[Roksan de Clare]

Начало; Часть 2

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

Неугомонный Хьюго, отодвинув волосы, прикоснулся губами к ее затылку.
— Пощады! — пробормотала Элинор, прекрасно зная, что, притворись она спящей, Хьюго это не остановило и он взял бы свое.
— Скоро у вас будет много покоя, а пока вы принадлежите мне.
— Сначала дайте ответ: зачем больного ребенка перевозить из Сатона в Речной? И, если ребенок не был болен, что означала та записка? — похоже, ласка за правду становилась их семейной традицией, но Хьюго ответил настораживающей загадкой:
— Попытки отыскать вас в Сатоне дадут мне несколько дней.
— Вы снова что-то затеяли? — сон мигом испарился.
— Ничего, что стоило бы вашего беспокойства, но на какое-то время мне придется покинуть Англию.
— Конечно, без разрешения короля.
Предсказание Маргариты начинало сбываться.
— Так нужно.
— Откажитесь от поездки. Ради меня. Ради нашего сына. Иначе я брошу все и кинусь в ноги Эдуарду с просьбой остановить вас.
— Вы этого не сделаете.
— Почему вы так уверены? — Хьюго приостановил ее попытку встать. Не привыкшим к темноте глазам его лицо казалось ликом статуи.
— Вы моя жена.
— И что я должна делать?
— Просто быть сейчас со мной.
Вспомнив шалости молодых рыцарей того времени, когда Хьюго только был опоясан, теперь, столько лет спустя, он сбегал во Францию на турнир. Это будет роскошный и величественный турнир, тот, что будут вспоминать годами. С тех пор как Англия погрязла в борьбе, таких турниров здесь не видели, а ведь на них куется не только слава, но и военные союзы.
У них был один день и одна ночь, чтобы побыть вместе. Они не потратили даром ни мгновенья.
— Возвращайтесь скорее, — Элинор повязала свой знак — ленту — на предплечье Хьюго. — Я слыхала, в тех краях есть красивый обычай: дамы выводят своих рыцарей на тончайших золотых цепочках. Будь у меня сейчас такая, я разорвала бы ее на две части: одну отдала вам, другую окрутила вокруг запястья и носила бы, не снимая, пока не увижу вас снова.
Хьюго захватил ее ладони в свои, поднес к лицу, прикоснулся губами к запястьям, раскрывая.
— Совсем холодные, — он прижал ее к себе, заворачивая в плащ. Такой вроде бы нехитрый жест, а Элинор уже не было холодно, не было разлуки — была защита ее мужа и невыразимое ощущение никогда ранее не познанного счастья от их близости. Оно было таким недолгим и болезненно переросло в осознание разлуки, когда Хьюго отстранил ее. — Идите в замок. Чем быстрее мы расстанемся, тем раньше встретимся.
Она надеялась на поцелуй, дерзкий и страстный, как тот, что вырвал у нее Хьюго в их первый год в Речном, отправляясь навести порядок с бесчинствующими разбойниками. Тогда бы она обвила его руками, как плющом, и не отпустила… Но ничего не случилось, он просто уехал.
Ожидать мужа в тоске и слезах в Речном Элинор не собиралась. Ей необходимо было вернуться в Лондон, пока ее отсутствие не превратилось из вынужденного неповиновения в опасную дерзость. Сына она решила забрать с собой. Чтобы полностью убедиться, что поездка в Речной для малыша Хьюго прошла благополучно, она позволила себе задержаться еще на несколько дней. Ей нужно было время, чтобы чуть лучше узнать собственное дитя.
Они находились в небольшом хорошо натопленном зале. Маленький Хьюго, тщательно изучив деревянную лошадку и даже попробовав ее на зуб, потерял интерес к подарку короля Эдуарда. Его внимание привлекла шкатулка матери — Элинор едва успела выхватить опасные острые шпильки.
— Ууууу, — недовольно проворчал малыш Хьюго: именно эти вещи казались ему сокровищем, а не кружева и ленты матери.
Выбросив из сундучка несколько бесполезных женских штучек и не обнаружив ничего ценного, он нашел новый объект для игры. Добравшись на четвереньках до шкуры медведя, он трепал ее за уши и провозглашал:
— Ууууу! — возглас должен был означать победу над чудищем.
Малышу Хью это могло не понравиться, но умиленная Элинор не выдержала и подхватила его на руки, усаживая на колени лицом к себе. Она ошиблась: сын рассмеялся и раскрыл руки, требуя объятий.
— Малыш Хью? Когда-нибудь ты станешь статным, великим рыцарем. Разве хорошо тогда будет называть тебя малыш Хью? И как будут отличать тебя от деда и отца? Твоя тетушка Маргарита дала тебе прозвище Хукон. Хукон! Я буду звать тебя Хукон! Тебе нравится?
Элинор смирилась с тем, что ей не придется услышать первые слова сына. Но малыш оказался сообразительным и упрямым. Ему не нужны были пустые слова, чтобы продемонстрировать, что он хочет. Достаточно было указать пальцем и произнести: «Ууууу». Няньки тут же исполняли его каприз, если то было возможно. Этим же «ууууу» он показывал, когда ему весело или грустно, тепло или холодно, согласен ли он с происходящим или категорически отрицает. Такую ситуацию Элинор объясняла даже не излишней опекой, а ленью нянек. Им легче было исполнить каприз малыша, чем стать против него. При этом упрекнуть своего человека, приставленного к сыну, — ее бывшую служанку Дженни — она не могла. Няньки, которых взял тесть, ее просто оттеснили.
— Ууууу! — одобрительно проворчал Хукон, а Элинор крепко прижала его к сердцу.

Похоже, за время, когда она отдалила от себя Дженни, Элинор забыла, насколько эта особа бывает упряма.
— Не мости свой сундук в обоз. Я не беру тебя в Лондон.
— Кому-то надо присмотреть за маленьким Хьюго… — Дженни осеклась под строгим взглядом хозяйки. — За Хуконом. И вами тоже.
— Вы послушайте, что она говорит: присмотреть, — если бы свидетельницей подобного разговора стала бы Маргарита, она хохотала бы до слез, а потом заявила, что Элинор не умеет приструнить челядь.
— Разве много пользы принесет сын пекарши Том? — Дженни не умоляла и не просила, а говорила ровно и рассудительно, словно и не прошло столько лет, а она по-прежнему приставлена опекать несносную девчонку Элинор.
— Работа у него найдется. К тому же осенью он женится на Аве. Пусть присматривает за будущей женой, — и почему она должна объясняться со служанкой? Кто такая Дженни? По сути, никто. Это Элинор дала ей некоторый статус, организовав брак с сенешалем мужа.
— Если он останется с Авой в Речном, то тут за ней и присмотрит.
— Будет так, как сказала я, — Элинор даже пришлось повысить голос, но потом продолжить мягко и даже ласково. — К тому же у тебя самой скоро будет достаточно хлопот. Главное твое занятие сейчас — ожидать мужа и подарить ему здоровое дитя.
По правде говоря, Элинор думала взять с собой в Лондон проверенную, надежную Дженни, но лишь до того момента, когда Дженни сообщила, что она в положении. Беременная гувернантка могла стать источником некоторых неудобств и проблем, однако не это было решающим аргументом в изменении планов Элинор. Когда Дженни и Най Валлиец подтвердили свой союз брачными клятвами, а отец Поллио соединил их руки, вопреки всем Элинор желала, чтобы первенец новобрачных увидел свет как можно позже. Тогда в чертах сына или дочери Дженни она не искала бы черты собственного мужа. Господь услышал ее злую просьбу: более двух лет брак Дженни и Ная оставался бесплодным. Наблюдая, как Дженни заботится о ее сыне, Элинор испытывала уколы ревности: для девушки он словно был собственным ребенком, а не будущим господином. Никогда не замечая за собой дурного глаза, Элинор не желала причинить хоть какой-то вред Дженни. На одном она стояла твердо: ее сын должен знать лишь одну мать.
— Я не буду обузой… — Дженни как будто мысли ее прочитала.
— Не будешь, поскольку останешься здесь. Если же собираешься еще перечить или устроишь еще одну выходку — прикажу запереть тебя до времени, пока наш след не остынет.
Обоз готов был тронуться, когда звучный голос с бастиона сообщил о приближении всадников. Смотрящим не поставят слепца, но дозорный не мог сказать, кто были эти люди, стремительно направляющиеся к замку: ни знамен, ни знаков.
— Они все-таки успели, — либо Табот глядел сквозь стены, либо это были те, кого он ждал.
— Кто они? — обычно спокойная изабелловая кобыла Дези — подарок короля ко дню рождения племянницы — недовольно мотнула головой и фыркнула в ответ на попытку хозяйки погладить ее шею. Умному животному передалось нетерпение Элинор. — Спокойно, девочка! — Элинор, чуть потянув повод на себя, заставляя лошадь повернуть морду, взглянула в умные глаза редкого для лошадей голубого цвета и провела рукой ото лба до чувственных вздрагивающих ноздрей. — Очень скоро…
Успокаивала она больше себя: погода для февраля установилась невероятно мягкая, так что грех терять было хоть минуту. К тому же покидать Речной, где она была почетней, чем королева, где радовались ей не притворно, а искренне, не особо хотелось, но Элинор понимала: чем раньше она это сделает, тем безболезненней пройдет расставание.
— Сэр Хьюго не желал оставлять вас без охраны по пути в Лондон. Я предупреждал, что вам это может не понравиться, но эти люди доказали свою верность, к тому же они могут быть вам полезны не только как сопровождающие.
Хьюго забрал несколько людей из свиты Элинор для поездки во Францию, среди них оказался и ее камергер Джон де Беркхемстед. В чем-то Джон был незаменим, но раз так нужно было для дела, Элинор отпустила его без сожалений. Что касается безопасности дороги, то об этом Элинор даже не задумывалась. Дорога туда была спокойна и омрачалась только тяжкими мыслями о здоровье сына. Почему бы обратному пути не быть столь же легким и даже приятным, ведь Хукон будет со своей матерью?
Мост опустился, и всадники въехали во двор.
— Леди Элинор, — соскочив с коня, предводитель маленького отряда церемонно поклонился хозяйке замка.
Если бы не этот рокочущий медлительный говор, Элинор могла бы какое-то время гадать, где она видела высокого, крепко сложенного мужчину с квадратной тяжелой челюстью. Хуже шутки от своего мужа она ожидать не могла: охрану жены и сына он поручил разбойнику. Конечно, Элинор лично видела, как этот человек приносил клятву верности Хьюго, но все так походило на игру, что подобная лояльность лично для нее оставалась сомнительной.
— Надеюсь, дорога вас не утомила? Сожалею, что не смогу оказать вам достойное гостеприимство, но отъезд, как видите, отложить нельзя.
— Сожалею, миледи, но вам придется остаться.
Питеру Саттону пришлось повторять все доводы для необходимой задержки дважды. После нескольких его фраз во дворе Элинор, неожиданно развернувшись, вдруг вернулась в замок, позже объяснив это необходимостью дать распоряжения слугам в связи с изменившимися обстоятельствами. На самом деле ей просто нужно было сдержать гнев и сохранить лицо. Если бы она была мужчиной, то крушила бы то, что попадалось под руку, а так ей приходилось тушить пожар возмущения, пока он не переродился в дикое пламя, не давая ему выплеснуться даже на самую малость. Она почти справилась со своей задачей, и единственной, кто попала ей под горячую руку, оказалась Дженни.
— Не думай, что после всего сможешь нянчить моего сына. Я не допущу тебя к нему, пока на твоей ладони волос не прорастет, — отсчитала она свою бывшую горничную, как только та попыталась говорить вместе с Элинор.
У Хьюго среди друзей были недоброжелатели, иначе каким образом Эдуард так скоро узнал о побеге? Гнев короля не заставил себя ждать: Вельде, Вилкс, Красе… Можно было повторять, как считалочку. За несколько часов Речной оказался в осаде.
Питер Саттон внимательно осмотрел замок.
— Крепость надежна. Ваш родственник предусмотрел почти все, — удовлетворившись исследованием, заявил он.
— Почти? — уточнила Элинор. Начинавшие разбивать за защитным рвом лагерь солдаты внушали ей не беспокойство, а страх, не за свою жизнь — за жизнь сына. Рискнуть можно ради многого: доброе имя, земные блага, в конце концов, иногда упрямство, она же собственная справедливость, но только не жизнью ее ребенка. «Если что-то случится с Хуконом, я прокляну и Хьюго, и Эдуарда!».
— Разве что наши друзья решат поджечь ворота. Тогда за безопасность Речного никто не поручится, а те, кто окажутся над воротами, будут зажарены, как куропатки, — спокойно продолжал Саттон.
— Что же делать? — Элинор отвернулась от него и отошла на несколько шагов: только бы не выдать свои истинные чувства, только бы держаться достойно.
— Собрать больше камней и всякого непотребья, которое можно скинуть на голову гостям. Вода должна быть под рукой, если им удастся осуществить свой план хоть частично. Если попробуют пробить ворота тараном, то плохо придется им. Людей у нас достаточно, и не нужно быть умелым лучником, чтобы уложить с сотню на одного нашего. Главное же, охране не спать. Застану спящего на посту — отправлю в ад раньше, чем до него доберутся люди Неда.
— Хватит ли нам припасов? — Хьюго и Табот уверили ее, что в Речном можно жить всю зиму, ни в чем не ощущая недостатка.
— На какое-то время нам хватит. Но кто знает, сколько продолжится осада, — вступил со своим словом на совет Джон Табот.
— Нашим друзьям тоже нужно что-то есть, — возразил Саттон.
— И кому легче будет пополнить запасы? — впервые Элинор услышала, как старый кастелян повысил голос. — Нас не так много, чтобы совершать вылазки. Первой пролитой крови будет достаточно, как искры на сухой хворост.
— Вы предлагаете сдать замок? — Элинор не ожидала, что ее слова прозвучат, как скрежет железа.
— Нет…
Лучше бы она услышала другой ответ.
Осаждающие дали обитателям Речного ночь, чтобы осознать свое положение. Утром они отправили посланника для переговоров. Требование, выдвинутое королевским баннеретом сэром Уолтером Глостером (именно такое звание носил командир захватчиков), было просто и категорично: сдача замка. Посланник предъявил королевский указ, в подлинности которого сомневаться не приходилось. В случае если сэр Хьюго ле Диспенсер — сын вопреки запрету отправится за море, его имущество и земли должны быть конфискованы и переданы в руки короля. Что касается леди Диспенсер, то она и ее сын должны быть доставлены к Эдуарду. Она может взять с собой эскорт из доверенных людей. Граф Глочестер обещал все почести и удобства, полагающиеся знатной даме.
Если бы решение зависело от Элинор, условия были бы приняты, чтобы явиться к Эдуарду и вымолить прощение для своего непутевого мужа. Но мужчины замка мира не желали. У Элинор создалось впечатление, что только для нее подобный исход казался неожиданностью. За ее спиной, а, может, и за спиной Хьюго велась какая-то непонятная игра.
Элинор сидела в главном зале на месте, которое обычно занимал ее муж, принимая людей и решая споры.
— Мы подумаем и примем решение, — сказала она то, что ей велел сказать кастелян Табот.
Через сутки, если условия будут приняты, мост Речного должен быть опущен.
Хорошо, что лицо Элинор было скрыто вуалью с целью спрятать последствия бессонной ночи. Иначе посланник заметил бы не только ее усталый вид, но и недовольство, и кто его знает, к чему бы он это отнес.
— Вы до сих пор считаете, что Речной стоит оборонять? — она снова попыталась получить разумные доводы сложившемуся положению.
— Да, — кратко ответил он.
— Разве таким образом мы не становимся мятежниками, презирающими королевскую волю? Мой муж нарушил закон, и разве не должны мы сделать все, чтобы постараться смягчить королевскую немилость? Вы же только усугубляете ситуацию!
— Леди Элинор… — Табот глубоко вздохнул. — Я выполняю свой долг, отстаивая имущество моего господина. При этом я никоим образом не нарушаю волю короля.
— Но указ…
— Ошибка, которая скоро прояснится.
Табот повредился рассудком. Другого объяснения бессвязным речам всегда здравомыслящего кастеляна Элинор найти не могла. Возможно, не он один. Шустрая Ава сообщила нечто подозрительное: глубокой ночью их внезапный защитник Питер Саттон поднимался на крышу и кричал совой. И в ответ откуда-то издалека тоже закричала сова.
Слушая пренебрежительные речи Саттона о короле, Элинор еле сдерживалась, чтобы не указать ему место, но одно дело — непочтительная дерзость, другое — если этот человек готовит ловушку для своих благодетелей.
— Если я сдамся на милость Глочестера, то этим воякам придется капитулировать, — в тот же вечер Элинор созвала свой совет, где не было ни одного мужчины, кроме маленького Хукона, восседавшего на коленях матери. Тот словно понимал, что творится нечто важное, и после слов матери повернул к ней голову с неизменным одобрительным: «Уууууу». Элинор не выдержала и прикоснулась губами к его виску легким поцелуем.
— Как вы собираетесь это сделать? — если от кого Элинор ожидала возражений, так это от своей камерфрау, но Мария была испугана и обеспокоена происходящим не менее самой Элинор.
Зато Дженни догадалась о плане госпожи сразу.
— Я вас не оставлю.
— Нет, — отрезала Элинор. — Если все пойдет, как надо, то уже завтра мы отправимся в Лондон. Можешь снова собирать свой сундук.
Сказанное «если» заставило Марию встрепенуться.
— Невозможно. Это опасно. Как вы доберетесь до лагеря? Что, если вас не признают?
— Если хоть один волос упадет с моей головы, то Глочестеру не сносить своей. Я в безопасности, — она улыбнулась, пытаясь успокоить остальных заговорщиц. — «Может, даже в большей, чем вы в замке». Ее сын… Она должна это сделать ради Хукона. Это придало ей силы и развеяло сомнения. — Сделайте так, чтобы мой побег оставался как можно дольше тайной. И берегите Хукона. — Элинор передала свое самое ценное сокровище на руки Дженни.
Дождавшись ночи, по тайному ходу Элинор спустилась к реке. Она столько раз тайком пробиралась вниз, что могла на ощупь определить каждый выступ на стенах и знала каждый скол на ступенях. Но то было лето, теперь же почти финал зимы. Оказавшись за пределами замка, Элинор вздохнула, и пар светлым облачком поднялся от ее рта. Она оглянулась, узнавая и не узнавая знакомое место. Летом здесь все утопало в зелени и кипело жизнью, несмотря на отсутствие людей и время, в которое обычно тут оказывалась Элинор: летучие мыши и маленькие зверьки, выскочившие за пищей и иногда становившиеся добычей ночных птиц, выплескивающиеся за гладь воды рыбы — все они составляли компанию купальщице. Теперь же — никого из ее случайных компаньонов. Разлогий куст, за которым однажды спрятался Хьюго, подглядывая за женой, сейчас никого не мог спрятать. Черные ветви напоминали скелет когда-то живого растения. Сухие травы, покрытые изморозью, и закованная в лед река выглядели зловеще мертвыми в ярком свете луны. Элинор подняла голову к ночному светилу — огромному и недобро красноватому, как бывает на пике полнолуния. Она что-то забыла. Что-то важное. Что-то такое, из-за чего можно вернуться.
«Трусливая мышь», — подстегнула себя Элинор. Ей всего-то и надо перейти реку и взобраться на природный, а не рукотворный обрыв наверх. Только бы лед оказался крепким. Когда-то сын одного из рыцарей Ральфа де Монтермера, мальчишка, высокий, как жердь, которого Элинор ставили в пару для танцев, решил сократить дорогу через одно из озер. Может, он чем-то полюбился Деве озера или же, наоборот, не угодил, но она забрала смельчака с собой.
Под ногой что-то хрустнуло, и Элинор замерла, ожидая, что вот-вот погрузится в ледяную воду по самую макушку. Ничего не происходило, и, взглянув вниз, она обнаружила, что это была всего лишь ветка, занесенная на середину реки ветром. Оставалось совсем немного до другого берега. Элинор сделала несколько широких шагов и почти сразу же была наказана за поспешность: поскользнувшись, она едва не упала, но, успев пригнуться и вовремя выставить ладони, оказалась в унизительном положении на четвереньках. Теперь уже стоило ликовать, что ее никто не видел. К тому же одна опасность была преодолена.
«Пора мыши превращаться в белку».
«Белка», — именно так называл иногда Элинор Гилберт за то, как ловко она лазала по деревьям и быстро взбиралась на самые крутые холмы. Похоже, белка разленилась и потеряла былую сноровку, ведь подъем давался ей с трудом. Элинор могла оправдать себя тем, что тогда, в детстве, все было игрой, никто бы никогда не позволил маленькой Норе карабкаться неизвестно куда ночью, зимой. Когда она была почти наверху, со стороны замка раздался ухающий звук, который, возможно, и был тем сигналом, о котором предупреждала Ава.
Элинор всем телом прижалась к почти прямому склону обрыва, стараясь слиться с ним и стать незаметной и одновременно не сорваться. Все тело ее онемело и стало словно чужим, живым и собственным было только сердце, бьющееся неистово, словно собиралось покинуть свою клетку. «Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук», — она не слышала ничего, кроме своего испуганного сердца, и не видела ничего, кроме жесткого пучка травы, за который держалась левой рукой, сохраняя равновесие. Прошла вечность. Сердце начало успокаиваться, разум проясняться. Это могла быть действительно сова. Элинор сотни раз слышала похожие крики. Спускаться вниз было позорнее, да и страшнее. Нога немного сдвинулась, и от неловкого движения посыпалось несколько камушков. Стоять так дальше опасно. Нелепее всего сейчас упасть и сломать себе шею. Вот это уже точно не принесет никому пользу, и прежде всего ей самой.
Правой ногой Элинор нащупала еще один выступ, не такой большой, но достаточный, чтобы, дав опору, он позволил ей сделать последний рывок. Ее правая рука уже держалась за край обрыва. Оставалось только подтянуться, и тут трава, которая, казалось, крепко вросла в камень, оказалась вырвана с корнем. Элинор осознавала, что вот-вот упадет. Пальцы правой руки судорожно сжались, царапая землю. Это было мгновение отчаяния, но тут ее запястье перехватили и всю ее потянули вверх. Свободной рукой Элинор схватилась за спасителя, не желая пока знать, друг это или враг.
— Если будете кричать, мне придется закрыть вам рот.
Может, и создавалось такое впечатление, когда, утопив в груди невырвавшийся крик, Элинор пыталась схватить больше воздуха ртом. Может, так и стоило сделать, ведь личность спасителя была ей прекрасно известна: это был не кто иной, как Джон Инге — подельник Питера Саттона.
— Я не буду, — вместо этого пискнула она.
Продолжая сжимать ее запястье, Джон Инге уводил Элинор все дальше от лагеря Глочестера. Когда они оказались на безопасном расстоянии, Джон Инге наконец-то ее отпустил и, сложив ладони вокруг рта, крикнул наподобие совы, но не так, как первый раз, а длинно и протяжно.
— Я не спрашиваю вас, как вам удалось покинуть замок, я спрашиваю вас, что вы намеревались делать дальше?
Большой глупостью было бы открыть свои планы этому человеку. Он, находясь за пределами замка, подавал странные знаки подельнику — не менее подозрительному типу. Его вина в организации заговора не требовала доказательств. Что бы случилось, скажи Элинор правду о том, что на самом деле направлялась сдаться и дать Глочестеру главный козырь в переговорах? Так она могла разрушить планы заговорщиков, один из которых коварным способом, обманув доверие, уже оказался в замке. И как тогда Инге должен поступить с неугомонной леди Диспенсер, случайно оказавшейся в его лапах? Отпустить на все четыре стороны, чтобы случайно или намеренно она все-таки столкнулась с людьми Глочестера? Гораздо вероятнее, что он сделает так, что Элинор просто исчезнет. Однако она кое-что знает, и это кое-что Инге, несомненно, попытается выпытать: как попасть в замок, минуя ворота. Выдавать тайну Элинор не собиралась, но это был способ потянуть время. А там кто его знает…
— Вы собирались звать на помощь, отчаянная маленькая женщина?
— Да, — прошептала беглянка. Такая полуправда ее вполне устраивала.
— Вот как? Не имея ни лошади, ни сопровождающих? И почему именно вы? Разве недостаточно у вас людей, чтобы поручить подобную миссию? И в чем суть вашей миссии? Поднять крестьян с топорами на защиту своего господина?
Поза и тон, которым Инге произносил свою речь, не выдавали настороженности, скорее, насмешку. Элинор следовало бы натянуть на лицо самую что ни на есть наивно-любезную улыбку: пусть думает, что она скорее глупа, чем опасна, но из-за пренебрежения, выказанного к ее особе, она вдруг перешла из обороны к решительной атаке.
— Слишком много вопросов, сэр Джон. Прежде чем я отвечу хоть на один, будьте любезны доложить, что вы делаете здесь?
Получилось слишком громко, и Инге приложил к губам палец в знак призыва к тишине.
— У вас есть повод не доверять мне. Но я и мой друг верны вашему мужу.
— Как вы можете это доказать? — Элинор снова перешла на шепот. С удивлением она признала, что из обвиняемой сама превратилась в обвинителя. Положение неоднозначное и шаткое, но из него стоило извлечь как можно больше выгоды, пока все снова не обернулось, словно колесо.
— Достаточное доказательство? — Джон Инге протянул Элинор письмо. Луна светила ярко настолько, чтобы рассмотреть, что подпись на письме сделана рукой Хьюго и запечатано оно было его печатью.
— Предназначено барону Диспенсеру? — распознала Элинор написанное.
— Сэр Хьюго при подобном положении дел велел доставить это его отцу. Так что нам с закадычным другом Питером пришлось разделиться. Геркулес Саттон, несомненно, лучший защитник, какого можно найти. Тогда как я, как легконогий Гермес, должен доставить послание по назначению.
— Себе вы взяли роль бога, — позволила улыбку Элинор. И улыбка получилась слишком грустная, несмотря на то, что шутка Инге ей показалась забавной и она уже устыдилась своих подозрений. — Значит, мой муж предполагал такой исход, раз так подготовился?
— Все, кроме одного, — подтвердил Джон Инге, — того, что вы на этот момент еще будете в замке. Возможно, стоило вас поторопить, но мы с приятелем были заняты разведкой. И все произошло так скоро.
— Так скоро… — эхом повторила его слова Элинор. Она виновна в задержке. Ей показалось, что Хукон захворал, а, возможно, это был только повод оттянуть прощание.
— Что же теперь с вами делать? Отправить назад тем же способом невозможно. Вы наделали столько шуму, что, вернись вы тем же путем, ваш тайный ход будет обнаружен. Не буду говорить, что за этим может последовать.
— Я понимаю…
— Ваши соседи? — продолжал рассуждать Инге.
— Алингтоны? Они милые, безобидные старики. Сомневаюсь, что они могут помочь снять осаду Речного. У них не будет столько людей, — возразила Элинор.
— Но они могли бы дать вам приют на это время.
Со стороны замка снова донесся тревожный крик совы.
— Похоже, ваше отсутствие обнаружили, — недовольно заметил Инге.
— Так скоро? — Элинор переминалась с ноги на ногу и пыталась плотнее запахнуться в плащ. — Надеюсь, признание у моих дам было вырвано не под пытками.
— Насколько знаю Питера, с дамами ему не нужно применять пыток. И что ваше племя находит в этом увальне?
Инге отвернулся от собеседницы, чтобы своеобразным проверенным способом ответить товарищу. Эти двое были похожи на колдунов: очаровывали и знали язык птиц, только, если подумать, разве стали бы колдуны так открыто демонстрировать свое искусство? Ошибкой было посвящать Аву в свои планы. Чем старше становилась девочка, тем больше беспокойства приносила поисками жениха более достойного, чем просватанный ей Том. Элинор стоило поинтересоваться, что сама Ава делала ночью на башне, а на время заговора отослать ее куда-нибудь по делу. Что же касается ближайшего будущего, то, когда передряги улягутся, Аву надо незамедлительно выдать замуж и покончить с проблемой. Хотя вообще о чем она думает?..
— Что теперь?
Когда Элинор только выбиралась из оврага, начал падать снег. Его можно было и не принимать всерьез: легкие перышки ангелов, падающие с неба. Элинор смахнула несколько снежинок с плаща.
Джон Инге кашлянул.
— Уходить скорее. Надеюсь, Питер все понял верно.
Гнедой жеребец Инге Паук, несмотря на поджарое сложение под стать хозяину, оказался достаточно выносливым, чтобы доставить обоих седоков к поместью восточных соседей четы Диспенсеров, Алингтонов. Элинор попыталась немного приласкать коня в благодарность, но попытка погладить его закончилась тем, что пришлось резко одернуть руку. Паук, повернув шею к благодетельнице, лязгнул зубами, словно желая укусить.
— Осторожно! — предупредил Инге. — Иногда даже я его боюсь.
Как оказалось, пронырливые старики знали почти все: и о возвращении Элинор, и об отъезде Хьюго, и даже об осаде Речного. Чего они не ожидали, так это увидеть подобных гостей у ворот своего замка, да и еще с просьбой приютить на какое-то время мятежную леди Диспенсер. Сама же Элинор устыдилась, что, пребывая некоторое время в Речном, она ни разу не поинтересовалась делами пожилых соседей. Оказалось, что леди Агнесса с месяц назад сломала ногу. Старые кости отказывались срастаться, и ей все время приходилось лежать.
— Я уже никогда не встану с этого ложа, — пожаловалась она.
За то время, что Элинор не видела соседей, они явно изменились: меньше сэр Гай, — он словно стал ниже, а его волосы реже, — больше леди Агнесса. Она ссохлась, как неопавший лист поздней осенью. Элинор вдруг и сама поняла, что это последняя зима леди Алингтон. Комнату наполнял запах тления. Он врезался в нос, становясь навязчиво тошнотворным. Элинор едва сдерживалась, чтобы прикрыть ладонью губы и нос, пытаясь от него защититься.
— Не говорите так. Все в руках Господа, — попыталась она пожурить соседку за грустные мысли. — Что касается меня, то я буду молиться о вашем здравии. Мне говорили, что есть такая притирка…
— Моя хорошая, добрая девочка, не стоит тратить на меня молитвы, — перебила ее леди Агнесса. — Я пожила достаточно, чтобы не сожалеть о кончине. Единственное, что меня угнетает, — я бы хотела уйти после Гая, чтобы забрать его скорбь себе. Ты такая бледная… Не смею тебя задерживать. Подкрепись и отдохни. Потом, если захочешь, вернешься поговорить со старухой.
Специально для Инге и Элинор срочно зажарили пару кур и кролика, но если сэр Джон уплетал за обе щеки, то Элинор кусок в горло не лез. Она откусила разок от сочной куриной ножки и отложила ее в сторону.
Инге же, покончив с обедом, затребовал себе иглу и нити. Орудуя не хуже заправского портняжки, он так ловко зашил письмо под полу своего плаща, что никто не догадался бы, что там спрятано секретное послание. Часа через два он уедет, и она не увидит больше ни его, ни его злого коня. Пока же оставалось терпеть его присутствие. Если вести доходят сюда так быстро, ей будет известно все, что творится в Речном. Конечно, она снова разлучена с сыном, но это справедливое наказание за самоуверенность.
— Леди Элинор, — немолодая горничная подошла к гостье.
Элинор решила, что ей собираются показать покои, где какое-то время она будет обитать, но служанка провела ее к кабинету хозяина замка. Как бы витиевато не объяснялся сэр Гай, но суть его речи заключалась в одном: Элинор не может здесь оставаться.
— Агнесса будет страдать, когда узнает, что я отказал вам в беде. Будь это сарацины, или французы, или же варвары скотты, я бы первый ринулся в бой. Но сейчас мы особо уязвимы. Что будет с Агнессой, если гнев короля обернется против нас?
— Мы уедем сегодня же, — заверила его Элинор. — И я объяснюсь с леди Агнессой. Даже тень не падет на вас.
Прежде чем подобрать разумные доводы для леди Агнессы, Элинор нашла несколько слов для Джона Инге.
— Ваша работа совсем немного изменилась: кроме послания от сэра Хьюго вы должны доставить его отцу также его жену.
— Жаль, что этот ценный груз нельзя также зашить под плащ, — не изменившись в лице, ответил Инге.
Элинор старалась быть убедительной, объясняя, почему, только попросив приюта, тут же от него отказалась. Она использовала доводы, предоставленные ей сэром Гаем, переиначив их на свою сторону, и, казалось, была убедительна. Если новости так скоро доходили до поместья Алингтонов, то так же скоро они дойдут и обратно. Не стоит дразнить людей короля, усугубляя положение. Элинор нужен был более сильный покровитель.
— Но это так опасно. Если что-то случится, это станет тяжким грехом моим на скором божьем суде.
— Милостью Господа, ничего не случится. Путь не такой и длинный, и здесь не мятежная Шотландия.
— Моя храбрая девочка! Нельзя вести бриллиант в драгоценной оправе. Тут и праведник дрогнет и возжелает его себе. Что уже говорить о тех, в чьем сердце червоточина.
— Я не понимаю… — на самом деле Элинор разгадала загадку хозяйки замка и цель, которую она преследовала: запугать и заставить отказаться от планов. Первое получилась, во втором решение Элинор было тверже скалы: ей нельзя было оставаться здесь и возвращаться тоже.
— В своем отчаяньи ты очень напоминаешь меня в мою весну, но если говорить о бриллианте, то драгоценный камень, завернутый в незаметную тряпицу, потеряет ценность для недобрых глаз. Тебе же неприметная одежка поможет сделать путешествие если не приятным, то удобным. Джустине! Где ты ходишь? — на зов госпожи покачивающейся утиной походкой вошла та самая доверенная служанка, что вызывала Элинор на разговор к сэру Гаю. — Мой особый сундук! Пора перетрясти его содержимое.
В недрах особого сундука оказались длинные шоссы, благодаря которым можно было длительное время ехать в седле мужским способом, добротно сшитое, теплое, но скромное платье, пришедшееся Элинор как раз в пору, и плотный неприметный плащ.
— Твоя одежда останется пока здесь, — леди Агнесса так взбодрилась, наблюдая преображение Элинор из знатной дамы в скромную странницу, что даже щеки порозовели. — Подбитый мехом плащ, может, и уютен, но в дороге принесет только беды.
— Оставьте его себе. Это самое малое, чем я могу вас отблагодарить. Только вот лошади у меня нет, — посетовала Элинор.
— Почему же нет? Пылинка! Хорошо, что Гай не убил ее в порыве ярости, как обещал. Она хоть и спокойная лошадка, но скорая, а я на нее уже точно не решусь сесть.
Элинор благодарно поцеловала руку дарительнице.
— Вот теперь я точно не буду вам обузой, — бодро заявила она Инге, когда они уже были в седле.
— Посмотрим, — равнодушно ответил он.
Инге сразу предупредил, что дальнейшее промедление недопустимо и им придется поторопиться, даже невзирая на некоторые возможные неудобства.
— Я внучка Элинор Кастильской. Разве роптала она, сопровождая супруга в его походах в Святую землю? — Элинор гордо вскинула голову: она покажет этому деревенскому рыцарю, что стоит выдержка наследницы имени одной из храбрейших и величественных королев.
— Вот и хорошо, — сказал Инге и пустил коня в галоп.
Элинор любила быстрый бег лошади и считала себя умелой всадницей, но после замужества ей редко удавалось проявить свое умение без опасений нарушить приличия. Разве что-то может быть лучше свежего ветра, обдувающего лицо при быстрой скачке, и картин природы и человеческой жизни, сменяющих одна другую? Ты почти бог или же неземное существо с крыльями, живущее в своем мире и только наблюдающее за смертными ради своего удовольствия. Вот только человеческая природа скоро напомнила о себе.
Через какое-то время, показавшееся Элинор вечностью, они сделали остановку, чтобы дать коням передохнуть. Ее уверенность в собственной выдержке дала крен.
Мышастая Пылинка пыталась найти хоть что-то съестное на промерзшей земле. Паук пытался привлечь ее внимание, тихо ржа, вскидывая голову и шевеля ушами. Затем он нагнул шею к самой земле, делая вид, что его поиски травы более успешны. Безрезультатно. Молодая кобылка даже не заметила его ухаживаний.
Элинор прислонилась спиной к дереву. Похоже, ей отдых был необходим больше, чем лошадям. Она с ужасом представила, что ей снова нужно будет сесть в седло и оторваться от надежной опоры. При том что стояла обычная сырая английская погода, — не холодная для февраля, но и не из тех, когда прогулки на свежем воздухе так приятны, — горло Элинор пересохло, как в самой жаркой пустыне. Жжение только усилилось, когда Джон Инге открыл бурдюк и передал его Элинор.
— Медленно сделайте глоток. Не больше.
Она готова была выпить море, а Инге говорил о капле. Элинор сделала большой глоток, еще не понимая, что же поглощает, потом еще… и закашлялась. В бурдюке было вино. Недорогое, кислое, но совсем не разбавленное.
— Вы не предупредили! — возмутилась она.
— Разве? — пожал плечами Инге, в свою очередь утоляя жажду.
Тем не менее вино смогло чудесным способом утолить жажду и даже немного обмануть усталость. Хотя, когда они вновь оказались на лошадях, Элинор уже не была такой уверенной.
Просить о чем-то Инге Элинор не позволяла гордость. Возможно, он сам понимал, что, пытаясь немного проучить самоуверенную неженку, он несколько перегнул палку. Резвая Пылинка уже однажды скинула одну всадницу. Элинор обладала несомненным преимуществом пред леди Агнессой — молодостью и, соответственно, выдержкой и ловкостью, — но, лишившись сил, запросто могла оказаться на земле. Взявшись доставить внезапно навязавшуюся «особу в беде», Инге тем самым принял и определенные обязательства за ее сохранность.
— До темноты мы доберемся до Рэттвуда. Там остановимся.
Элинор согласно кивнула. Лошади шли неспешной рысью, что было более или менее приемлемо, и она старалась держаться прямо.
Солнце уже склонялось к горизонту, когда им повстречалась телега, нагруженная сухими ветвями для очага, пузатыми мешками, и с сидящей поверх них молоденькой девушкой с тонкими косичками пшеничного цвета. Управлял старенькой клячей, везущей телегу, неопределенного возраста щупленький человечек, может, отец девочки, может, дед, а возможно, и муж.
Инге и человечек перемолвились парой фраз, договорившись, что Инге милостиво соглашается охранять возницу и его спутницу. И если им какое-то время придется делить дорогу, то сестра сэра Сэмюеля, Марионна (именно так их представил Инге), также может расположиться в телеге.
— Если мы возьмемся защищать этих добрых людей, то не доберемся до Рэттвуда дотемна, — Элинор была благодарна Инге за такую заботу, но прекрасно понимала, что благородство Инге вызвано ее беспомощностью, а не желанием защитить нуждающихся. Тем более как эти люди могли отказать, если навязавшийся им защитник во время переговоров все время держал ладонь на рукояти меча?
— Добрый человек Саймон, несомненно, возблагодарит своего защитника и его сестру тем, что пустит в свой дом на ночлег и достойно накормит.
Саймон, именно так звали возницу, согласно кивал.
— Дом у меня не то чтобы добром ломится, но добрых подорожных ни приютом, ни куском хлеба не обделим.
Телега ехала очень медленно, к тому же подскакивала на каждом ухабе, а однажды и вовсе застряла на рытвине и сильно накренилась набок. Тогда Саймону пришлось оставить свое место и подтолкнуть ее.
Соседку Элинор звали Катрин, и она оказалась довольно словоохотливой особой. В другое бы время Элинор приказала ей помолчать, но теперь, без свиты и служанок, сопровождаемая только Инге, как Катрин «дядюшкой Саймоном», Элинор и девушка были почти на равных. Элинор отвечала неохотно, почти не слушая ее, и оживилась, только когда Катрин обратила внимание на семенящую за телегой Пылинку.
— Такая ладная лошадка!
— И правда красавица! — согласилась она.
Легконогая, вышколенная мышастая Пылинка, идеальная лошадка для дамских прогулок и охоты, несмотря на возможную ее небезопасность из-за несчастья с леди Агнессой, во время дороги ни разу не проявила нрав. Элинор твердо решила, что по окончании злоключений выкупит ее у Алингтонов, сколько бы она ни стоила. Считать подобное животное просто подарком, сваливая все на случайность, она бы просто не решилась. Конечно, средства на выкуп придется попросить у свекра, если к тому времени не вернется муж. Барон Диспенсер может упрекнуть, что слишком накладно для жены простого рыцаря содержание двух прогулочных лошадей. Зато ее Светлый рыцарь, несомненно, не откажет своей Прекрасной даме в такой мелочи, как лошадь. Тем более, что это особая лошадь… Конечно, злоупотреблять добротой короля Элинор не будет, а вот ненароком намекнуть о милостях и немилостях венценосного дядюшки пришло время. Элинор всегда подчинялась порядкам в доме мужа и ничего не требовала: лошадь — маленькая благодарность ей и ее маленький каприз.
— А вот конь вашего брата… Как большая собака.
Паук внезапно тихонько заржал.
— Кусается он не хуже собаки и речь человеческую понимает, так что осторожней выбирай слова, — также прошептала Элинор на ухо Катрины.
Она вдруг поняла, что сама хотела бы забыть, кто она и куда они едут, и просто скоротать дорогу за ничего не значащей беседой. Но Инге, скорее всего, находил такую короткую дружбу неприемлемой. Элинор и Катрин сидели спиной к вознице, потому не могли видеть, что творится впереди, зато видели дорогу, которую проехали, а также Инге, медленно ехавшего за телегой, злого и настороженного.
Случайно или нет, Инге немного отстал. Телега вдруг остановилась, и девушки разом развернулись, чтобы увидеть, что произошло. Посреди дороги лежало сваленное дерево.
— Ох-ох-ох, — сказал Саймон и привстал, чтобы как-то убрать преграду, но сделать он ничего не успел. Как лесные духи, перед ними появилось трое мужчин в зеленых одеждах.
Все происходило слишком быстро. Рванувшийся к ним Инге взмахнул мечом, и «зеленые» бросились в рассыпную. Инге, казалось, едва задел одного из них, но тот прижал к горлу руку, из-под пальцев струей лилась кровь. «Зеленый» упал в корчах на землю. Инге развернулся, чтобы преследовать третьего, но остановил коня и, побледнев, замер.
Элинор чувствовала, что у нее самой сейчас кровь отхлынула от лица: у ее горла в опасной близости, чуть соприкасаясь с кожей, остановилось широкое лезвие ножа. Стоило только немного опустить взгляд, чтобы стало ясно: нож сжимает не грубая мужская рука, а тоненькая девичья. Катрина…
Такого предательства Элинор не ожидала. Инге, похоже, тоже. Несколько молодчиков тут же кинулись стаскивать ее защитника с седла и попытались поставить на колени. Когда Инге начал сопротивляться, Катрина совсем немного придавила ножом горло заложницы. Элинор кратко всхлипнула, а Инге вдруг стал послушней глины.
— Где же твой гонор? Был да испарился? — Саймон, беседовавший ранее с Инге заискивающим шепотком, теперь шипел рассерженной змеей. — Несчастный Вард. Это была его первая работенка.
Только сейчас разбойники обратили внимание на своего поверженного товарища. Тот не шевелился и лежал, уставившись бессмысленным взглядом в небо.
— Ах ты, сволочь! — один из разбойников, здоровый малый с рыжими слипшимися от жира волосами, отвесил Инге увесистую оплеуху. — Прирежь его девку, как он прирезал братишку Варда, — прикрикнул он Катрине. К счастью, она пока не собиралась исполнять его приказ.
— Не спеши-ка, Сэм. Слышишь: молоточки на опушке стучат, колышки вбиваются. Уж растянем девицу так растянем. А тебе, храбрый рыцарь, будет и ночлег, и обед… для волков, — противно крякнул Саймон, а щербатый Сэм и два остальных разбойника, державших Инге, зловеще загоготали.
— Эта женщина — Элинор де Клер, племянница нашего короля Эдуарда, жена молодого Диспенсера. За нее можно получить хороший выкуп, но как за живую и не обесчещенную, — воззвал Инге, но не к Саймону и не окружавшим их разбойникам, и уж точно не к Катарине. Его взгляд был устремлен на кого-то за спиной Элинор.
Трудно выдвигать требования, когда у горла застыла смерть и смерть, а, может, что и хуже, окружает тебя и глумится.
— Оставьте жизнь моему слуге.
— Слуге? Вот как запела? — снова ехидно зашипел Саймон. — Разве не брат? Или, может, твой любезный?
— Разберемся, что за звери, потом будем и шкуру сдирать, — раздался спокойный, низкий голос. В любой другой ситуации Элинор нашла бы его приятным, но сейчас он казался зловещим.
Зубоскалы смолкли. Элинор видела, как Инге связали руки и натянули на голову мешок. Ту же процедуру проделали и с нею, но руки все же оставили свободными, посчитав ее безопасной. Имея лишь малую возможность, она мельком взглянула на таинственного предводителя, но не увидела ничего, кроме человека на лошади, лицо которого прикрывал почти полностью капюшон плаща. И дальше темнота. Ее подхватили и перекинули через круп лошади, как какой-то не слишком ценный груз. Гордость и чувство собственного достоинства Элинор оказались втоптанными в грязь, но благодаря Инге она еще была жива и честь ее была затронута только грязными намеками. Вот только надолго ли?..
Всякая дорога, имея начало, всегда приведет к концу. Элинор опустили на землю. И когда она, пытаясь удержаться на непослушных, онемевших ногах, пошатнулась и едва не упала, поддержали под локоть: грубо, со смешком, совсем не так, как следует оказывать помощь благородной леди.
— Мне тут Венс успел чирикнуть, что ты нашел мне замену, — голос был женский, грубоватый, как это бывает у простых женщин, не избалованных воспитанием, но молодой, и что-то было в его грудных, урчащих переливах такое, что, возможно, привлекало мужчин, не зависимо от того, что они думают о подобных особах. — Покажи ее!
— Подстрелил бы я этого воробья, да жаль на такого пустозвона стрел, — ответил знакомый голос предводителя шайки.
С Элинор сорвали мешок. Она на мгновение прикрыла глаза, вроде пытаясь защитить их от вероятной рези при переходе от тьмы к свету, но скорее это была попытка защитить себя от возможной страшной правды. Будь как будет! Элинор моргнула и подняла голову.
Логово разбойников напоминало покинутый городок какого-то лесного народца, не заброшенный только потому, что внезапно его заселили мирные люди. Именно мирные. Элинор нигде не нашла разбросанных костей или тел жертв злодеяний и глумящихся над ними насильников. Небольшая расчищенная поляна, скрытая в глубинах леса, ограждалась деревянным забором, а вокруг, как маленькие домики, располагались шалаши со щедро осыпанными падшей листвой крышами.
В маленьком городке была своя площадь — место в центре с остатками очага. Еще в этом городе, как и положено, были женщины. Катрины нигде не было видно, зато Элинор заметила двух других представительниц своего пола. Одна, с любопытством наблюдающая, полноватая, простоволосая, стояла возле одного из домиков-шалашей. Другая — Элинор взглянула на нее мельком и отвернулась. Первое, что она увидела, — ее глаза, темно-карие, почти черные, колдовские, высматривающие самую суть, и сдвинутые почти у самой переносицы недовольные брови. Как ни странно, но Элинор пожелала найти защиту от нее и ее пронзающего взгляда именно у своего главного врага на это время — предводителя. Даже находясь в своем логове, он все так же не откинул капюшон плаща. Все, что могла сказать о нем Элинор: высок, не грузен, достаточно молод, судя по голосу и темной бородке — единственном, что удалось рассмотреть на лице. И эта бородка была весьма ухожена. Поэтому в ее обладателе можно было заподозрить либо благородную кровь, либо огромные амбиции. Наблюдение дало некоторую надежду Элинор, что она сможет попробовать повлиять на этого человека.
— Где сэр Джон? — хватит оглядываться, как загнанный в ловушку зверь: если Инге раскрыл ее имя, то следовало пользоваться им, как единственным оружием, поскольку иного у нее не было.
Элинор никто не слушал.
— Птичка может снести яйцо. Можешь забрать и посадить ее в клетку. И стеречь от жадных лисов.
— Меня зовут Иша. Запомни, — обратилась к Элинор женщина. Элинор хотела было отступить, но тело было, как закаменелое. — Яйцо от этой птички? — Иша вдруг захохотала, откинув голову назад, и, резко прекратив, дотронулась до плеча Элинор. — Пойдем!
Иша отвела ее к одной из землянок.
— Что теперь? — попыталась Элинор узнать хоть что-то о планах разбойников.
— Сиди здесь и не пытайся сбежать. Дурой будешь, если не послушаешься. Далеко не уйдешь и себе хуже сделаешь, — предупредила Иша, пригибая голову Элинор под низким входом и подталкивая ее в спину. Прикрыв вход шкурами, а после своеобразной приставной дверью из связанных жердей, разбойница погрузила маленькое жилище, где на какое-то время пленила Элинор во тьме.
То, что оно действительно маленькое, Элинор успела увидеть. Отсчитав пару шагов, вытянутой рукой она уперлась в стену. Под ногами кучей было свалено нечто мягкое. Пригнувшись и пощупав, она обнаружила, что это сваленные в кучу выделанные шкуры.
Их было много, и под ними наверняка было тепло и уютно. После бессонной ночи и двух дней, один суматошней другого, просто невозможно отказать себе в часике отдыха, даже если он будет последним. Элинор раздвинула кучу, забираясь в самую середину, и, отвернувшись к стене, накрылась с головой, оставив снаружи только нос. Чтобы уснуть и забыться, оказалось достаточным просто смежить веки. Сон был ее настолько крепок, что, пробуждаясь от настойчивых пинков, она не сразу поняла, кто посмел проявить подобное неуважение и где она на самом деле находится.
«Темноволосую с коптящей сальной свечой зовут Иша, — напомнила она себе, — Иша — разбойница. И лучше бы выявленная правда оказалась сном».
— Что тебе нужно? — проворчала Элинор, приподнимаясь и руша свою берлогу. — Пришла поведать мне мое будущее, цыганка?
— А ты не пропадешь! — показала белые ровные зубы разбойница. — Могу и погадать. Хочешь, расскажу о нем?
Хоть голос был и дружелюбным, но в отблеске свечи Иша напоминала зловещего духа, призванного увести ее за грань жизни в мир мертвых. Она указывала на Элинор, но говорила о каком-то мужчине. О Джоне Инге? О Хьюго? О Светлом рыцаре Эдуарде, из-за гнева которого и начались все неприятности на ее голову?
— Лучше скажи, доживу ли я до следующего заката? И не будет ли эта жизнь хуже смерти?
Иша поднялась, заслоняя от Элинор малый источник света.
— Если я говорю о его будущем, то ты точно должна застать его приход.
Иша направлялась к выходу, опять оставляя Элинор одну, окончательно запутавшуюся и почти на грани отчаянья.
— Я хочу говорить с вашим командиром. Мне есть, что ему предложить.
Говорить такое любовнице главаря наверняка опасно. Неистовая Иша, пользуясь беззащитностью Элинор, вполне могла перерезать воображаемой сопернице горло. О такой возможности Элинор не подумала.
— Пойдем, — Иша даже не обернулась.
Элинор пришлось подскочить и последовать за ней. Она не знала, сколько она проспала: когда ее привезли в лагерь, был день, теперь же — ночь. Судя по всему, еще не глубокая. Разбойники расположились у костра, где на вертеле зажаривались кабанчик и, похоже, олень, а запах прихваченного огоньком мяса дразнил ноздри. Они еще не были настолько пьяны, чтобы их речи и деяния могли показаться безумными, но уже успели выпить не один глоток, чтобы заразиться весельем. Среди пирующих, как показалось Элинор, она заметила и Джона Инге. Он не выглядел избитым или измученным. Не стоило делать какие-либо догадки, каким образом ее спутник заслужил подобное доверие: он жив, и это главное.
От временного пристанища Элинор до места, где ей предстояло встретиться с главарем разбойников, оказалось не более двух десятков шагов. Она считала каждый, чтобы приглушить страх. К счастью, на них никто не обратил внимания, или же, предполагая, что может произойти, разбойники просто сделали вид, что две женщины вдруг стали невидимыми. Это испытание закончилось сразу, как она переступила порог землянки, значительно большей, чем та, в которую ее заключили.
Логово главаря было уютным и ухоженным, насколько это позволяли условия леса. Неслыханное расточительство или свидетельство, что дела разбойников шли совсем неплохо: в землянке было светло из-за света горящих светильников. На двух бочонках по разным углам своеобразных апартаментов стояли неглубокие миски с налитым в них маслом и зажженными фитилями, так что можно было легко рассмотреть всю обстановку, не напрягая глаза.
У дальней стены располагалось застеленное шкурами возвышение, которое, несомненно, являлось ложем главаря, великоватым для одного человека. Большая бочка, скорее всего, заменяла ему стол, а бочка поменьше — стул. Что удивило Элинор, так то, что на полу возле такой своеобразной мебели стоял небольшой сундук, в котором обычно хранят бумаги, а рядом на расстеленном мешке было несколько сложенных одна на другую книг — роскошь для обитателя леса, или же хозяин действительно не знал, какую ценность они представляют, а, возможно, пренебрегал ею.
— Леди Элинор, приношу величайшие извинения за те неудобства, которые вам пришлось претерпеть, — главарь преклонил голову. Если Элинор и желала что-то узнать об этом человеке, хотя бы взглянув ему в лицо, то это снова оказалось невозможным. Он по-прежнему скрывал личину за капюшоном плаща. — Это было сделано для вашей безопасности. К тому же некоторые сведения нуждались в проверке.
— Боялись, что потратили время на фальшивку? — Элинор расправила плечи и вздернула подбородок: этот скользкий как уж человек не должен видеть ее страха.
— Вы имеете право сердиться…
— Я имею право знать, с кем сейчас говорю. Как мне вас называть?
— Называйте меня Роб, — он протянул Элинор руку, но она сделала вид, что не заметила подобного жеста.
— Как вы намерены поступить дальше, Роб?
Стараясь не пропустить ни одной детали, которая может быть значимой, Элинор следила так же за черноглазой Ишей. Та застелила небольшую бочку, служившую стулом, оленьей шкурой, чтобы тому, кто будет сидеть, было удобнее, а затем, стоя за спиной главаря, пользуясь тем, что он не наблюдает за ней, также отвесила поклон, не столько уважительный, сколько явно насмешливый. Когда же Иша направилась к выходу, Элинор едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Останься».
— Намерен завтра отпустить вас и вашего сопровождающего, чтобы вы могли продолжить путь. Утром. Сейчас уже поздно.
— Без всяких условий? — удивленная Элинор позволила провести себя к приготовленному «креслу» и даже усадить.
— Я вынужден забрать вашу лошадь. Долг перед моими людьми не позволяет отпустить вас совсем без выкупа. И она понравилась моей даме, — во время этих слов в землянке снова появилась Иша. Она, поставив на стол деревянную миску с запеченным на костре легким оленя, гордо улыбнулась, дав понять, о ком речь. — К тому же те средства, которые днем были отобраны ими у сэра Джона, также у них же останутся.
— Что же… Условия более или менее приемлемые, — согласилась Элинор. Мысль просить главаря разбойников доставить послание ее свёкру теперь казалась отчаянной и глупой. В таком случае Элинор пришлось бы остаться в лагере разбойников в качестве заложницы или гостьи. Еще более дерзким планом было бы предложить разбойникам штурмовать Речной: вот уж действительно не чета крестьянам с вилами, предложенными Инге.
На столике-бочке едва умещался приготовленный для нее пир. Кроме оленьего легкого уже появился кувшин с вином и бокал, какая-то запеченная небольшая птица, скорее всего, голубь, зажаренный, еще горячий и дымящийся бочок молодого кабанчика, а также небольшие дикие яблоки.
Как ни странно, но среди всего этого лесного изобилия именно от вида яблок неимоверно засосало под ложечкой. Элинор представляла их невероятно кислый вкус и просто млела от желания вгрызться в одно из них. При этом она никогда не была любительницей этих фруктов. Налив в бокал вина где-то до половины, разбойник Роб разбавил его водой из другого кувшина.
— Чистейшая вода из местного ручья. Говорят, обладает целебными свойствами с тех самых пор, как туда попала капелька крови святой Оситы.
— Эти места всегда кишели разбойниками, — последствия пережитого страха — даже представляя себе святую с отсеченной головой, бредущую по лесу, Элинор не утратила аппетит, — но при Робе она сдерживалась, сделав всего лишь глоток из кубка.
— Нет-нет. Я не хотел вас напугать. Здесь совсем другая история, — Элинор заметила белозубую улыбку хозяина, — вот и все, что он позволил ей увидеть, прежде чем снова опустил голову. Просить его снять плащ хотя бы ради удобства Элинор не стала. Пусть это станет еще одним условием ее освобождения: тайна разбойника Роба. — Мало кто знает, но, воспротивившись воле родни, желавшей выдать ее за язычника Сигхера, Осита сбежала из дома, чтобы жить в скромности в лесу и почитать Господа. Однажды, уколов палец и пытаясь обмыть ранку, она опустила руку в ручей. В капле крови ее было видение войны и разрушений в том случае, если она все же отвергнет короля Эссекса. Тогда Осита решила принять судьбу, а Господь указал ей путь.
— Вы очень набожны для своего занятия, Роб, — Элинор не спешила приступить к угощению, оставаясь сдержанной с разбойником «без лица». Она была уверена, что история о озарением святой всего лишь байка, которой мужчины потчуют дам, чтобы усладить их слух и усыпить бдительность.
— Я всего лишь восхищен женщинами, подобными святой Осите и вам, способными…
— Достаточно…
Элинор попыталась поставить недопитый кубок на край импровизированного столика. Получилось неудачно, и, прежде, чем он упал, а она попыталась его перехватить, их с разбойником Робом руки соприкоснулись. Он просто пытался предотвратить падение посудины, но Элинор одернула руку, словно к ней прикоснулись каленым железом. Кубок полетел вниз.
— Пожалуй, я должен вас оставить, — разбойник Роб встал. — Если вам что-либо необходимо, просите Ишу. Она позаботится, чтобы до утра вас никто не потревожил.
Элинор дождалась, пока хозяин землянки выйдет, и только потом накинулась на яблоки. Как и предполагала, они были кислыми, слегка терпковатыми, но на взгляд Элинор самыми вкусными, что ей доводилось есть. Этот вкус оставалось немного усовершенствовать, и она обмакнула половину яблока в стекающий с кабаньего бока жир.
Элинор не понравилась улыбка, с которой наблюдала за нею Иша, но вступать в перебранку с разбойницей она не собиралась. Откуда знать этой смуглянке о кулинарных изысках благородных людей? Из Иши получилась бы совсем плохая служанка. Та не нашла ничего лучше, чем присоединиться к пиршеству гостьи. Разломав напополам голубя и оставив часть, видимо, для Элинор, Иша впилась в свой кусок зубами, потом, вытащив из-за пояса внушительный нож, также отрезала кусок кабанчика.
— Ешь, тебе нужны силы, — с забитым ртом проворчала она.
— Благодарю, — Элинор последовала ее совету. Голубь оказался сочным и нежным — или же она была настолько голодна, что даже незатейливое блюдо разбойников-браконьеров показалось ей достойным быть поданным на королевский стол.
Вытерев о подол руки, Иша принялась стелить постель, сложив пару шкур так, что они образовали возвышение там, где должно было быть изголовье кровати. После она приказала Элинор.
— Ложись.
Та не нашла повода ей противиться, но, когда Иша легла рядом, все же заметила.
— Ты собираешься спать здесь?
— А где еще? — зевнула та. — Если ребята вдруг решат тебя навестить, то сначала наткнутся на меня.
Учитывая, что нож все еще оставался при Ише, Элинор сочла довод убедительным. Если уже так случилось, что по крайней мере до утра она могла доверять только подруге главаря разбойников, то стоило воспользоваться случаем удовлетворить любопытство.
— Скажи, лицо Роба покрыто шрамами? Почему он пытается его скрыть?
— Как может быть уродлив тот, кто, сложись обстоятельства по-другому, сейчас бы носил корону.
— Хм…
— Я увидела это на его руке. Не веришь?
Элинор вспомнила о ноже и пожалела о своем пренебрежительном «хм».
— Почему же… Верю…
Один светильник уже был затушен, и Иша уже намеревалась загасить другой, но обернулась, почувствовав в голосе упрямой девчонки сомнение.
Разбойница схватила ее за запястье, протягивая руку к свету. Элинор стало не по себе. На миг она подумала, что Иша желает прижечь ей руку или резануть по ней ножом, чтобы отомстить за оказанное внимание со стороны своего мужчины. Но та, сжимая крепко ладонь Элинор, провела по ней указательным пальцем, очерчивая линию. Она говорила сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, ее низкий голос стал шипящим, зловещим, словно говорила не Иша, а некто из мира духов заставлял ее губы шевелиться.
— Я вижу того, кто прибудет. Он уже идет с тобой. Я вижу того, кто пришел. Я вижу тех, кто будет. Благословенна ты. Я вижу королеву без короны. Это ты. Я вижу двух в твоем сердце — два пути. Они исчезают разом — приходит третий. Невозможно! Он возвращается. Тонкой тропой он идет рядом с тобой.
Последнее разбойница вскрикнула, как будто действительно увидела нечто неправдоподобное.
— Кто?! — экстаз Ишы передался Элинор, но та вдруг ее отпустила, тяжело выдохнула и, приподнявшись с каким-то усилием, наконец-то загасила светильник.
— Спи!
Слишком много страха и переживаний выпало Элинор за эти дни. Спектакль, устроенный разбойницей, чтобы запугать возможную соперницу, оставил в ней разочарование, как в ребенке, которого поманили ярким подарком, но вместо обещанной сладости подсунули еловую шишку. Она отвернулась от мошенницы и действительно постаралась представить, что ее здесь нет или же она приставлена к Элинор, как собака, которая обязана охранять ее сон, — большая черная собака, которая рычит, но не укусит, боясь получить от хозяина трепку. Такой мысленный реванш вполне удовлетворил Элинор. После сытной еды, на удобном ложе, с некоторой надеждой на благополучный исход, она чувствовала себя вполне удовлетворенной и счастливой.
«Только не обряжайте меня в мешок».
Уже неважно было, чем вызвана такая благосклонность главаря разбойников к ней и ее спутнику. Элинор надеялась, что, расставшись этим утром, им не суждено будет еще встретиться, но одним маленьким капризом она не могла пренебречь: она должна покинуть лагерь как гостья, а не как вещь, от которой вдруг решили избавиться.
Глаза ей все-таки завязали. И разрешили снять повязку только тогда, когда разбойник Роб передал ее из рук в руки Джону Инге.
— Прощайте, Роб-В-Капюшоне, — напоследок крикнула она, когда Инге пришпорил Паука и тот помчался, унося двух седоков, довольных избавлением от плена.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor