[RoksiG]

Начало; Часть 2; Часть 3, Часть 4, Часть 5; Часть 6

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

Король развлекался. Оказывается, к залу для переговоров примыкала маленькая комнатка, где никем незамеченный соглядатай мог расположиться со всеми удобствами и наблюдать за происходившим. Для этого в портьере на уровне глаз была проделана и искусно замаскирована щель. Однако рассчитанная на довольно высокого мужчину для Элинор она оказалась неудобна, потому Пирсу Гавестону пришлось принести скамеечку для ног и помочь Элинор на нее взобраться. По задумке короля ей нужно было наблюдать за всем, что будет происходить, но не выдавать своего присутствия.
— Как долго мне здесь оставаться? — попыталась выпытать хоть что-то еще о своей роли Элинор.
— Пока не увидишь знак, — последовал сухой ответ.
Эдуард восседал на троне, Пирс стоял рядом, сложив на груди руки, когда мгновенье спустя появились новые герои представления. По шагам Элинор определила, что их было больше, чем две женщины, вышедшие на середину зала. Элинор едва удержалась от того, чтобы покинуть укрытие, узнав в одной из них свою камерфрау Марию. Лицо второй женщины скрывала вуаль, и на ней было одно из лучших платьев леди Диспенсер: то самое, которое пошили специально к свадьбе ее сестры Маргариты. Элинор догадывалась, кто находится под покрывалом, но решила не портить королевское веселье.
Бледная Мария, старавшаяся спрятать свой испуг, тут же склонилась в почтительном приветствии монарха. Лже-Элинор немного задержалась, но повторила все в точности за камерфрау.
— Здравствуй, племянница. Рад тебя видеть в добром здравии.
Женщины хранили молчание.
— Может, моя дорогая свояченица подарит мне родственный поцелуй?
Быстрее, чем король успел сказать это, Пирс Гавестон преодолел короткое расстояние до лже-Элинор, но как только он готов был прикоснуться к ней и приподнять вуаль, женщина шарахнулась, словно от каленого железа.
— Я должна попросить прощения, но дорога и волнения тех дней, когда мы находились в осаде, лишили мою госпожу сил. Все это сказалось на красоте лица и на голосе, а для женщины нет хуже кары, чем если обнаружат подобную слабость.
Восхитившись смелостью Марии, отверженно защищавшей фальшивую госпожу, Элинор сожалела, что не может подать знак, прекратить напрасный маскарад. По ее мнению, королевское развлечение оказалось слишком грубым, но женщинам на самом деле не грозила опасность, потому она все еще выжидала некого знака.
— Может, моя племянница хочет скрыть нечто иное? — слишком грозно спросил Эдуард. — Хорошо ли обращался с тобой граф Глочестер? Может, за вуалью следы побоев? Если так, то приговор для негодяя будет один — смерть. Скажи хоть слово в его защиту или подними вуаль. Его жизнь в твоей власти.
Женщина под вуалью вздрогнула и обернулась на несчастную камерфрау, ставшую бледнее полотна.
— Граф Глочестер ни словом, ни действием не проявил неуважение к моей госпоже.
— Молчать! Пусть она говорит!
Голос Эдуарда звучал подобно грому, но не фальшивый гнев короля заставил Элинор встрепенуться. Ее слух уловил другой звук: тихий всхлип ребенка.
Сменив удобную позу и вывернувшись так, чтобы в щель видна была другая часть зала, Элинор поняла, что не ошиблась. Почти у двери, позади всего действа, стоял мужчина, один из слуг при дворце, бережно державший перед собой довольно-таки большой сверток, а рядом с ним женщина, не сводящая с этого свертка глаз, в которой Элинор узнала нанятую бароном Диспенсером кормилицу Хукона. Для ее преданных женщин — и Марии, и той, что скрывала лицо за вуалью, — самое ценное сокровище состояло в сыне Элинор: даже отдав его под предлогом безопасности, их больше бы волновала неизвестность дальнейшей судьбы мальчика, чем собственное разоблачение. А это подпортило бы развлечение. Присутствие малыша давало ту самую перчинку блюду, но для Элинор оно же стало поводом для гнева.
— Достаточно! — можно было бы искать оговорки, что если бы Хукон был болен или слаб после дороги, то Эдуард никогда бы не позволил себе такого обхождения с ее сыном. Особенно после того, как он отрыл свою тайну. Но разве что-то или кто-то могут стать на пути рассерженной самки, уверенной, что ее детёныша обижают? Элинор больше не требовалось никаких знаков.
Так сложно поверить, что после всех испытаний вот он, рядом — ее сын. Спит безмятежным сном того, кто не знает греха. Может, слух обманул ее, когда она услышала, что он вот-вот готов был заплакать. Элинор потянулась к нему.
— Осторожней, госпожа. Со времени, как вы видели его последний раз, он стал таким тяжелым. Ест за троих, — попыталась предостеречь ее кормилица, но Элинор уже разворачивала одеяльце, чтобы принять на руки своего малыша, почувствовать его тепло, его запах. Она потревожила сон мальчика. Хукон открыл глазки, но не захныкал, а улыбнулся и сам потянулся к ней.
— И кто этот славный воин? Я слышал, он мужественно перенес осаду замка.
Любуясь сыном, Элинор не замечала ничего вокруг, даже то, что рядом с ней стоит король. Присутствие Хукона сотворило чудо: ее ярость утихла, как морская вода после шторма.
— Ваша Милость, позвольте представить вам Хьюго ле Диспенсера, пятого обладателя этого имени, внука барона ле Диспенсера и сына сэра Хьюго ле Диспенсера, — сонный Хукон, безразличный к титулам и званиям, уткнулся головой ей в плечо. — Он смущен, — своеобразно пояснила Элинор такое пренебрежение к монарху.
— Позволь, — Эдуард забрал с ее рук ребенка, хоть Элинор и не хотелось даже на миг отпускать сына, но она должна была признать правоту кормилицы: Хукон стал слишком тяжел для нее. — Но я еще не получил ответ на один вопрос: если ты мать этого ребенка, то кто же тогда она? — Эдуард кивнул в сторону стоящей соляным столпом дамы под вуалью.
— Ты решила вернуть долг за взятое когда-то у тебя платье? Правда, Дженни? Или таким образом решила обойти мой запрет оставаться в Речном? — строго спросила самозванку Элинор.
— Простите меня, госпожа, — разоблаченная бывшая горничная рухнула на колени.
— Прошу вас не наказывать Дженни, — внезапно вступилась за несчастную Мария. — Это я велела ей обрядиться в платье леди Элинор.
— Интересно-интересно, — Пирс Гавестон внимательно рассматривал женщин, словно он был ценитель, а они — изысканные статуи. — Но какой в этом смысл?
— Говори! — приказал Эдуард.
— Посланник, принесший приказ от барона сдать Речной, сообщил, что леди Элинор в безопасности, в доме отца своего мужа. Но когда графу Глочестеру сообщили об этом, он отказался верить. «Не родилась еще вторая императрица Мод», — сказал он. У него был приказ доставить леди Диспенсер и ее сына к королю, и он собирался его выполнить. Если же хозяйка замка предпочитала прятаться, то он исполнит часть приказа: заберет ее сына. При этом для сопровождения Хукона достаточно одной кормилицы: младенцу не так много надо. Упрямый граф отказывался взять сундуки хозяйки и хотя бы еще одну няню для ребенка. Если ему нужна была леди Элинор, то пришлось ее предъявить.
Представляя спор Марии с упрямым Уильямом Глочестером подобно сценам в коробке кукловода, Элинор едва сдерживала смех. Камерфрау, приставленная бароном к молодой горячей невесте, чтобы наставлять и ограждать от неверных шагов, сдержанная Мария была столь эмоциональна, что невольно выдала все те волнения, пережитые ею после бегства Элинор. Решение о подмене далось ей нелегко. Элинор сомневалась, что оно принадлежало именно Марии, а не особе, которая, продолжая стоять на коленях, молча глотала слезы. Второй раз в жизни Элинор видела, как Дженни плакала, и веселье волной прибоя отхлынуло прочь. Не собираясь утешать Дженни, она все же могла кое-что сделать, чтобы помочь сохранить ей достоинство.
— Опусти вуаль, Дженни. Теперь ты в безопасности и никто тебя не обидит. Правда, Ваша Милость? — обернулась она к Эдуарду.
— Хм… Так вот, что имел в виду Уолтер, когда говорил: «Нет больше наказания, чем воевать с бабами, но и тут я одержал сокрушительную победу», — перевел на себя внимание короля Гавестон.
— Лучше ему не знать, что его оставили в дураках, — Эдуард хрюкнул, подавляя смешок. Потревоженный Хукон на его руках зашевелился.
— Храброму воину пора на покой, — Эдуард снова принадлежал только ей и ее сыну.
Хукона передали прибывшей свите Элинор. Пирс отправился с каким-то поручением. С Эдуардом они остались один на один.
— Так что же?
Король вернулся на свой трон, Элинор осталась стоять там, где стояла.
— Я благодарна вам, Ваша Милость.
Зал, который казался не таким уж и большим, когда в нем было многолюдно, теперь стал просто огромным, а между Эдуардом и Элинор словно простиралась дорога из льда.
— Что не так? — Эдуард дал знак подойти.
— Я счастлива, Ваша Милость, — Элинор медленно сделала полшага и остановилась. — Те, кого ждала только завтра, уже со мной.
— Но ты все равно недовольна? — за властным тоном звучала почти детская обида.
Элинор улыбнулась кончиками губ — для короля ее улыбка точно осталась незаметной. Она сделала шаг и оказалась на том месте, где раньше стояла лже-Элинор — Дженни.
— Такая глупость, Ваша Милость. Она не стоит вашего внимания.
Для испуганной Дженни король, должно быть, казался гигантом, готовым в любой момент ее раздавить.
— Расскажи, я готов выслушать.
Сделав видимость, что делает следующий шаг, Элинор остановилась.
— Когда верные вассалы делают все, чтобы вызволить сеньора из плена, разве сможет он смотреть спокойно, когда их секут? Но я всего лишь женщина, разве положены мне подобные чувства?
— Разве выяснение всех обстоятельств не стало для них наградой? Но я согласен с тем, что они достойны большего за то, что создали прикрытие для моей дорогой Норы.
— Прикрытие? — Элинор насторожилась.
— Король был так зол на дерзкую родственницу, что не пожелал ее видеть. Потом, немного усмирив гнев, он отдал насчет нее некоторые приказания и вернулся в Лондон. Глочестер — человек чести, он подтвердит вашу невиновность.
Похоже, Эдуард отрезал все пути отступления для Элинор, выставляя выдуманную историю как ширму.
— Должна ли дерзкая родственница вернуться в Лондон с королем? — попыталась выяснить свою дальнейшую судьбу Элинор.
— Об этом не может быть и речи! Я не могу допустить бунтарку и жену бунтаря к своей жене. Отдать под опеку родственников ее тоже нельзя.
— Так что же тогда? Строгий монастырь? — ей стало стыдно, что она не смогла сдержать разочарования.
— Так просто ей не удастся отделаться. Ее поместят в Рокингемский замок. Когда-то она уже пыталась оттуда сбежать, так что я точно знаю, что он ей не нравится.
— Могу ли я предложить человека из семьи барона Диспенсера, который мог бы следить и держать ответ, если бунтарка задумает что-либо дерзкое? Такой особе не помешает дополнительный надзор. Верно, Эдуард?
— Кто же эта честная и неподкупная особа, я ее знаю? — Эдуард поднялся и направился к Элинор. Она могла торжествовать. Ее упрямство совершило чудо, и не она шла тенью за королем, а он шел к ней, как гора к Магомеду.
— Вдова вашего друга барона Томонда, Изабелла.
— Ты доверяешь ей? — Эдуард оказался близко, достаточно, чтобы обхватить Элинор за талию и притянуть к себе.
— Если бы не ее щедрость, я бы ехала к вам, как леди Годива.
— Желал бы я на это посмотреть.
— Зачем же дело стало? Но прошу вас…
Их губы прикоснулись, и поцелуй был столь сладостным, что у Элинор закружилась голова.
— Я исполню любое твое желание, — Эдуард смаковал победу, потому сказанное Элинор вызвало его недоумение.
— Оставьте эту ночь моему сыну, а следующая полностью ваша.
— Иди, — не скрывая разочарования, Эдуард все же отпустил ее. — Я не стану насиловать тебя.
Хукон, конечно же, крепко спал. Дженни, прекрасно изучившая свою госпожу, велела уложить ребенка в ее кровать. Элинор решила, что это знак, что она поступила верно, иначе не познала бы такого простого и невероятного счастья: наблюдать за спящим сыном. Кровать достаточно широка. Элинор осторожно пристроилась рядом, так близко, что слышала ровное дыхание мальчика.
Они так мало были вместе. Решение оставить Хукона ради служения королеве и неких будущих благ оказалось таким неразумным. Годы летят так быстро. В семь лет ему придется покинуть дом и отправиться на обучение к какому-нибудь знатному сеньору. В четырнадцать он станет оруженосцем. В семнадцать лет, как сын своего отца, он станет рыцарем. Ее маленький мальчик… Каким он тогда будет?
— Такая прекрасная картина.
— Хьюго? — она вздрогнула от неожиданности. — Ты уже вернулся? Как ты здесь оказался?
— Пффф! Тише! — Хьюго прикрыл ладонью ее рот. — Не целую же ночь мне в гардеробной торчать, если у меня такая соблазнительная жена. А оказался обычно : вошел через дверь. Неужели в собственном гнезде я пригрел змея, и ты ждала кого-то другого в нашу постель?
— В нашу постель? — Элинор оглянулась. Это была их спальня в Речном, где все знакомо до мелочей. Как она могла здесь оказаться? Если только…
— Что с тобой? — забеспокоился Хьюго.
— Мне снился удивительный сон. Такой реальный, что я до сих пор не могу прийти в себя. Ты сбежал во Францию на турнир. Король осадил наши замки, и мне пришлось отправиться за помощью. Я пережила плен у разбойников… Это точно был сон. Теперь я отчетливо это понимаю. И еще в этом сне я ждала ребенка.
— Может, сон пророческий, и ты уже беременна? В любом случае, нужно закрепить результат, — Хьюго достаточно было мгновения, чтобы скинуть с себя и жены те немногочисленные одежды, что прикрывали их тела.
Странно, но Элинор не могла вспомнить, чем они занимались до этого и почему Хукон оказался в их кровати.
— Мы можем его потревожить, — предостерегла она.
— Тогда я буду действовать осторожно.
Его ласки были нежны, но она хотела большего. Ее губы искали его губы, а тело стремилось за руками. Хьюго действовал медленно, распаляя ее страсть, но когда он нажал на чувствительное местечко в сосредоточии ее женственности, она не сдержала стон.
Хукон заплакал.
— Я его успокою, — взять сына в супружескую постель уже не казалось Элинор хорошей идеей. Вывернувшись из-под мужа, она потянулась к ребенку и с ужасом поняла, что все ее члены оцепенели. Что-то неладное творилось со стенами комнаты. Исчезли фрески с карминовыми цветами, шпалеры рассыпались в прах. Остались голые каменные стены, которые приближались. Ее покои превращались в маленькую бедную комнатку на постоялом дворе. — Хьюго! — позвала она. Ответа не последовало. Ее муж словно растворился в воздухе, оставив ее наедине с ужасом быть разоблаченной. Хукон продолжал плакать, а она ничего не могла сделать. Наверняка он уже разбудил хозяев дома и немногочисленных постояльцев. Элинор не волновало, что случится с нею, но что рассерженная обманутая толпа может сделать с невинным ребенком… — Не забирайте его!
— Я только отнесу его к Марте, кормилице, — голос ангела, явившегося их спасти, казался поразительно похожим на голос Дженни. Это и была Дженни.
Все еще не понимая, сон это или явь, Элинор протирала глаза. Хукон хныкал на руках няни. И это был Лестерский замок. Все становилось на свои места.
— Я его разбудила?
— Нет-нет. Это он разбудил вас. Он захотел есть и потребовал свое.
— Но ведь сейчас ночь.
Дженни терпеливо растолковывала хозяйке элементарные вещи.
— Он еще маленький, и ему все равно, день или ночь.
— Но он вырастет.
— Конечно вырастет.
На тот момент Элинор достаточно было таких заверений, чтобы успокоиться, но поутру оказалось, что сон все еще тревожит ее, оставляя двоякий след. С одной стороны, ласки Хьюго. Ей казалось, что его прикосновения и поцелуи оставили на ней живой след и неудовлетворенное желание. С другой стороны, жуткое продолжение, когда она была беспомощна и уязвима из-за присутствия сына.
— С вашим мужем ничего плохого не могло произойти. Вы тоскуете о нем так же, как и он по вам. Он нашел способ напомнить о себе, — рассудила Мария.
— Как же другая часть сна, когда он оставляет меня в опасности? — Элинор начинала терять терпение из-за обстоятельности Марии, неспешно подбирающей хозяйке украшения. Наконец она остановила выбор на броши и кольце с ониксом.
— И вы храните обиду на то, что произошло во сне? — Мария отошла на шаг, чтобы полюбоваться результатом.
— Вот еще, — фыркнула Элинор. — Подай мне еще ожерелье с медальоном-цветком.
— Правильный выбор. Оно подчеркнет достоинства лица и вашей тонкой шеи, которой могла бы позавидовать и возлюбленная Тристана Изольда. Что касается сна, не придавайте ему такого значения.
Спокойствие Марии удивило Элинор. Приглашение от короля на ужин на двоих слуга принес, когда Элинор еще спала. С учетом слабости Эдуарда поспать подольше, все решено было еще вчера. Такого быть не могло, чтобы слухи не распространились между слугами. Мария хоть краем уха что-то да слышала. Когда Мария начала разговор о Хьюго и о чуде, когда во сне он смог напомнить о себе, Элинор ожидала, что дальше она продолжит наставление о долге жены перед мужем. Элинор готовилась осадить камерфрау, напомнив, что давно миновала возраст поучений, но вместо этого Мария вдруг заговорила об обиде, а потом и вовсе как будто благословила.
— Я рада, что ты на моей стороне, — фландрское стекло отразило очаровательную молодую женщину с тревожными глазами. Элинор осталось довольна отражением. Собственная привлекательность вселяла уверенность. С чего эти волнения, если она получит ценный приз: сердце короля и его покровительство? Она не дичь, она охотница. И скоро получит желанную добычу.
— Не сомневайтесь, — тихо заверила ее Мария.
— Хорошо, — Элинор покрутила кольцо на пальце. — Где мой сын?
— Он со своим новым приятелем, — тут же последовал ответ.
— Как все удачно складывается, — подбодрила она себя, но, подходя к комнате, где находились мальчики со своими нянями, поняла, что не все так радужно. Надрывное горькое рыдание заставило ее чуть ли не вбежать в покои. Элинор узнала плач сына. Плохая идея — пытаться подружить двух мальчишек, один из которых чуть ли не вчетверо старше. Адаму ничего не стоило обидеть малыша, но в этом была не его вина, а нянек, не уследивших за детьми.
Открывшееся зрелище являло собой совсем не то, что вообразила Элинор. Нет, материнское чутье ее не обмануло: плакал действительно Хукон. Только он в данной ситуации, как ни странно, выступал обидчиком. У каждого из мальчиков имелось по игрушке, ценных еще тем, что сделаны они собственноручно королем: у Адама — рыцарь, у Хукона — лошадь. Адам с его богатым воображением и жизненным опытом поболее, чем у Хукона, наверняка придумал бы как какую-нибудь игру вместе, ведь как рыцарю нужна лошадь, так и лошади нужен всадник. Понимал ли это Хукон или, в силу своего возраста, пока нет — неизвестно, но он знал, что две игрушки лучше, чем одна. Прижимая к себе одной рукой рыцаря, другой — лошадь, он избрал интересный способ обороны: крик и слезы. Няня Адама и Дженни при этом чуть сами не устроили драку. Если воспитательница Адама желала применить силу, чтобы вернуть своему подопечному отнятое, то Дженни никак не могла этого допустить. При этом Адам совсем не выглядел жертвой. Он с интересом наблюдал за спорящими женщинами, умолкшими, как только вошла Элинор. Она сама растерялась, думая, как поступить в такой ситуации, но все решил Адам.
— Ты обещала рассказать, как Галахад встретил своего отца, — он схватил Элинор за край юбки.
— Значит, пришло время выполнить обещание, — Элинор присела рядом с мальчиком.
Удивленный Хукон разом смолк. Он вроде бы отстоял свои сокровища, но хитрый противник украл у него нечто более ценное — его маму. Элинор попыталась воспользоваться ситуацией и осторожно забрать рыцаря, но сын, обиженно раздув раскрасневшиеся щеки, только крепче его схватил.
— Так слушай, — Элинор снова обернулась к Адаму. — Однажды короля Пеллеаса поразил непонятный недуг…
История шла своим чередом, и до финала еще было далеко, когда Элинор почувствовала, как ее за пояс обхватили маленькие цепкие ручки. Пусть сопернику достаются слова, а Хукон доказывал свое «право собственности» делом. Элинор не могла сдержаться и не обнять сына. Поскольку трофей Хукона оказался брошенным, няни благополучно вернули его настоящему владельцу.
Элинор так бы вечно могла сидеть, рассказывая истории, наслаждаясь единением с сыном. Удивительно, что непоседливый Хукон смог так долго пробыть на одном месте, да еще и в одном положении, но у каждой истории есть свой финал. Хукона забрала кормилица, а Адам вдруг совершил нечто такое, что привело Элинор в замешательство. Он обхватил ее так, как это делал до него Хукон, только с другого бока. Такое признание льстило Элинор. Хотя привязывать Адама к себе она не хотела, но и оттолкнуть не смогла. Как прежде делала с Хуконом, она обнимала его и гладила светлую голову.
«Сыны своих отцов», — усмехнулась она про себя.
Возня с мальчишками доставляла Элинор удовольствие, но по определенным причинам она не могла растрачивать силы на детские игры: ее ждал ужин с королем.
Не было назойливого графа Корнуолльского, не было танцовщицы, отвлекавшей внимание Эдуарда. Конечно, кроме них с королем были слуги, приносившие еду и разливавшие вино по узорчатым бокалам, и всего лишь один музыкант, услаждавший их слух, но все они являлись лишь частью церемонии обольщения. Щедро отделанные белым мехом типпеты платья подчеркивали узость плеч Элинор, изящность ее рук и запястий, гибкость стана, но не позволяли вкушать еду с изяществом, достойным ее красоты. Эдуард вынужден был кормить ее, но подобная обязанность совсем не тяготила его. Пока что они позволяли себе только прикосновения, но прикосновения шаловливые, приглашающе к чему-то большему. Вот рука Эдуарда, чуть задержавшись, очертила контуры тонкого алого рта Элинор. Вот Элинор сначала слизнула фруктовый сок с пальца короля, а потом захватила его губами, как будто пытаясь поглотить.
— Я сыт и голоден одновременно, — в глазах Эдуарда, ставшими такими темными, горел огонь, не отражение лампад, а огонь, зажжённый желанием обладания.
— Как же так возможно? — Элинор только сейчас заметила, что вокруг них не сновали слуги и не слышна лютня.
— Еда мне безразлична. Я голоден тобой.
Их лица сблизились, губы прикоснулись и раскрылись, языки переплелись в движении древнейшего танца любви.
Руки Эдуарда, державшие ее за талию, поднялись к плечам, затем мягко скользнули на спину, на бедра, снова на талию. Подхватив Элинор, словно она весила не больше перышка, Эдуард усадил ее на стол. Она обвила руками его шею, скользнула выше, запутавшись пальцами в светлых волосах. Эдуард осыпал ее поцелуями, сначала легкими, потом жадными: шею, плечи, грудь, живот… Если бы не платье, то подобные ласки оставили бы явные следы — метки страсти. Король медленно опустился на колени. Элинор продолжала сидеть и возвышаться над ним. Желание бросило Эдуарда к ее ногам, и осознание собственной власти над ним пьянило больше, чем бокал кларета, напитка благодатных анжуйских земель.
Ее лоно источало влагу. Ее бедра распахнулись, подобно взмаху крыльев бабочки. Приподнимая подол ее платья, насколько представлялось возможно, Эдуард не жалел ни поцелуев, ни поглаживаний. Ее лодыжки, икры, колени, каждая частичка стала предметом исследования. Постепенно он добирался до розы наслаждений, спрятанной между ног. Одно прикосновение к этому тайному месту заставило Элинор выгнуться и выпустить томный, несдержанный стон.
— О! Хьюго!
— Что?!
Роковая и жестокая ошибка! Растерянная, еще не осознающая, что произошло, Элинор продолжала сидеть на столе, своем фальшивом троне, так и не сделавшем ее королевой сердца Эдуарда. Короткое слово, случайно сорвавшееся имя в мгновение возвело между ними невидимую стену изо льда. Элинор использовала бы малейшую возможность, чтобы сломать ее. Если бы Эдуард начал оскорблять ее — она, смирив гордость, начала бы оправдываться, если бы посмел ударить — подставила бы другую щеку, взял бы силой — смирилась. Только бы ухватиться, как за паутинку, за его ярость и сплести из нее для короля вину, а потом и прощение. Но все оказалось безнадежным. В его лице и ставших суровыми и холодными, как зимнее небо, глазах читалось только презрение.
— Возвращайся к себе.
Отдав Элинор сухое распоряжение, Эдуард удалился. Какое-то время она оставалась на том же месте без движения. Потом на негнущихся, одеревеневших ногах поплелась в свои покои: лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации.
Ночь больше была отдана больше раздумьям, чем сну. Сначала она пришла в отчаяние: произошедшее могло лишить ее двух любимых мужчин. Хьюго не тот человек, чтобы простить измену. Для Эдуарда важно собственное превосходство. Если бы он взглянул на все с другой стороны, то так бы не злился. Он довел до восторга, лишившего разума, женщину, знающую только своего мужа, кто бы это пояснил ему, выставив ситуацию подобным образом? Пирс Гавестон? Об одной мысли о подобном заговоре Элинор стало гадко.
Еще раз провертев в голове все картины конфуза, но так, словно она наблюдала со стороны, Элинор не смогла сдержать… смеха.
Дженни и Мария начали ворочаться на своих циновках, обменявшись вполголоса короткими фразами. Хозяйка вроде их не звала, хотя ее смех мог означать что угодно. Им незачем было волноваться: Элинор не повредилась рассудком. Скорее наоборот, теперь она смотрела на все совсем другим взглядом. Она чиста перед Хьюго, и этому есть свидетель, слово которого — закон для всех подданных. Эдуард не получил желаемый плод, а потому, как он сказал, «голоден», Элинор может считать себя оскорбленной: ее бросили в разгар любовного сражения из-за какой-то нелепой ошибки. Потому королю придется приложить усилия, чтобы заслужить ее благосклонность. «Они оба будут мои. Полностью и без остатка», — воодушевив себя достижением нереального, Элинор успокоилась.
Поутру оказалось, что с первыми лучами солнца Эдуард покинул Лестер. Как разузнала Дженни, для слуг и обитателей замка такое решение стало неожиданностью: ранее отъезд планировался за полдень. Жертвой королевской поспешности стал также маленький Адам. Унаследовав от отца слабость к долгому сну, он вынужденно был разбужен в самую рань и даже капризничал.
Элинор не знала, как бы она после случившегося разговаривала с королем, но он избавил ее от такой необходимости. К ее сожалению, так же, как и с Адамом, она не смогла попрощаться с Дональдом.
«Беги, беги! — обиженно ворчала Элинор. — Ты сам затягиваешь путы между нами резкими порывами, мой Светлый рыцарь. Беги, но от себя тебе не убежать».
Они продолжали жить в Лестерском замке как королевские гости и пользоваться всеми полагающимися привилегиями. Элинор и ее свита уже начали подумывать, что о них попросту забыли, когда однажды в замке, хоть и на короткое время, появились новые обитатели.
Сундуки снимали с обоза и ставили на землю, чтобы затем отнести в покои Элинор, которые теперь ей предстояло делить с Изабеллой ле Диспенсер. Решение было вынесено сразу же после приветствий и приличествующих встрече вопросов о здоровье и дороге, и Элинор не видела в этом никаких неудобств, разве что из-за многочисленного скарба Изабеллы там будет мало места. Болтливая Адела осталась в Эссендайне, но кое с кем Изабелла не желала расставаться ни при каких обстоятельствах. В прикрытой полотном клетке нетерпеливо повизгивал Джакки. По просьбе хозяйки его темницу открыли, и щенок с восторженным лаем помчался по двору.
— Я так хочу расцеловать личико своего племянника. Он же здесь? Отведи меня к нему скорее, — Изабелла вертела головой, осматриваясь.
— Он здесь, и у тебя будет сколько угодно времени сделать это. Как я рада, что ты приехала! — Элинор сжала ладонь подруги. — Ты нужна мне и своему племяннику, и… племяннице тоже.
— Племяннице? — насторожилась Изабелла, но тут же, смекнув, о чем намек, заключила Элинор в объятия. — Какая великолепная новость! Пойдем скорее внутрь! Я не хочу застудить нас троих!
Разговор они уже продолжили в их совместной комнате среди разложенных вещей Изабеллы.
— Значит, мой неугомонный брат, чтобы тебе не было так тоскливо в его отсутствии, оставил по себе подарок? — Изабелла прикоснулась к животу Элинор.
— Он еще совсем маленький, вряд ли ты там что-то нащупаешь, — засмеялась Элинор.
— Но ты все же уверена, что это девочка, — упорствовала Изабелла.
— Помнишь мой сон? Он явно был вещим. К тому же Мария водила маятником и определила, что точно будет девочка, но… Ты должна мне помочь.
— В чем именно?
Элинор дала знак Дженни, и та оторвала Хукона от занятия — выискивания сокровищ в одеждах тетки — и передала его ей на руки.
— Хьюго основателен во всем, что касается наших детей. Даже еще нерожденных. У нас была договоренность — первенец-мальчик будет носить имя Хьюго, девочка в честь вашей матери — Изабелла. Следующие дети будут носить соответственно имена в честь моей родни — Гилберт и Джоанна. Мы обе знаем, как упрям твой брат в своих решениях, но дело касается и его тоже. После всего, что он натворил, хорошо бы, чтобы королевский гнев немного утих. Маленькая хитрость, которая смягчит сердце Эдуарда: назвать дочь в честь его матери и моей бабушки — Элинор.
Изабелла не торопилась с ответом. Она погрузилась в свои мысли, от благодушного и веселого настроения словно не осталось и следа. Элинор подумала, что так резко взваливать на нее новость о своей беременности, вручать совершенно здорового и живого племянника, который сейчас в возрасте умершего ребенка Изабеллы, а потом обсуждать планы относительно будущего младенца — несколько жестоко. Раны от смерти дитяти никогда не зарубцуются в душе матери, а она так неблагоразумно ковырнула шрамы.
— Скажи мне одно, только честно. Поверь, я не буду тебя осуждать, — неожиданно произнесла Изабелла. — Было ли у тебя что-то с королем?
— Он мой дядя! — возмутилась Элинор. Получилось довольно-таки искренне.
— Это не мешает ему быть привлекательным мужчиной! — подмигнула Изабелла. Элинор поразилась, насколько легко она управляет чувствами.
— Или мои уши меня обманывают, или ты не отказалась бы согреть королевскую постель, если бы представилась такая возможность? — если Изабелла пыталась поставить ее в неловкое положение, то ей следовало самой опробовать свое блюдо, но уловка Элинор не сработала.
— Большинство женщин только и мечтают о такой возможности, — воздела к небу свои огромные ресницы Изабелла. — Я свободна и не связана брачными узами с королем. Так почему бы и нет?
— Ты же шутишь? — изумилась ее откровенности Элинор. Она не собиралась воевать за Эдуарда, тем более соперничать за него с Изабеллой. Следовало вернуть разговор в его прежнее русло. — Так ты поговоришь с братом?
— Признаю твои доводы и обещаю подобрать разумные слова, чтобы его убедить, — совершенно не зная своей тетки, Хукон урчал что-то сердитое на своеобразном языке и пытался вырваться. Изабелла тоже не проявляла желания долго возиться с ребенком и скоро вернула его няне. — Хоть мальчики — это гордость отцов и доказательство силы его семени, но девочки — отрада матери и доставляют меньше хлопот. Надеюсь, у вас за Элинор сразу же последует и Изабелла.
— Я согласна, хоть самое сложное остается мне!
Изабелла пожала плечами: мол, сама все затеяла — изволь расплачиваться.
Элинор ни разу не пожалела о решении пригласить золовку разделить ее «изгнание». У Изабеллы оказался непростой характер и острый язычок, но с ней не было скучно.
Обжиться в Лестере Изабелле не пришлось. Пока весна не превратила дороги в непроходимую грязь, им следовало отбыть в Рокингемский замок, как сообщил королевский посланник, прибывший для сопровождения.
— Позволь представить тебе… — если бы не случайность, когда на Пасху, отправляясь будить короля, их поставили в пару, Элинор никогда бы не вспомнила этого рыцаря, — сэра Уильяма Мортимера.
— Миледи, — рыцарь вежливо поклонился Изабелле, а дальше снова обернулся к Элинор. — Только я Уильям ле Зуш, с вашего позволения.
— Что же, возможно, я вас спутала с другим сэром Уильямом, — она знала, что это не так, и Уильям не опровергал это.
— Вы не ошиблись. Тогда я носил имя Мортимер, но сменил его на имя моего названного отца.
— Это ваши дела, и мне они не интересны.
В сущности, ей не за что было сердиться на Уильяма Мортимера или ле Зуша, просто с новым путешествием она вновь почувствовала себя листком, оторванным от дерева и упавшим в бурный поток реки. Уильям был одной из волн этого потока, текущего не по своей воле, но заворачивающего несчастный листочек в следующий водоворот. Чтобы не нагнетать ненависть к себе, сэру Уильяму всего-то следовало держаться во время дороги на приличествующем расстоянии и лишний раз не пытаться затеять разговор с дамами. Изабелла думала иначе. Она с удовольствием поддерживала неспешные беседы, призванные сделать путь короче, тогда как Элинор предпочитала отмалчиваться. И чем явственнее она пыталась показать Уильяму, а больше Изабелле, как неприятно ей такое общение, тем более эти двое объединялись против нее.
— Хороший сегодня день, леди Элинор, и вы ранняя пташка, — сэр Уильям замедлил коня возле окон дормеза с молодыми женщинами.
— И правда доброе, — на самом деле Элинор предпочла бы любоваться природой, а не крупом коня сэра Уильяма.
— А к вечеру земля покроется цветами и запоют соловьи.
— С чего вы взяли, леди Изабелла?
— Наша Нора сегодня удостоила вас нескольких слов, — Изабелла заняла место возле окна вместо Элинор, когда та предпочла снова спрятаться.
— Какая жалость, что леди Элинор так холодна, а ведь когда-то обещала быть моей дамой.
Такой откровенной лжи Элинор вытерпеть не могла.
— Случайность, в пасхальное утро сведшая нас вместе, не дает вам право претендовать на мое сердце, сэр Уильям. Умерьте пыл.
— О, нет, леди Элинор, — голосом тоскующего менестреля продолжал дразнить ее сопровождающий. — Наше знакомство произошло задолго до этой встречи.
— Сколько же у вас совместных тайн. Я умру от любопытства, — дальше коварная родственница обернулась к Элинор. — Хочу пересесть на лошадь. После сна все члены затекли.
— Я присоединюсь к тебе, — поддержала ее Элинор. Кроме того, что Элинор разделяла ее желание, эти двое намеревались посплетничать за ее спиной. Она собиралась если не расстроить их планы, то, по крайней мере, слышать, о чем говорят.
— Итак, когда же вы имели возможность заключить союз с нашей Элинор? — Изабелла одарила Уильяма ле Зуша очаровательным взглядом, против которого не устоял бы и каменный рыцарь.
— К сожалению, я поклялся не разглашать все, что предшествовало этому. Правда, другая сторона уже нарушила договор, — продолжал добавлять загадочности Уильям, а целью Элинор было вывести его на чистую воду.
— И кто эта другая сторона?
— Вы.
Элинор только хмыкнула: в здравой памяти она ничего этому человеку не обещала.
— Я снимаю с вас клятву. Говорите! — деланно равнодушно разрешила она.
— До смерти вашего отца я воспитывался в его хозяйстве. Вы, верно, этого не помните? — уловка казалась Элинор понятной и вполне предсказуемой. Конечно, при дворе могущественного графа Глостера воспитывались мальчики, которые в будущем готовились стать рыцарями. Возможно, среди них был и Уильям. Элинор тогда едва исполнилось четыре года, и мальчишки-пажи не входили в круг ее интересов. Что остается выдумать Уильяму ле Зушу, чтобы объяснить их якобы союз? Что по странному сговору между их родителями они решили обручить дочь принцессы и младшего сына какого-то рыцаря? В такую сказку не поверил бы и ребенок. — Но вы должны помнить лисенка.
— Лисенка? — переспросила Изабелла.
— Именно. Леди Элинор каким-то образом приручила дикого зверя. Но зверь остается зверем, и однажды он показал зубы.
— Вы ее спасли? — Изабелла выказала такой восторг, как будто бы речь шла о победе над чудищем. Ее внимание не могло не льстить, но рыцарь оказался скромен:
— Я не успел. Лис успел укусить леди Элинор. Мне оставалось только перевязать ее рану. Скажу вам, она держалась с достоинством. Ни разу не всплакнула и только взяла с меня клятву молчать о произошедшем взамен на право женится на ней в будущем.
— Как неблагоразумно верить таким обещаниям.
— В конце концов, я ничего не потерял, а получил возможность помочь маленькой госпоже.
— Такое благородство в столь юном возрасте. Приятно видеть, что вы не растеряли его, а только приумножили.
Наблюдать неприкрытое заигрывание, пусть и в рамках дозволенного, между Изабеллой и Уильямом становилось невыносимо.
— Я, пожалуй, вернусь в дормез, — она избрала самый легкий способ разбить пару, но потерпела поражение.
— Да, дорогая, — коротко ответила Изабелла, даже не обернувшись.
Ничего не оставалось, как последовать своему слову. Уже в дормезе она сделала то, что Изабелла явно сочла бы за улику, подтверждающую слова Уильяма: сняла перчатку и чуть закатила рукав, рассматривая запястье. Если не вглядываться, то и не заметно: маленькие пятнышки на месте шрамов. Ее лисенок, казалось, — единственное яркое воспоминание о времени, когда отец был жив. Именно он привез зверька с охоты, чтобы показать детям. Он жил в клетке, а потом Элинор украдкой попыталась его погладить сквозь прутья. Результат был предсказуем, но только не для маленькой девочки. Наверное, она испытывала страшную боль, но ее больше беспокоило, как скрыть последствия: кровь, так и льющуюся из раны. Ведь за такую провинность лисенку грозила смерть. Дама Мод уже проявляла беспокойство по тому поводу, что дети, а в особенности Элинор, часто сбегали, чтобы посмотреть на зверя, и советовала от него избавиться. Кажется, у Элинор тогда появился сообщник — один из пажей. Он помог кое-как скрыть рану и выпустить лисенка. Еще в ее памяти осталось, как няня Кристина применяла различные уловки, чтобы рану Элинор не заметила ни графиня Глостер, матушка Элинор, ни щепетильная дама Мод, ее наставница. Удалось ли ей это, Элинор не помнила, точно также, как и клятву. Даже больше: она не помнила ни имя, ни лицо помогшего ей пажа. Но если бы это и было не так, то наверняка Уильям изменился с того времени. Сейчас это молодой рыцарь, а не мальчик: волосы гладкие, темно-русые, глаза с прищуром, выдающиеся скулы и тонкий рот с четко очерченной выразительной верхней губой. Такому типу наверняка легко удается покорять дам. И жертвой его уже стала ее свояченица.
— Злая кусачая лиса! И за что ты невзлюбила нашего сэра Уильяма? — упрекнула Изабелла Элинор, возвратившись в дормез.
— Можно ли доверять человеку, так легко оставившему имя своего отца? — попробовала оправдаться Элинор, выбрав, вроде бы, самую очевидную причину.
— Это только имя. В полной мере прославить его может только старший сын. Младший же будет глупцом, если упустит возможность достигнуть славы и богатства другим путем.
— Хорошо, я буду сдерживать себя, если он тебе так приятен. Тем более, доставив нас до места, он удалится, чтобы не вернуться, — попробовала найти компромисс Элинор.
— Ошибаешься дважды, — оказавшись подальше от посторонних глаз, Изабелла позволила себе наконец-то избавиться от явно надоевшего ей вимпла и с удовольствием тряхнула головой. — Констеблем в нашем замке сейчас Алан ла Зуш. Тот самый дядюшка! А его дочь Елена — невеста Уильяма. Так что видеть его мы будем часто.
— И в чем вторая ошибка? — Элинор восприняла новость безразлично. По зрелом размышлении Уильям был ей безразличен, и то, что Изабелла не собирается очертя голову бросаться в его объятия, ее успокоило.
— У меня нет желания покорять Уильяма ле Зуша. И на это есть три причины.
— Даже не берусь их угадывать, но поведай.
Дормез довольно ощутимо встряхнуло на одной из кочек. Хукон издал восторженное «уууу», а Дженни поскорее подложила Элинор еще одну подушку.
— У меня появилась стрела, которой я могу убить любого зверя, но только одного. Уильям ле Зуш слишком мелкий зверь. Он не накормит меня и не согреет, — Изабелла укрыла колени меховым покрывалом.
— Твой зверь — король Эдуард? — как можно невиннее высказала свои серьезные опасения Элинор.
— А этот зверь слишком крупный. Убить его невозможно, только ранить, — Изабелла сладко зевнула, прикрывая рот рукой.
— Какова вторая причина?
Понимая, что долго вдовствовать Изабелле не позволят, Элинор поддерживала ее желание самой выбрать себе мужа. Но, предоставив золовке шанс вырваться из-под опеки отца, она принимала на себя ответственность за все, что могло случиться. Интерес Изабеллы сначала к королю, а потом к никчемному Уильяму Мортимеру, отказавшемуся от собственного рода, насторожил Элинор. Она начинала задумываться, так ли не прав был барон, пытаясь спрятать ее до поры до времени от света. К ее счастью, Изабелла оказалась гораздо хитрее и рассудительнее.
— Елена. Мне нет дела до дочери констебля Рокингема, но даже легкая интрижка может причинить беспокойство моей будущей племяннице и, конечно, тебе, — Изабелла мостила себе место, чтобы прилечь. Накануне неугомонный Хукон снова перепутал ночь с днем, и всей женской компании стоило определенных усилий его успокоить.
— И третья? — пока золовка совсем не погрузилась в сон, спросила Элинор.
— Если бы нашему Уильяму, как Парису, дали яблоко, то получила бы его, безусловно, ты. Так бережно хранить воспоминания о каком-то обещании…
— Глупый самонадеянный мальчишка, — фыркнула Элинор, но Изабелла сделала вид, что ее не услышала.