[Roksan de Clare]

Начало

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

С нетерпением ожидая встречи с младшей сестрой, Элинор проживала обычные дворцовые будни. Весь интерес королевы к здоровью ее фрейлины составляла снисходительная фраза: «Хорошо, что ты не заразна. Можешь оставаться с нами, но в следующий раз будь осмотрительна». И никакого чувства вины! Конечно же, королева не желала смерти своей придворной, она хотела только ее проучить и наказать соответственно своим страданиям. Скорее всего, она не ожидала ответа от Элинор, полагая, что та выучила урок.
Не тут-то было. Элинор не отказывалась занять место за игровым столом Эдуарда, и ночи игры стали довольно частыми. Поскольку леди Диспенсер в окружении королевы не пользовалась популярностью, никто не упрекал ее за сонный вид днем. Изабелле, несомненно, все было известно: доброжелателей хватало, но она предпочитала гордо это не замечать, наполняя свою чашу терпения ядом.
Элинор понимала, что если между нею и королевой будет объявлена война, то ей, возможно, придется покинуть двор.
В одной из игр платой за проигрыш для Элинор стало то, что она была обязана принять в дар от короля Эдуарда серебряный браслет. Она его взяла, но надевать не стала. Такое пренебрежение к королевскому вниманию не осталось незамеченным Эдуардом, и в следующее их полуночное заседание он обратился к ней с упреком.
— Я благодарна вам. Я любуюсь на него каждый вечер и вспоминаю доброту Вашей Милости. Но я никогда бы не посмела надеть его, ведь таким образом нанесу оскорбление королеве.
— И в чем же будет оскорбление? — Эдуард даже отступил на шаг, сложил на груди руки и, наклонив голову, с интересом наблюдал за спокойной племянницей, несущей подобную несуразицу.
— Любой женщине будет оскорбительно, когда мужчина, завладевший ее сердцем, одаривает драгоценностями другую.
— И что же в таком случае делать?
— Если бы вы подарили Ее Милости такой же браслет, то я бы не чувствовала вину, что забираю себе положенное ей внимание и подарки.
— Будет, как желаешь. Я же желаю увидеть мой подарок на твоей руке на Майский праздник.
Пора поздней весны была любимейшим временем года Элинор. Холода отступают, нежно-зеленая листва пробуждающихся деревьев и цветов радует глаз. Все стремится к солнцу, появляются новые надежды и стремления. Майские праздники, когда злая зима где-то позади и можно не бояться отморозить нос, — самые веселые. Повинуясь вечному зову природы, девушки наряжаются в лучшие наряды, вплетают в волосы ленты и зеленые ветви. Мужчины пытаются покорить красавиц и показывают свою удаль в состязаниях и играх.
В детстве Элинор всегда приходила в восторг, когда оказывалось, что в это время они будут в Лондоне. Праздники в столице всегда отличались роскошью и каким-то необъяснимым волшебством. Чаще всего детские впечатления оказываются обманчивы, или повзрослевшие люди под гнетом приобретенного опыта отказываются видеть яркие краски.
Элинор это понимала, но желала сравнить, что она ощущала невинным ребенком и что ей откроется теперь, когда она стала состоявшейся дамой, фрейлиной королевы, женой и матерью.
С утра королевская процессия направилась на церковную службу в собор Святого Павла. Если бы Элинор попросили назвать одно из новейших чудес света, она, не сомневаясь, первым бы назвала этот величественный храм. Одна из историй говорила, что римлянин, решивший остаться в этих землях и основать многолюдный город, — Брут, правнук легендарного Энея, — велел на месте языческих жертвенников построить храм богини-охотницы Дианы. Король Вильгельм Завоеватель приказал построить тут собор. Но или забытые боги обиделись, или вмешался враг рода человеческого, но великое дело раз за разом претерпевало неудачу, сгорая в пожарах. Нынешний храм строился неторопливо, и, казалось, будет возводиться вечно: более двухсот лет прошло с того момента, как строители заложили первый камень, и до того времени, как собор был освящен. Старых мастеров сменяли их дети, не разрушая дело отцов, а только дополняя его новыми знаниями и умениями, а также кропотливым трудом. Собор имел стрельчатые арки и огромные окна в восточной части, яркие витражи, а центральная колокольня острой иглой, казалось, доставала до самого неба и задевала тучи. Не забыта была и богиня, былая хозяйка этих мест. Одна из примыкающих к зданию построек называлась Гротом Дианы. И недаром храм привлекал христиан-паломников не только из всех уголков Англии: такой длинный, такой широкий, он вмещал в себя множество людей. К тому же внутреннее убранство собора вызывало восхищение не меньше, чем наружное. Искусно расписанный библейскими сюжетами сводчатый потолок и стены, украшенные золотом, серебром и драгоценными камнями… Но, чтобы увидеть эту красоту, приходилось высоко задирать голову. И при этом приходили на ум две кардинально противоположные мысли: как мал и ничтожен человек пред Господом Богом и как он силен и царственен, сумев возвести этот божий храм.
Сама служба проходила неординарно. В Майский день месса разнообразилась тем, что в храм внесли столб с венком и лентами на вершине. Лондонское Майское древо было необычным. На вершине кола вместо венка воздвигли оленью голову, как будто сама древняя охотница пожелала заглянуть на праведный праздник. Все молили о счастливом годе и следующей благодатной весне, чтобы вновь воспеть гимны с теми же людьми и без потерь, в меру дождливом лете, дающем урожай, зиме не лютой, но снежной. Своеобразное древо пронесли по всему храму и передали на руки священникам в светлых одеждах и с венками на головах из первых цветов. Двор вновь возвратился в Вестминстер для следующего этапа праздника — игр и турнира. В этот раз мужчины решили устроить своеобразную войну, разделившись на два лагеря: римских богов и героев эпохи короля Артура. Для Элинор было готово платье одной из граций: нежно-голубого цвета с тонкой вышивкой серебром по долу и рукавам.
— Как оно могло исчезнуть?
Мария и Джон Беркхемстед только озабоченно переглядывались. Джон отдал платье портнихе после примерки для последних незначительных деталей, а та клялась, что вернула его обратно посланцу. Только это был не Джон, а некто другой, назвавшийся именем человека леди Диспенсер.
— Мы что-то придумаем, — пыталась успокоить разгневанную хозяйку Мария.
— Разве есть время для поиска или чтобы новое сшить? — Элинор еле сдерживалась, чтобы не заплакать от обиды. Наверняка пропажа платья — происки Изабеллы.
— Кажется, непутевый посланник барона Диспенсера просто запутался в переходах дворца, — в покои просто-таки ворвался сияющий Джон. — Мальчишка еще. Испугался взбучки, сунул мне в руки сверток и если бы не было нужно спешить, то я бы допросил его так, что ушей бы он точно лишился.
— Это точно был мальчишка барона? — насторожено спросила Элинор.
— На нем были его знаки.
Времени для расспросов не оставалось, потому, удовлетворившись подобным ответом, Элинор и Мария поскорее распахнули сверток.
— Это не мое платье!
Очевидность не скрыть, но зачем было менять и путать наряды, тайна из тайн, которая не влекла, а раздражала.
— Сшито как на вас, — Мария бережно раскладывала все детали нового облачения хозяйки.
— И это точно не римская богиня, — внезапно проявила упрямство Элинор.
— Но кроме этого неожиданного дара у вас есть только наряд матери нашей Евы. Или вы останетесь у себя и пропустите веселье? Ой! Я же знаю, кто вы, — Мария всплеснула ладонями. — Вы же прекрасная дева Элейна.
— Не нравится мне эта история. Несчастная девица, не сумевшая завоевать мужчину, умирает от тоски. Если бы меня не лишили выбора, то я бы лучше надела личину феи Морганы. Зачем барон сменил мой лагерь, от меня не зависит исход турнира?
— Кто знает… — Мария проверила тугость затянутой Авой шнуровки. — Вы думаете, это барон? Не похоже на него…
Элинор кивнула. Тот, на кого бы она сразу же могла подумать, поскольку он любил подобные сюрпризы, никак не мог это сделать, так как пребывал по поручению графа Пембрука в Уэльсе. Она была зла на Хьюго, потому и замыслила опасную шутку с браслетом. Возможно, кто-то воспользовался знаками семьи ее мужа, чтобы ввести Элинор в заблуждение. Только на благо ей или чтобы заманить в некую ловушку?
— Не знаю. Мне удалось перемолвиться с ним парой слов перед службой. Он ничего не говорил о сюрпризе.
— И как растет малыш Хью?
Конечно же, о чем они могли говорить со свекром, как не о сыне Элинор? Марии и гадать не нужно было.
— Он здоров. Хотя я так надеялась, что барон привезет его на праздники в Лондон.
Элинор склонила голову, пряча внезапно навернувшиеся слезы разочарования. В том-то и беда, что барон прав: дорога не принесет пользы младенцу, а у его матери не найдется времени, чтобы с ним нянчиться. Эгоистично ради того, чтобы на минутку посмотреть на его личико, подвергать малыша Хью опасности.
— Говорят, что в истории Прекрасной Девы из Астерата было место и для радости. Именно на берегах Темзы ей удалось заполучить возлюбленного, так что не все было правдой в ее письме. И само оно было не желанием обелить свою честь, а уберечь возлюбленного от гнева королевы, — Мария немного отступила, любуясь хозяйкой. — Может, благородный рыцарь руководствовался не жестокостью сердца, отвергая красавицу, а желанием ее защитить?
— Выдумщица ты, Мария, — Элинор подхватила красный рукав, расшитый жемчугом, — необходимый атрибут ее новой личины. — Забавно, кто же мой Ланселот?
«Мария что-то знает, но расспрашивать камерфрау — только тратить время», — к такому выводу пришла Элинор. Она чувствовала себе уверенней: хочет она того или нет, но все в скором времени раскроется, а, может, она и сама разгадает загадку, прежде чем интриган изволит открыться.
Им точно не был отец его мужа. Барон Диспенсер избрал себе личину бога торгашей Меркурия. Старший Диспенсер окинул невестку холодным взглядом. Выбор ею стороны он явно не одобрял.
Брат искренне восхитился ее нарядом. Неудивительно, что рыжеволосый задиристый Гилберт де Клер избрал себе костюм бога войны Марса. Не имело смысла спрашивать об утреннем происшествии: Гилберт бы только позубоскалил от неприятностей сестры. Элинор решила обратить внимание на представителей славного Камелота. Если рыцари Круглого стола решили принять бой, то их возглавит король Артур. А где Артур, там и Гвиневера. Элинор поискала глазами легендарную парочку. Ими оказались Томас Ланкастер и его жена Алиса. Разочарование Элинор можно было списать на ее непрозорливость. Только совсем новый человек при дворе не понял бы: амбициозный кузен Эдуарда не согласится на меньшее, чем лавры вождя, а Элинор, желая увидеть в Артуре некий знак для ее расследования, прикрыла глаза шорами. Томас Ланкастер доводился и ей дальним родственником, только особого интереса никогда не проявлял. С его женой они даже парой фраз не перекинулись за все время.
Внимание Элинор и всех присутствующих привлекло появление Юпитера и Юноны — короля Эдуарда и королевы Изабеллы. Выбор личин вполне естественен, и придворным дамам это было давно известно, некоторые посвященные даже присутствовали на примерке Изабеллой платья. Что бы они потом ни говорили, Элинор не считала, что хрупкая, юная Изабелла достойно представит лицо богини материнства, и в который раз за этот день она ошиблась. Юнона, выбирая себе личину, в которой бы она предстала пред смертными, не могла бы желать лучшего.
Не знавший ранее Изабеллу не смог бы определить, сколько же лет этой загадочной девочке-женщине. Светлые волосы Изабеллы были убраны под шелковое покрывало, на обозрение открывалось только два длинных вьющихся локона на висках. Покрывало удерживалось золотой царственной диадемой с драгоценными камнями. Изабелла не одобряла, когда ее дамы использовали женские хитрости, чтобы скрыть недостатки или сделать лицо более привлекательным, называя это обманом природы. Но теперь она и сама воспользовалась одним из подобных ухищрений, позволив подвести веки мавританской сажей, рисуя кошачий взгляд, отчего и так большие выразительные глаза Изабеллы казались невероятно широко открытыми и притягательными. Это дало самый главный результат: восхищение толпы значения не имело, но король отдавал почтение своей супруге не как дань уважения, а действительно склонившись перед ее красотой. Это было так очевидно, ведь их руки, когда они сидели рядом, были сложены вместе, широкая ладонь Эдуарда осторожно накрывала хрупкую ладонь Изабеллы.
Был еще один знак, очевидный для Элинор, но невидимый для других, что в королевской семье наконец-то настанет лад. Платье Изабеллы скроили так, что рукава оставляли открытыми руки с предплечья. На правой руке Изабеллы сиял золотой браслет, украшенный камнями и эмалью. Несомненно, это и был обещанный подарок Эдуарда. Королева, присаживаясь, поправила его и приподняла выше на руке, чтобы, несомненно, продемонстрировать окружающим. Он отличался от подарка Эдуарда Элинор, как отличается садовая роза от полевого цветка.
Кошка-ревность царапнула душу, а Элинор спустила на нее всех своих псов. Она недооценила Эдуарда и всех мужчин в его лице. Сказав «такой же браслет», она наивно думала, что Эдуард подарит своей жене действительно браслет, подобный тому, который подарил племяннице. Эдуард оказался хитрее и поставил зазнавшуюся родственницу на положенное ей место. «Почему так: задумываешь благо, оно же идет во вред, а злые планы превращаются во благо?» — размышляла Элинор. Она улыбнулась, пытаясь спрятать грусть, и неожиданно поймала ответную улыбку незнакомого рыцаря.
Тем временем в зале происходило нечто интересное. К королевской чете рука об руку шествовала еще одна пара римских богов: вальяжной походкой ступал бог веселья Дионис и легкой походкой охотница Диана. Эдуард не возмутился подобной дерзости, а встал и направился навстречу.
— Рад твоему возвращению, друг мой.
Они крепко обнялись, как лучшие друзья или даже кровные братья. Женщина тем временем подошла близко к трону королевы.
— Ваша Милость, — почтительно склонилась она.
— Добро пожаловать ко двору, леди Корнуолл.
Элинор стояла достаточно близко, чтобы заметить, что Изабелла улыбнулась не натянуто-официозно, а искренне, по-доброму.
Планы Элинор на союз трех сестер рушились на глазах. Очень осторожно она писала Маргарите о своем положении при дворе, облачая все в шутку, а не жалуясь. Маргарита поддерживала ее настроения относительно француженки, как думала Элинор. Даже намеком сестра не выдала, что с королевой они почти подруги, если такое вообще возможно. Платье, которое было на Элинор, сшили по ее размеру и соответственно ее вкусам. Такое мог сделать только человек, который так хорошо ее знал. Такая выходка вполне в духе Маргариты, и если это так, то очевидно: сестра желала ей показать, что им двоим мало места в ближайшем круге королевских особ. Это не предательство — это суть Маргариты: она мечтала во всем превзойти сестру. Сейчас был ее день.
— На самом деле настоящие хозяева праздника есть Дионис и Диана.
Голос над ее ухом просто повторил ее мысли. Но суть была не в этом. Этот голос мог звучать только в ее голове, а его обладатель должен был находиться где-то в Уэльсе.
— Вы?!
Элинор обернулась. Перед ней стоял рыцарь Ланселот собственной персоной, но ни фальшивые каштановые волосы, ни его наряд не могли ввести ее в заблуждение. Под ликом Озерного рыцаря скрывался ее муж.
— Не кричите так, — обхватив ее за талию, он вернул ее обратно, продолжая нашептывать на ухо. — На нас уже оглядываются.
Как ни сложно было, но Элинор отстояла всю церемонию, при этом, чтобы не привлекать внимания ненужной суетой, ей пришлось терпеть руку Хьюго на своей талии. Но прежде чем двор двинулся к полю для праздничных игр, она успела потребовать от мужа объяснений.
— Как это понимать? — она старалась говорить спокойно, даже добродушно, как и положено любящей жене, так, чтобы со стороны думали, что супруги Диспенсер обсуждают самые обыденные вещи.
— Разве вы не рады меня видеть? — также вальяжно и миролюбиво отвечал Хьюго. — Это я должен задавать подобные вопросы. Зачем вы строили глазки Джорджу Базету?
— Я даже не знаю, кто это.
— Но вы ему так мило улыбались. Заметьте, я не устраиваю вам сцен.
Супруги Диспенсер поприветствовали проходящих мимо знакомых.
— Зачем вы подменили мое платье?
— На турнире я желал носить ваш знак.
Он и не отрицал. Загадка решилась довольно просто.
— Что вы сделали с моим платьем? — Элинор уже не злилась. Она начинала привыкать к выходкам мужа, и они даже начинали ей нравиться.
— Хотел подарить его Марии, но ваша дама слишком щепетильна и очень вам преданна.
Еще одна догадка Элинор подтвердилась.
— Я не буду наказывать Марию. Она неплохо сыграла роль Брузены. Только если вы выбрали мне лик Элейны из Астолата, а не Элейны Пелесской, то более чем на мой знак на турнире вам рассчитывать не придется.
— Жестокая.
На этом им снова пришлось расстаться. На следующий день был назначен турнир. Рыцари продолжали съезжаться со всех сторон Англии. Нынешние гуляния были только тенью, репетицией предстоящего представления.
Когда представилась возможность, Элинор затащила младшую сестру туда, где им никто не мог помешать, чтобы расспросить о минувшем годе, выслушать об изгнании, возможно, посплетничать. Несколько часов прошли как мгновенье. И все-таки напрасно Элинор ожидала увидеть взрослую рассудительную Маргариту. Несмотря на возможные невзгоды, которые она пережила, она все еще оставалась язвительной беспечной девчонкой.
— Заметила, как ворковал наш дядюшка с француженкой? Возможно, королева Белла наконец-то потеряет невинность.
Маргарита смело говорила громко и со смехом о том, о чем следовало говорить на ухо и шепотом.
— Откуда ты знаешь, что это уже не произошло? — заметила Элинор.
— Разглядела в волшебном зеркале, — Маргарита выставила вперед сжатый кулак, словно смотрела в невидимое зеркало.
— И что ты еще там видишь? — полюбопытствовала Элинор.
— То, что и ты не достигла успеха. Королевская постель тебе недоступна, как и Изабелле. Как то, так и другое лишь вопрос времени…
— Твое зеркало не показывает, что я мужняя жена?
— Пфффф! Мое зеркало говорит, что мужняя жена грезит неким Светлым рыцарем!
— Что? Но… — таким откровением от сестры Элинор была застигнута врасплох.
— Я поняла. Давно. Еще с тех пор, когда ты к алтарю шла, как на плаху, — Маргарита подошла к одному из своих сундуков и, поискав там что-то некоторое время, чуть ли не с самого дна вытащила слегка измятый лист бумаги. — Я хотела вручить тебе это как подарок на свадьбу, но твой муж торопился тебя увести.
Хоть линии нарисованного углем изображения слегка стерлись, но лик был узнаваемым. Маргарите и тогда удалось запечатлеть то, что не замечала Элинор: улыбку и неземной, печальный взгляд. Элинор казалось, что он появился позже. Но нет…
— Я благодарна тебе за твой подарок. Только это в прошлом. Капризы маленькой девочки.
— Раз так! — Маргарита выхватила лист и, прежде чем Элинор успела ее остановить, разорвала его пополам.
— Нет! — попытки Элинор спасти хоть что-то оказались безуспешны. Она пыталась поймать сестру и отнять ее же труд, но образ Светлого рыцаря разлетался бумажным листопадом и оседал на полу комнаты. — Отдай!
— Зачем тебе угольный принц, если можешь добиться склонности живого короля! И что скажет твой муж, если ты будешь хранить подобный портрет? Пока все не свершится, храни все в тайне.
— Что скажет твой муж, когда узнает, что ты подбиваешь сестру на грех? И с чего такие советы? Может, стоит пожалеть несчастного Перро?
Маргарита остановилась и взяла Элинор за руку чуть выше запястья. Случайно или нет, но ее ладонь легла поверх подаренного Эдуардом браслета.
— Мы на твоей стороне. Помни это.
— Ты говоришь загадками. Кто это — мы? — Элинор, как бы ей не хотелось, не решалась одернуть руку.
— Нас уже ждут. И, скорее всего, ищут, — Маргарита направилась к выходу из маленького зала в ее дворцовых покоях, вытаскивая за собой Элинор, как ведут лошадку.
Осведомленность Маргариты Элинор совсем не радовала. К тому же «мы», скорее всего, предполагало, что Пирс Гавестон, муж Маргариты, знал о былых сердечных привязанностях родственницы. Как ни пыталась Элинор, поборов себя, начать с симпатией относиться к Гавестону, но доверять и доверяться ему не собиралась.
Подаренный Эдуардом браслет стал тяжелее самой тяжкой земной ноши и жег, как раскаленный огнем. Ей чудом удалось избежать наказания: не отдаления от двора и не осуждения, а кое-чего иного. Невинная шутка могла посеять бурю. На это Элинор и рассчитывала. Как опытный игрок в шахматы, она просчитала ходы различных фигур: короля и королевы, а также их окружения. Ее же цель была из навязанной роли пешки прыгнуть на последнюю линию: совсем не ради любви или амбиций, а только из уязвленной гордости и желания реванша. Она решила, что готова к некоторым жертвам. Но Господь, наверно, слишком любил ее, раз, ловко разрушив, казалось бы, идеальную комбинацию, позволил непутевой интриганке выйти сухой, пройдя сквозь ливень. Она могла лишиться доверия Хьюго, и это стало бы наистрашнейшим наказанием.
Ночь она провела с мужем в доме, который он снял на время турнира. Дела Хьюго шли лучше. Уголок, где нашел кров молодой Диспенсер, был богаче, чем тот, что он снимал в день свадьбы Маргариты и Гавестона. В покоях были, по крайней мере, три комнаты: маленькая, где оставили сундук Элинор и на циновке могла примоститься Ава, большая с кроватью, разборным столом и парой стульев, широкой кроватью и изношенными коврами на полу и комната, являющаяся неким образом кабинета Хьюго, в которую Элинор не допустили.
— Раздень госпожу, — велел Хьюго.
Ава подчинилась, затем поспешно убралась в свой уголок. Хьюго вроде как безразлично наблюдал за всем из угла комнаты, вальяжно расположившись на одном из стульев. Он продолжал наблюдать, пока Элинор лежала на грубом шерстяном одеяле и по телу ее пробегал холодок. Он встал, быстро скинул одежду. Казалось, ему не нужно никаких средств, чтобы возбудиться. То воздействие, которое оказывала на него Элинор, было очевидно. Он просто раздвинул ее ноги и овладел, жадно наваливаясь, насыщаясь, но не пытаясь доставить и ей удовольствие.
Хьюго ровно и глубоко дышал во сне. Элинор, пока не стремясь попадать в объятья Морфея, осторожно исследовала тело мужа. За всей суетой ей только сейчас вспомнилось, что прошло три года со дня их свадьбы. Три года, как ее впервые уложили в постель к этому мужчине. Странное дело: тогда, дрожащая от страха, она про себя молила, чтобы муж к ней не прикасался. Теперь, несмотря на небольшую боль, причиненную страстью супруга, она хотела продолжения постельных забав.
Она изменилась. Так же, как и Хьюго. Когда она увидела его первый раз, его грудь была гладкой, теперь же она поросла жесткими черными волосками. Хьюго стал шире в плечах. Его мышцы обрели больший рельеф. А вот тот шрам у него с детства. Хьюго не любил об этом рассказывать, но Элинор удалось все-таки допытаться, когда он был в веселом расположении духа. Свой первый глубокий шрам Хьюго получил ребенком, нелепо упав на собственное копье во время тренировки. Избежав смерти, Хьюго стал считать себя везунчиком, ведь много раз после ему удавалось избегать смертельных опасностей, не получив ни царапины. Элинор знала, что это не так. И у Ахилеса была пята, что уж говорить о ее неугомонном супруге. На спине у Хьюго остался шрам от меча одного из разбойников, которых он каким-то образом позже переманил к себе на службу. Еще один шрам на груди был совсем свежий, уже затянувшийся и не опасный, но все же еще не зарубцевавшийся до конца. Элинор осторожно обвела его пальцем. Хьюго проворчал что-то неразборчивое, а потом уже более четкое:
— Спите.
— Как это произошло? — раз уж потревожила, то решила все-таки воспользоваться пробуждением мужа Элинор.
— Сейчас это неважно. Дайте мне покой.
— Мы так долго были в разлуке, а вы просите покоя?
— Мне необходимы силы для завтрашнего дня.
— Понятно…
Хьюго сгреб ее в охапку и прижал своим телом к постели.
— Не будьте ненасытной, женушка. Завтра я отдам вам то, что задолжал.
— Вам нужна я или то, что у меня между ног? Гордитесь ли вы мной? — не унималась Элинор, хотя говорить погруженной лицом в подушку было сложно.
— Горжусь? Вы лучшее, что могло произойти в моей жизни. Теперь спите.
Элинор проснулась от ощущения присутствия посторонних в их обители. Хьюго встал, скинув одеяло так, что она оказалась полностью открыта посторонним взглядам. Хотелось спрятаться, скрыть свою беззащитную наготу, но тогда пришлось бы выдать себя, свое смущение и стыд. Элинор предпочла притвориться спящей, предоставив Хьюго право разрешить неловкую ситуацию. Однако он не торопился. По разговорам она поняла, что в комнате кроме них еще несколько человек, два оруженосца Хьюго — он называл их Несс и Кристофер, — а также мальчик-паж. Они пришли одеть Хьюго перед турниром.
Элинор осторожно приоткрыла веки. Хьюго был облачен вплоть до гобиссона, а она все также оставалась голой. Элинор застонала, словно ничего не понимая спросонок, и только тогда Хьюго соизволил обратить на нее внимание.
— Моя красавица! — Хьюго наклонился над женой так низко, что вроде бы еще немного и коснется ее губ, но он бережно поправил покрывало, подбив его так, чтобы Элинор оказалась не просто укрыта, а завернута в него.
Прозвучало настолько пафосно, с нажимом на слове «моя», что у Элинор не осталось ни тени сомнения: он ее демонстрировал, доказывая вчерашний разговор о гордости. Злиться или смеяться, Элинор пока не решила. Все, чего ей хотелось, — чтобы пришлые наконец-то убрались подальше. И вроде как по шагам она поняла, что они вместе с Хьюго вышли в другую комнату. Элинор открыла глаза и встретилась взглядом с восхищенным взглядом пажа, худощавого мальчишки. Ей вдруг самой захотелось подразнить очарованного наблюдателя: стараясь повернуться с наибольшим изяществом на своем ложе, она словно бы случайно приоткрыла плечо и выставила коленку.
— Джон Грей! Где ты застрял? — раздалось из соседней комнаты.
Мальчишка устремился туда, едва не налетев на стул. Элинор, сама не понимая, как так возможно, погрузилась в легкую дремоту, но как только за Хьюго и его людьми закрылась дверь, она, подхватив злосчастное одеяло и придерживая его рукой у груди, вскочила с кровати.
Она стояла у окна и наблюдала, как Хьюго садится на коня, черного Инцитата. Ее муж ни разу не обернулся, но Элинор была уверенна, что он знает о ее присутствии.
— Храни вас Господь… и на турнире, и на ратном поле, — последнее было тем, чего Элинор страшилась больше всего. Мужчинам неймется воевать, а женщины плачут.
Правда, в этот день не было места для печали. Церковные колокола били так громко, что слышно было, наверное, по всей Англии. Герольды зычными голосами оповещали:
— Закрепляйте шлемы!
Люди стекались в толпы, как весенние воды стекаются в поток, и эти человеческие потоки цветными лентами и гирляндами, праздничными одеждами и плюмажами превращались в полноводные красочные реки, которые устремлялись к единому океану — ристалищу, месту будущего турнира.
Элинор могла не бояться, что ей не достанется места. С разрешения королевы она приняла приглашение графини Пембрук в ложу графини Ланкастер. Но поторопиться все же стоило.
— Ава, — тихонько позвала Элинор. Ответа не последовало. Ей пришлось крикнуть громче, чтобы непутевая служанка наконец-то появилась. — Я на ногах, а ты все спишь.
— Я боялась, что они все еще здесь, — искренне оправдывалась Ава.
— Кто они?
— Джон Грей и призрак.
— Джон Грей? — тот очарованный мальчик. Кто его знает, чем успела насолить ему прыткая служанка. Элинор подобное не интересовало. — Призрак? Если ты знала о ком-то из мира иного в нашем доме, то почему не торопилась меня предупредить?
— Может, и не из иного мира. Может, вполне живой. Мертвые не могут так храпеть. С вами был хозяин, но потом он ушел, а призрак остался. Он все еще там, — Ава указала на дверь уборной Хьюго.
— Глупости. Господин Хьюго был там. И никого не выволок наружу.
— Вот я и говорю: призрак.
Упрямству Авы иногда просто не было предела. Элинор как была, босая, в одном одеяле на груди, подошла к двери и дернула за ручку. Заперто.
— Вот и хорошо. Знаешь историю о любопытной жене? — Ава кивнула. — Вот и делай выводы. А храпящие призраки боятся дневного света. Если и дальше будешь развлекать меня своими сказками, то узнаешь правдивую историю о ленивой служанке.
С трибуны леди Ланкастер ристалище было как на ладони, а дальше открывался вид на лес и реку.
— Мы даже в мельчайших деталях увидим финал зрелища, — сказала леди Пембрук несколько снисходительно. — Остальное не стоит внимания.
— Разве… — Элинор замялась.
— Говори, милая, — графиня благосклонно притронулась к ее ладони.
— Разве исход турнира уже известен?
— Беатрис хотела сказать, что подобное развлечение она считает скучным, — вмешалась хозяйка ложи, леди Алиса, графиня Ланкастер.
— Так и есть. Курящаяся пыль и лес из мелькающих щитов. Другое дело, когда рыцари сталкиваются в схватке один на один.
— Детская забава, где победа зачастую зависит от удачи, а не от рыцарского искусства. Здесь же мы увидим настоящую битву. Война, пусть и с малыми жертвами. Вы такого еще не видели?
— Не случилось, — это был третий турнир, который она наблюдала, и второй, где также принимал участие Хьюго.
— Тогда я спрошу вас после, что вы об этом думаете.
Две женщины, с которыми Элинор вела беседу, были различны не только во мнениях, но и внешне. Пышная леди Беатрис, графиня Пембрук, — добродушная и немного простоватая. Если бы Элинор приняла предложение Хьюго присоединиться к ее свите, они, несомненно, стали бы подругами, но сколько бы удалось Элинор терпеть ее компанию и не умереть со скуки, она предположить не решилась. Леди Алиса, графиня Ланкастер, несмотря на кажущуюся надменность и язвительность, нравилась ей гораздо больше. Теперь у Элинор появилась возможность рассмотреть ее внимательней. Алиса Ланкастер была из тех женщин, которых не портят худоба и те черты лица, что в других сочли изъяном: нос с горбинкой и узкие губы с чуть выделяющейся нижней смотрелись гармонично. Если бы Элинор попросили представить лицо великой императрицы, то после знакомства с Алисой она бы сразу подумала о ней. Говорила хозяйка ложи неспешно, тихо, но собеседники тем не менее ее слышали. Когда по уставу турнира дамы собрались для выбора почетного рыцаря, в обязанности которого входило наблюдать, чтобы на поле сражения не творились бесчинства, леди Алиса, графиня Арундел, предложила графа Линкольна, и многие дамы ее поддержали, то графиня Ланкастер даже бровью не повела.
Меж тем герольд провозгласил о начале турнира. Звучно пропел рожок, и солдаты обрубили канаты по обоим бокам ристалища. Рыцари помчали навстречу друг другу. Послышались звуки первых ударов копий, лязг затупленных мечей. Ровные строи смешались. Кто-то из рыцарей не удержался на коне и был проворно оттащен с поля оруженосцами. Все это были молодые рыцари, уже успевшие показать себя на турнирах, но еще не изведавшие настоящих баталий.
Хьюго среди них не было. Он появился во втором строе. Элинор сразу отыскала его по своей примете — алому рукаву ее платья, закрепленном на шлеме, — и потеряла, как только рыцари достигли начала схватки. Хьюго рьяно кинулся в бой. Элинор даже вытянула шею, чтобы попытаться в этой свалке разглядеть свое сокровище. Она оглянулась на скучающую леди Беатрис и спокойную, неподвижную, как величественная статуя, леди Алису и устыдилась собственной несдержанности.
— Смотрите на картину в целом, а не выбирайте детали, тогда вам откроется много прекрасного, — не оборачиваясь, сказала леди Алиса.
Элинор надеялась, что она не покрылась краской, услышав подобный совет. Дама Мод, почившая не более месяца назад, наверняка с небес укоризненно качала головой, сожалея о том, что не научила воспитанницу вести себя достойно. Но совет Алисы был очень кстати. Элинор сидела, словно бы в нее вколотили кол, и только оставила слегка свободной шею, но мять правой рукой пальцы левой ей никто не мог запретить, даже плачущая ангелоподобная Маргерия.
Чаще всего взор Элинор вырывал из всей этой рубящей и колющей массы рыцаря в золотых доспехах, ее родственника по сестре — лорда Корнуолла. Потом ее терпение и внимание было вознаграждено: она заметила Хьюго, сражающегося на мечах с другим рыцарем. Их схватку разнял почетный рыцарь, признав победу за ее мужем.
Элинор думала, что дальше ее интерес угаснет, но случилось обратное. Каждая из сторон то находилась почти на грани победы, то отступала. Если бы не рыцарь в золотых доспехах, то она скорее бы поддерживала древнеримских небожителей и их войско, но ее соседки были из другого лагеря. В конце концов она начала понимать исход. И ее выводы подтвердились. Армия короля Артура начала отступать к лесу.
— Аймер скажет не сегодня, но завтра, — сказала леди Беатрис вроде спокойно, но Элинор показалось, что если бы была возможность подтянуть рукава и пойти драться в рукопашную, то графиня Пембрук тотчас же вскочила бы с места и побежала отстаивать честь мужа.
— Так тому и быть, — сжав губы, заявила леди Алиса.
— Еще один строй? — напомнила Элинор о последнем ряде рыцарей, готовых вступить в бой.
— Юнцы и те, кто желал бы сохранить свое имя в тайне? Молитесь, дитя, иногда и такая мелочь имеет знак судьбы.
Элинор сжала кулаки: не бездетной Алисе де Ласи упрекать ее в незрелости. И вдруг начало происходить нечто непонятное. Новый ряд рыцарей Артура, возглавляемые воином в черном шлеме, вместо того чтобы подкрепить силы товарищей, разделил их на два клина. Противники тут же воспользовались этим, пытаясь еще больше рассредоточить соперника. Но рыцари Камелота вдруг пошли на сближение, захлопывая ловушку, как при клике ножниц. Большая часть рыцарей Рима оказались в окружении.
— Черный шлем! — кричали люди с трибун.
Потерять из виду этого война оказалось невозможно. Он не знал поражения. Это можно было объяснить свежими силами вступившего в бой и усталостью остальных, но и его умение отрицать было невозможно.
Рыцари Рима отступили к лесу, что означало поражение. Через некоторое время они один за другим начали возвращаться, но уже пешие и без оружия. Последним шел рыцарь в золотых доспехах — Пирс Гавестон.
— Черный шлем! Я желаю знать, кто скрывается за ним!
Только тут вспомнили о герое. Оказалось, что он вместо того, чтобы принимать почести, очень скоро пустился наутек. Организовали погоню, но она оказалась безуспешной. Хьюго тоже вел себя странно. Он даже не снял шлем, принимая приветствия, и постарался покинуть ристалище при первой же возможности.
«Он недоволен, что пришлось покинуть поле в самый разгар битвы», — решила Элинор. Для своего мужа у нее была особая награда. Наверняка после турнира Хьюго пожелает сходить в баню, чтобы смыть пыль и усталость. Решение было неожиданным, но Элинор успела подготовиться, послав шуструю Аву на переговоры с хозяином дома. Сюрприз для Хьюго хорошенько облегчил ее кошелек, и муж мог бы упрекнуть жену в расточительстве. Но, зная Хьюго, от ароматной купели, когда жена лично станет ему прислуживать, он не откажется.
Если не поторопиться, то можно и разминуться — Элинор сделала все возможное, чтобы прибыть в дом раньше Хьюго и проконтролировать все самой, но все равно ее муж оказался проворнее. Когда она подъезжала к дому, слуга, взяв поводья Инцитата, уводил коня на конюшню.
По крайней мере она не опоздала. Спешно поднимаясь на второй этаж, она осадила оруженосца, пытавшегося преградить ей путь.
— Смеешь останавливать свою госпожу?
Тот покраснел и замер, как вкопанный. Даже не зная его в лицо, Элинор стало понятно — это один из оруженосцев Хьюго, что снаряжал его на турнир. Не трудно было догадаться, какую картину он вспоминал, глядя на жену своего мастера.
— Но миледи…
— С дороги! — Элинор надеялась, что сама не вспыхнула от гнева.
Хьюго и не подозревал, что своей выходкой нашел способ разрешать войны. Случилось чудо: храбрый юноша, наверняка мечтавший о рыцарстве и славе, ретировался пред сердитой дамой. Вдохновленная успешным наступлением, Элинор скрыла улыбку до времени, пока Ава не захлопнула за ее спиной дверь. Побежденный без единого удара оруженосец Хьюго был настолько растерян, что сдался на милость суровой госпожи. Он, не возразив ни словом приказу Элинор, поступил в распоряжение хозяйки дома для организации сюрприза мужу.
Отослав Аву проследить за всем, в комнате Элинор оказалась одна. Хьюго все еще разоблачался в своей комнате, а она коротала время, наблюдая из окна за игрой кошки с котятами. Глупые животные, не имеющие души и долга, выглядели счастливыми. Элинор так увлеклась, что не сразу обернулась на скрип двери и звук шагов.
— Филипп? — увидеть вместо мужа его младшего брата она никак не ожидала.
— Сестра, — Филипп развел руки, как для радушных объятий, но озадачен он был не меньше Элинор.
— Как жаль, что вам так скоро приходится нас покинуть, — если Филипп разумный человек, то поймет: приоритет жены, разлученной надолго с мужем, выше приоритета младшего брата. К тому же новоопоясанный рыцарь Филипп ле Диспенсер обязан уважать женское желание.
Внесли огромную, крепко сколоченную лохань.
— Хьюго здесь нет, — без излишних витиеватых фраз сообщил Филипп. — Сожалею.
— Я видела его коня. Хотите сказать, услышав мой голос, он выпрыгнул в окно?
— Хьюго все вам пояснит.
Филипп говорил холодно, словно Элинор была виновата или же у него не было ни одного аргумента для своей защиты.
Элинор обвела взглядом молчаливых спутников Филиппа. Глаза растерянного мальчишки, того самого очарованного Джона Грея, сказали ей правду лучше самых пристрастных допросов.
— Скажите одно — он цел?
— Он цел и здоров.
— Тогда не откажите воспользоваться гостеприимством, а я должна вас покинуть.
— Хьюго все объяснит, — напоследок сказал Филипп.
В этом Элинор не сомневалась: ему придется это сделать.
С Хьюго они снова увиделись во дворце. Отдохнувший и посвежевший, в новом наряде, он с гордостью принимал награду за турнирные подвиги. На торжественном обеде они сидели за разными столами: Хьюго в дальнем конце зала с людьми Пембрука, Элинор за столом фрейлин королевы. Когда же начались танцы, Хьюго, легко преодолев расстояние, их разделяющее, схватил Элинор за руку, выдернул из собирающейся для танца толпы и утащил из зала прочь, остановившись у одной из отдаленных от зала колонн.
— Что вы о себе думаете? — возмущалась Элинор, пытаясь увернуться от нескромных прикосновений и поцелуев.
— Что я ваш муж и прошлой ночью вы молили меня о близости, а теперь своей холодностью все отрицаете, — жадные руки скользнули ниже поясницы Элинор, сжимая ягодицы. Ей пришлось присесть, чтобы выскользнуть, как рыбка из сетей. Рыбак оказался проворнее, снова вернув ее обратно и прижав спиной к колонне.
— Разве не вы этим днем сбежали, оставив вместо себя брата?
— По отношению к вам подобного я не позволил бы Филиппу даже в мыслях.
— Неужели? Представляю, как вы развлекались, слушая нашу милую беседу, чтобы позже посмеяться уже вместе с братом, — Элинор удалось собрать все силы и оттолкнуть Хьюго. Она уже развернулась, готовая вернуться в зал к танцующим и веселящимся кавалерам и дамам, но Хьюго преградил ей путь рукой, уперев ее в колонну.
— Кто же знал, что вы последуете за рыцарем в доспехах славного сэра Хьюго.
— Разве доспехи двигались сами по себе, без славного сэра Хьюго?
Хьюго захватил ее в плен так, что и не трепыхнуться, и прошептал на ухо.
— Тогда бы сэра Хьюго назвали колдуном, а это не так.
— В доспехах был не сэр Хьюго?
— Какая умная у меня жена!
— Где же тогда был сэр Хьюго? — Элинор прекратила бесполезное сопротивление.
— В других доспехах. И эти доспехи принесли ему славу, хоть этот подвиг сэра Хьюго и не прославят в песнях менестрели.
— В других доспехах, — обреченно повторила Элинор.
— Черный шлем, — тихо одними губами прошептал Хьюго.
— Это были вы! — эхом прокатился по галерее.
Хьюго прикрыл рот Элинор ладонью.
— Охота на Черного шлема оказалась большей трудностью, чем его участие в турнире. Еще раз почувствовать себя в роли дичи — передам подобную участь врагу. Просто так вернуться в дом не представлялось возможным.
— Зато в доспехах сэра Хьюго был его брат сэр Филипп.
— Именно.
— И зачем братьям было устраивать подобную путаницу?
— Из-за графа Уорика. Наш дядюшка назначил Филиппа своим наследником. При этом он решил, что за будущие титулы и богатства получил возможность распоряжаться и настоящим Филиппа. Уорик запретил ему принимать участие в турнире.
— Но почему?
— Возможно, боялся, что воспитанник его превзойдет. Если бы Филиппа раскрыли, ему грозили бы серьезные неприятности.
— А если бы его раскрыли в том, что он присвоил себе чужое имя? — Элинор положила руки на плечи Хьюго.
— Я знаю Филиппа. Скорее в собственных доспехах он показал бы меньшую удаль, тогда как чужая броня дала ему сил. Мне же представилась возможность реализовать давнюю задумку.
— Несносный вы человек! Втянули наивного Филиппа в свои делишки. Зачем вы дразните судьбу, играя с опасностью?
— Разве не это горячит кровь? Попробуйте, и вам легче будет понять, чем я живу, чем вам следует жить, деля со мной невзгоды и радости.
Хьюго опустил руки Элинор на тесьму, удерживающую боэ, она, завороженная не речами, а неведомыми чарами, покорно начала ее распускать.
— В моих покоях нам будет удобнее и спокойнее, — пробудился голос рассудка, когда Хьюго развернул ее лицом к колонне.
— Сравним позже… — как полупьяный, пробормотал Хьюго.
На праздник они так и не вернулись…
— Я не оставлю вас просто так, — говорил Хьюго. — Помните, что вы должны мне девочку.
За неделю с небольшим Элинор поняла, что не беременна в противоречие желаниям Хьюго. Сама новость стала для нее смесью разочарования и облегчения. Элинор начала привыкать к мысли, что в ней зреет новая жизнь, но пока не привязалась так, чтобы делить любовь с ее уже рожденным сыном, растущим вдалеке.
К тому же покидать двор сейчас не было резона.
С возвращением графа Корнуолла и его супруги много что изменилось, по крайней мере для Элинор. Зная, что в противоположном случае ей бы также пришлось делить общество короля с Гавестоном, она несколько раз нашла, не без помощи королевы, веские причины отказаться от приглашений Эдуарда. Со временем их дружеские беседы прекратились, оставив легкое сожаление и уверенность в верном выборе. Все оказалось так просто: после исчезновения причины раздора закончился и период вражды с королевой. Что удивляло, так это теплое отношение Изабеллы к сестре Элинор Маргарите. Радость на лице королевы в Майский день не была фальшивой маской: графиню Корнуолл Изабелла отмечала даже более своих французских дам. Возможно, после замужества Маргарита получила в подарок и часть обаяния супруга, пред которым королевским особам устоять трудно, но, скорее всего, причина крылась еще и в неком таланте Маргариты, который она сама считала бесполезным. При помощи уголька на бумагу или же веткой на песок Маргарита ловко наносила изображения людей, предметов, животных, со временем так преуспев в своем «никчемном» занятии, что выходило неимоверно схоже, как не каждый художник смог бы воссоздать.
Этот дар оказался востребованным королевой. Изабелла и Маргарита часто, отослав в сторону других фрейлин, оставались вдвоем. Они шептались, Маргарита рисовала, Изабелла с интересом наблюдала и даже позволяла себе неподобающую вольность: хихикать в ладошку. Листы бумаги после таких сеансов Маргарита тщательно сворачивала и, не доверяя ни служанкам, ни подругам, уносила сама. Но, как она ни старалась, Элинор все-таки удалось узнать тайну одного такого листа.
Как раз после королевской прогулки в саду, оставив фрейлин играть в болванчика, якобы уставшая Изабелла поручила Маргарите провести ее на скамью. Они какое-то время разговаривали, а затем появилась служанка с бумагой, и, как все догадались, специальным угольком. Или рисунок Маргариты показался Изабелле не таким интересным, или же ее привлекла игра, которая была в самом разгаре, но королева вдруг подскочила и, потребовав принести любимый расшитый золотыми львами и серебряными лилиями мячик, скоро присоединилась к одной из сторон, оставив Маргариту на лавке с ее тайной.
Такое пренебрежение Маргарите явно не понравилось, но что она могла возразить? При королеве Маргарита даже виду не подала, что чем-то недовольна, но за глаза напустила вид мрачнее тучи. Покои сестер были рядом, потому возвращались они во дворец вместе. Маргарита шла, словно сомнамбула, не обращая внимания ни на что и только двигаясь в известном ей направлении. Элинор не успела ее одернуть, и, огибая угол, Маргарита столкнулась с несколькими мужчинами, идущими навстречу. Один поддержал едва не упавшую ему в объятия графиню Корнуолл, другой наклонился за упавшим свитком, но, оторопев, замер.
Свиток развернулся. Невольным свидетелям раскрылось его содержание. Лист был разделен на две части: на левой краткими штрихами Маргарита изобразила мужской профиль, на правой — острую морду пса. Черты собаки повторяли черты человека, или наоборот, кроме того в изображении вполне угадывался портрет. Портрет того, кто потянулся за свитком, — Ги де Бошана, графа Уорика.
— Старая шутка. Могу предположить, от кого она исходит, — Уорик передал злополучную бумагу Маргарите. — Только если я пес, то могу и укусить.
Маргарита плотно сжала губы, не удостоив язвительным замечанием в ответ, только потом, когда их не могли услышать посторонние уши, дала волю словам.
— Какой негодяй! Сбивать с ног беззащитных дам, а потом насмехаться!
— Свой портрет он тоже мог посчитать насмешкой.
— Не смей его защищать! — зеленые глаза Маргариты так и сверкнули гневом. — Он твой родственник и уже не мой. Помнишь, как он поступил с нашей сестрой?
Ги де Бошан, тот самый дядя Хью и Филиппа, запрещавший последнему участие в турнире, был женат на сводной сестре Элинор и Маргариты Изабелле. Не имея в браке детей, граф Уорик воспользовался возможностью развестись с женой ради молодой вдовы Алисы де Тони.
— Не знала, что ты так печешься о судьбе сестры, которую почти и не видела.
Маргарита швырнула лист с рисунком в сторону и презрительно фыркнула.
— Что в этом такого? Несчастная теперь — отрезанный ломоть.
Отмахнувшись от подставленной служанкой скамеечки для ног, Маргарита потребовала еще одну подушечку под спину. Она полусидела, поджав ноги и прислонившись к одному из резных подлокотников, словно восточная принцесса.
— Но зачем позвала меня ты? — Элинор, не позволяя себе подобную вольность, сидела прямо на таком же широком кресле, оставив руки вдоль его подлокотников. Поза была вполне царственной, но несколько неудобной из-за широко разведенных рук, и Элинор нашла, чем их занять.
— Сибл, будь любезна, подай мне лист, — служанка оглянулась на хозяйку, и та дала ей знак согласия взмахом ресниц. Элинор принялась уже не мельком, а внимательно рассматривать рисунок. — Дело не в Изабелле? Тогда в чем?
— Дело в винограде. Мы полакомимся им раньше, чем особа, сидящая на троне и носящая имя нашей несчастной сестры.
Вошла еще служанка с тарелкой нежно-зеленого винограда. Ягоды выглядели аппетитно: сочные и яркие, похожие на драгоценные кристаллы, сквозь которые просвечиваются ядрышки. Маргарита подхватила виноградную кисть и занесла ее над головой, захватывая одну из ягод губами.
— Ты больше года замужем… — Элинор оторвала ягоду от основы и отправила в рот. Совсем не так давно за подобные разговоры в ее отношении она готова была в мыслях устроить самую страшную казнь вопрошающему. Но вредина Мег именно так могла просить о помощи или совете. Элинор оторвала ягоду и отправила ее в рот, намеренно задерживая продолжение фразы.
— И я до сих пор не беременна! — Маргарита коварно прищурилась, а потом засмеялась, откинувшись на спинку кресла. — Перро навещает меня каждую ночь, и мы близки, но он знает способы не взрастить во мне свое семя.
Элинор потянулась еще за одной ягодой винограда. Слова младшей сестры смутили ее, и она надеялась, что не вогнали в краску.
— Он не желает детей от тебя?
Маргарита указала на висящий поверх двери щит, разделенный на золотых орлов на зеленом фоне и червонные полосы на желтом.
— Больше всего на свете он желал бы смешать нашу кровь подобным образом, но… — теперь замялась Маргарита.
— Мег, что случилось?
— Если бы младенцев можно было подносить, как виноград на блюде. У Перро есть дочь. Ами. «Самая любимая». И так звали его сестру.
— Он завел интригу с другой женщиной?
— Нет! — возмутилась Маргарита. — Все было до меня. Пока что Перро считает меня не готовой родить. Опасно для здоровья, а он не желает меня потерять или причинить какой-то вред. Но когда-нибудь…
— Ты будешь любить их раньше, чем возьмешь на руки.
— Их? — Маргарита пренебрежительно пожала плечами. — На первом мальчике можно и остановиться.
— А если первой родится девочка?
— Первенец матушки — мальчик, твой также. Неужели ты считаешь меня ущербной?
— Оставим это, — Элинор снова развернула лист с псом-Уориком. — Так похоже. И кто еще попадал вот так под твою злую руку?
— Поверь, я не часто балую королеву подобными шутками. Ее, как и любую девицу ее возраста, интересуют совсем другие темы. Но можешь не беспокоиться, ни ты,ни твой глупый муж не стали моими объектами, — Маргарита по-кошачьи потянулась. — А вот твой тесть однажды удостоился подобной чести.
— Было бы интересно взглянуть. И не смей называть моего мужа глупым.
— Ты тоже не жалуешь Перро, — тут же взвилась Маргарита. — И я не храню подобные мелочи.
— Он же не мой муж, чтобы его жаловать, — вернула брошенное Элинор. — Но я, принимая его как родственника, не лью словесную желчь на его родню.
— Но ты веришь слухам, раз говоришь подобное? — Маргарита задала вопрос сухо, что совсем не свойственно было ее пылкой натуре, и почти враждебно.
Элинор понадобился глоток медовой воды и немного времени для ответа.
— Возможно, я не так очарована, как ты и Гилберт, чтобы не замечать некоторых вещей…
— Или наш государь Эдуард? Почему ты не говоришь о нем?! Как этому выскочке Гавестону удалось околдовать короля? Может, он действительно знается с нечистым, раз Эдуард даровал ему орлов вместо родовых быков? Даже про скромную зеленую финифть на гербе завистники кричат, как про попытку захватить себе знак старых королей Уэльса. Ведь так! — Элинор уже и забыла, какими бывают вспышки ярости ее сестры.
— Я не желаю обсуждать подобное.
В прошлый раз, когда Элинор навещала апартаменты сестры, они были пустыми и безжизненными. Теперь Маргарита обустроила все согласно своим вкусам. Три стены украшали огромные шпалеры, центром которых были картины, складывающиеся в своеобразную историю. Первый изображал рыжеволосую деву, играющую с единорогом под роскошным деревом. Лесные звери и птицы, грозные и не очень, наблюдали за чудесной парой, не решаясь потревожить их идиллию. На шпалере у стены, противоположной двери, эта же дева танцевала с другими женщинами и мужчиной, а одинокий единорог стоял в заграждении под их деревом. Преграда не казалась такой значительной для величественного зверя, но он словно не понимал или не желал принимать простой путь к свободе через бегство. Финал истории открывался в следующем гобелене: мужчины отправляются на успешную охоту. Зверь повержен множеством ударов копий. Его окружали люди, узнаваемые по одежде и лицам, как танцоры со второго гобелена, и собаки с раскрытыми пастями, возбужденные кровью. Твари лесные наблюдали за смертью с таким же любопытством, как за невинной игрой прежде. И жертвой был тот самый единорог, только вот его девы нигде не было видно…
— Зато я желаю!
В какой-то момент Элинор показалось, что Маргарита схватит тарелку с виноградом и швырнет в нее. Тем более она рисковала, произнеся:
— Говоря о нашем брате, он дурно отзывался о чести нашей матушки.
Режущим болезненным воспоминанием возник шлейф подслушанного разговора, что следовал за их братом Гилбертом: «Слизняк, сын рогоносца и шлюхи…», — и имя того, кто якобы нарек графа Глостера позорными эпитетами: друга, честь которого Гилберт был готов защищать кровью, Пирса Гавестона…
Элинор слишком бурно прервала сплетничающих кумушек, напомнив им, кто является женой злослова. Она забыла, что громкое слово само по себе во дворце обрастет тихими сплетнями.
— Как у тебя язык не отсох!
Тарелка осталась на месте, а Маргарита отвернулась от сестры.
— Я бы никогда не поверила, что в трезвом уме твой муж позволил бы подобные оскорбления.
— Ни в хмельном веселии, когда слова льются без воли хозяина, ни в час отчаянья, когда горе затмевает разум, ни тем более ради пустого разговора мой муж не посмел бы оскорбить матушку. Даже в мыслях!
— Хорошо, что толки лживы, — попыталась сбить накал страсти Элинор.
— Нашей первой дочери он желает дать имя матушки — Джоанна, — несмотря на выброшенный флаг перемирия, продолжала наступать Маргарита.
— Ему трудно будет исполнить обещание.
Замечание Элинор заставило воинственную Маргариту дернуться.
— Почему?
— Потому что ты решила остановиться на первенце-мальчике.
Маргарита засмеялась, откинувшись на спинку кресла, громко и заразительно, так, что ее собеседнице с трудом удалось удержать серьезный вид.
— Мне придется уступить.
— Верное решение. Возможно, для нее уже и муж родился.
— Неужели твой Хукон? — Маргарита снова потянулась за виноградом.
— Заметь, это ты предложила, — Элинор последовала ее примеру.
— Кто знает. Пока что сын какого-то рыцаря не чета дочери графа. Старик, конечно, не вечен, а твой глупый муж…
— Прекрати, Мэг!
— Но мудрая жена всегда найдет способ помочь глупому мужу и даже спасти ему жизнь.
— Что ты знаешь, Мэг?
Рука с поднесенной ко рту виноградиной опустилась.
— Нора, ты так побледнела. Я не хотела тебя пугать. Твой глупый муж решил, что может выбирать сторону игры, являясь всего лишь пешкой. Но если крупным фигурам надоест игра, не легче ли им разойтись, оставив самую малую жертву?
— Что-то угрожает Хьюго?
— Нет, глупая! Пока не угрожает. К тому же ты могла бы спасти его в будущем. Такая информация ценнее золота, разве не так?
— О чем ты?
— Если о милости попросит верный королю отец — он откажет. Иначе его доброту примут за малодушие. К тому же ты уже постаралась, чтобы не пропало его имя и было кому передать земли. Если попросит жена, племянница короля, — он откажет, как бы ни любил он ее. Ведь тут он в двойном выигрыше: освободившись от смутьяна, получает ценный приз, которым можно вознаградить того, кто будет полезен королю. Но если короля попросит некто более дорогой и близкий…
— Хватит, Маргарита!
— Я всего лишь желаю тебе добра.
— Мы говорили о нашей сестре Изабелле. Помнишь? — Элинор оставила всякую расслабленность в позе. Она готова была отвоевывать свою честь даже такими запретными способами. — Ее мать Алиса Ангулемская, говорят, была хороша собой. Говорят также, она пользовалась расположением нашего деда Эдуарда. И разве не это стало причиной, что, оставив ее, наш отец женился на нашей матери, дочери любовника Алисы?
Сестры снова замолчали. Оставленный виноград стоял на столе, ни одна из них больше к нему не прикоснулась. Элинор уже подбирала слова, чтобы вежливо покинуть покои сестры, когда Маргарита нарушила тишину.
— Жанна Первая! Что она себе думала, выбирая платье такого цвета? С ее кожей — желтое платье?!
— И ее длинный нос к такому платью! — подхватила Элинор.
— Настоящий цыпленок! — разом закончили сестры.
С Хьюго Элинор удалось увидеться только в начале осени, когда двор прибыл в Динстейбл. Ее мужу не хватило совсем немного удачи, и звание короля Гринвуда получил Джайлс де Анжентан. Элинор сердилась, считая судейство несправедливым, а Хьюго не унывал. Оказалось, денежная награда от побежденных рыцарей ему ценнее, чем браслет королевы и корона из листьев.
Ее мужа больше волновало невыполненное обещание: сделать Элинор еще одного ребенка. Он был так беспечен, что Элинор уверилась: скрытая опасность — только плод ее фантазий и злых слов Маргариты. Она поддалась настроению мужа и пользовалась возможностью быть вместе.
Попытка зачать дитя снова закончилась неудачей, хотя оба старались на славу. «Видимо, не время», — решила Элинор с сожалением.
Потом было письмо о болезни ее сына, когда, бросив все, сломя голову она бросилась в Речной.
Отдыхая от страсти в объятиях мужа в родном доме, нетрудно поверить, что прошедший год был лишь долгим сном…

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor