Douce Dame Eleonor. Часть 4

[Roksan de Clare]

Начало; Часть 2; Часть 3

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

Они ехали, не проронив ни слова, до той поры, пока лес не начал редеть.
— Воистину, моя леди, вы приносите удачу, — нарушил тишину Инге.
— Вы насмехаетесь надо мной? Но вы сами потворствовали моим слабостям, хоть я и не просила. Так теперь не жалуйтесь, — Элинор поежилась: утро было не просто свежим — чем выше поднималось солнце, тем становилось холодней.
— Ничуть. Знакомство с Саймоном давало нам возможность получить ночлег и еду, не затратив ни гроша. Кто же знал, что негодяй не настолько прост. Удача, что мы попали в плен…
Элинор удивило такое нескрываемое малодушие Инге, но виду она не подала. Скорее, наоборот, помня, что от хвалы женщин у мужчины вырастают крылья, постаралась мягко опровергнуть внезапную откровенность спутника.
— Но вы их легко смогли бы разбить, вас остановило только предательство Кэт.
— Наши разбойники не просто шайка голодранцев. В их отряде есть лучники. Судя по вчерашнему пиру, весьма умелые. Меч в этом случае — ненадежное оружие.
Паук семенил ровным ходом, а Элинор не хотелось разочаровываться в храбрости спутника.
— Значит, Господь благоволит к нам, раз мы продолжаем путь со столь малыми потерями.
— Не считая, что эти ребята не оставили нам ни монеты и забрали лошадь, так и есть.
Так Инге недолго было и в уныние впасть: он не смог защитить то, что ему доверили.
— Не совсем так, — попробовала подбодрить его Элинор, постукивая рукой по плащу в том месте, где на поясе был перекреплен мешочек с монетами. — Лошадь на это не купишь, но можно неплохо устроиться в остатке дороги, — повторила она слова разбойника Роба.
— Воистину королевский подарок! — то ли в шутку, то ли всерьез воскликнул Инге. — Может, действительно наш хозяин — потерянный принц?
— И вы туда же! Повторяете бредни безумной любовницы главаря? — теперь уже Элинор ощутила раздражение. Как бы то ни было, такие разговоры были опасны. И для Роба, к которому она уже успела проникнуться симпатией, могли закончиться плохо.
— А! Цыганочка… Не вините несчастную во всех сплетнях. Люди они, конечно, испорченные, но даже им не чуждо оправдывать свои злодеяния некой высшей целью, например, служением истинному королю.
— Вам виднее, — проворчала Элинор.
— Зато вам виднее настроения при дворе. Никто не поминал о потерянном и забытом брате короля Неда?
— Забытом… Пожалуй, да…
— Очень интересно.
Элинор не была уверена, что стоит рассказывать подобную историю, но беседа сокращает путь, а многие участники событий были уже мертвы, чтобы это как-то навредило их чести.
— Первая жена моего отца Алиса Ангулемская, несомненно, могла стать женой короля, ведь ее отец был сводным братом короля Генриха. Но для тогда еще принца Эдуарда нашлась более достойная партия. Хотя Эдуард любил свою жену Элинор и даже был обязан ей жизнью, но он поддался слабости, вступив в порочную связь с Алисой. Доказательством греха стало рождение их сына. Мой отец, граф Глостер, был настолько разгневан, что изгнал и неверную жену, и своих дочерей от этой женщины подальше со своих земель. Он даже готов был идти войной на короля, но случайно столкнулся в саду со сбежавшей непослушной принцессой. Сердце неистового Рыжего Глостера покорилось красоте. Он не только забыл о мести, но и готов был пожертвовать всем ради этой девочки. Так как на тот момент он был свободен, то незамедлительно попросил у отца ее руки…
Принцесса же была напугана, что ее хотят отдать за великана с огненными волосами. Она умоляла родителей сжалиться, обещала почитать их и быть покорной, лишь бы только не иметь в мужьях этого человека. Тогда отец сказал, что это и будет ей уроком покорности… Все сложилось как нельзя лучше. Граф Глостер для принцессы Джоанны стал не только мужем и наставником, но и другом.
Именно так рассказывала эту историю ее матушка. Элинор стало тоскливо и холодно, только теперь холод не просто окружал ее, он словно шел изнутри.
— Так что же случилось с ребенком Алисы Ангулемской и ею самой? — Инге устал от длительного молчания своей спутницы и решил вернуть рассказ в нужное русло.
— Семья от нее отвернулась, и ей пришлось просить помощи коронованного любовника. Тот помог, но своеобразно, выдав замуж за какого-то рыцаря с условием, что он даст ребенку свое имя. После все постарались поскорее забыть и о нем, и обо всем происшедшем. Если мальчик жив, то он, должно быть, сам уже стал рыцарем. А если есть у него доброжелатели, то вполне могли выдать тайну его рождения.
— Так вы считаете, что наш разбойник и есть королевский бастард?
— Не намекая на подобные выводы, я просто рассказала вам байку, о которой вы просили.
— Какая жалость, я надеялся, вы приоткроете завесу тайны.
Не желая загнать лошадь под весом двух ездоков, на открытом пространстве Инге пустил Паука неспешным шагом.
— Лучше не судить о людях по сплетням. Даже поступки некоторых особ могут привести в ловушку заблуждений, вот как с вами, — Элинор желала снять грешок со своей души, когда думала о своем спутнике дурно, но Инге все понял по-своему. Они миновали некое сооружение, на котором как предостережения для разбойников висели полуистлевшие, обглоданные вороньем мертвецы. Для мирных путников такой указатель становился добрым знаком: до Рэттвуда совсем рукой подать.
— Вы до сих пор считаете, что мне место среди тех молодчиков, — Элинор не увидела, а почувствовала, что Инге кивнул в сторону виселицы.
Она и правда произносила подобное вслух, но слышал это только ее муж. Либо Инге оказался настолько проницательным, либо о настроениях супруги ему поведал сам Хьюго.
— Не считаю. Так же, как и не считаю вас колдуном.
— Вот чего, но даже не предполагаю, чем вызвал подобные подозрения.
Одинокие крупные снежинки постепенно становились не такими уж редкими. Огромные хлопья, опускаясь на землю, медленно укрывали ее белым саваном. Снегу было все равно, безразличные ли это деревья или застигнутые в начале непогоды путники. Время от времени Элинор приходилось проводить рукой по плечам и подолу плаща, стряхивая бесполезное покрывало.
— Вы и ваш друг знаете язык сов…
— Только вот совы из наших бесед ничего не понимают, — сквозь смешок ответил Инге.
Оказалось, секретный язык, придуманный Инге и его приятелем, включал в себя всего лишь несколько понятий: «Опасность», «Ожидание», «Все хорошо», «Можно продолжать». Иногда Инге и Саттон исхитрялись передавать друг другу и более сложные послания, но тут возникала опасность неверного истолкования, что случалось не раз. Элинор сама попробовала повторить некие звуки вслед за демонстрацией и объяснениями наставника. Получалось смешно и нелепо, и под конец под взаимный смех и непокорное подергивание головой Паука, не одобряющего веселье, в то время как тяжкое двойное бремя достается ему, она прекратила попытки.
Путь этого дня близился к концу с достижением малой цели — Рэттвуда, который даже сквозь снежный заслон перестал быть далеким маревом.
— Городок небольшой, — пояснял Инге. — Благо или нет для жителей, что он находится на перепутье, и они живут с подорожных. Не брезгуют торговлей с разбойниками. Даже постоялых дворов здесь два в наличии. Один для святош — еда скромная, плата умеренная, другой для тех, кто ищет удовольствий и готов за это заплатить.
— Мы остановимся в первом, — заметила Элинор. Ответ был очевиден, но ей необходимо было проявить волю, потому она удивилась, когда услышала:
— Как раз наоборот. Если я колдун, то желаю превратить ваш кошелек в лошадь.
— Боюсь, что волшебства вам хватит только на подковы, если только вы не попытаетесь воспользоваться средствами нашего ночного хозяина.
В город они вступали так: Инге вел Паука под уздцы, а сверху восседала Элинор. На том снежно-белом, окруженном домами, почти ровном месте, что должно было быть городской площадью, собралось достаточно людей, чтобы образовать толпу. Эта снежно-серая масса негодовала. Главный участник действия, к которому было приковано внимание, дергался в безумной пляске, зависая в петле и никак не желая умирать.
— Чем он провинился? — спросила Элинор, первый раз присутствуя на казни.
— Украл зерно и пытался поджечь амбар, — ответил добрый горожанин. — Хватит уже! — прокричал он.
Тот, кто исполнял роль палача, схватил осужденного за ноги, потянув вниз. Толпа расходилась, своей дорогой шли Инге и Элинор.
— Джек Джексон! — приветствовал Инге хозяин постоялого двора.
Как поняла Элинор, входящим следовало оставлять все оружие. Однако если бы при Элинор был хоть малый нож, то ей бы было спокойнее. Она расположилась на скамеечке совсем близко к очагу, скрестив руки и ноги и надвинув капюшон плаща чуть ли не до переносицы. К счастью, никто не обращал на нее внимания.
Была толпа разгильдяев, горланивших:
— Мы в таверне, в самом деле,
Другой жизни не дано.
Кому девки, кому кости,
Ну, а нам вино…
В зале появились люди, у которых не потребовали отдать оружие. По знакам — львам Плантагенетов и золотым лилиям — Элинор определила, в чьем именно подчинении они находятся. Потом появился и он сам. Элинор взглядом попыталась сосредоточиться на огне, но глупое любопытство заставляло оглядываться.
— Пьет младенец с колыбели,
Пьет старик, пока он жив,
Грех не выпить и вояке,
Попа ему не перепить…
Новые посетители вроде и не причиняли особых неудобств, но зал разделился на две части. В той, где у огня сидела Элинор, Инге на деньги, отданные ей разбойником Робом, сначала поил завсегдатаев, а потом увлек их в игру, где вращал ореховыми скорлупками. Тем нужно было угадать, под которой из них спрятана горошина.
— Если девице налить,
Сразу сникнет ее прыть…
Один из посетителей, схватив подавальщицу, задрал ей юбку, оголяя белоснежный зад. Та засмеялась, грозя пролить на него эль или вино, — кто его знает, что содержал ее кувшин.
— И блудливая деваха
Пьет на коленях у монаха…
— Она девственна. Уверяю вас.
Рядом с особым гостем стояла дородная женщина с лицом сморщенным, как испортившийся фрукт. Возле нее тоненькая девочка лет пятнадцати, хорошенькая и испуганная. Женщина подтолкнула ту к вроде как равнодушному мужчине.
Капюшон мешал Элинор видеть картину в целом, и, оставив наблюдения за «старым знакомым» и особым товаром, что предлагался ему ушлой сводней, она обратила свое внимание снова на Инге и его компанию.
— Погоди-ка, сейчас я сам проверю.
— Не стоит, парень. Удача — дама капризная, смирись.
— Удача — дело твоих рук, мошенник! Я видел, как ты прятал горошину между пальцами.
— Ай-ай-ай. Чтобы тебе черти вырвали язык за такую клевету.
За бочкой, где Инге устроил игру, разгорался скандал. Один из проигравших схватил Джона за грудки и пытался встряхнуть. Изловчившись, Инге, будучи ниже ростом, чем негодующий горожанин, боднул его в лицо. Удар получился внушительный. Нападавший отступил. Видеть это Элинор не могла, но у горожанина, скорее всего, был разбит нос: он держался за лицо, а несколько капель крови оросили пол.
Особый гость, отвлекшийся от ощупывания предлагаемого ему товара, заинтересованно взглянул на потасовку.
— Негодяй! Вор! Мошенник!
Кольцо вокруг Инге сужалось. К «обиженным» присоединялись и те, кто гулял в сторонке, распевая скабрезные песни.
— Кто-то еще сомневается в справедливости удачи? — если Инге и отрицал, что он колдун, то в некотором мошенничестве уже не стоило сомневаться. Заверив хозяина, что безоружен, он умудрился каким-то образом припрятать нож и теперь выставил его вперед, как основной аргумент спора.
— Ничего личного, Джек Джексон, но твои дела приносят мне больше неприятностей, чем дохода, — в спор неожиданно вмешался остававшийся все время безучастным наблюдателем хозяин двора. — Вон его женщина, — толстяк указал в сторону Элинор.
— Бегите, — крикнул Инге.
Второй раз стать причиной их поражения и плена она не собиралась, потому вскочила раньше, чем прозвучал приказ Инге. Одна из трактирных девок попыталась остановить ее, выставив ногу. Элинор следовало благодарить сестру Маргариту, научившую ее замечать и избегать подобную опасность. Слегка приподняв подол плаща и платья, она перепрыгнула через подножку и бросилась, но не к выходу, а к особому гостю, крича на ходу.
— Кузен Томас! Какая радостная встреча! Сам Господь направил вас в это место. Я леди Элинор, старшая дочь Джоанны Акрской. Я находилась в ложе вашей жены на майском турнире!
Последнее она произнесла, едва не уткнувшись в грудь вставшего Томаса Плантагенета, графа Ланкастера, кузена короля Эдуарда.
— Элинор? — Ланкастер все еще сомневался, это было слышно по его голосу. — Дочь покойного Рыжего Глостера?
Он махнул рукой, и несколько солдат направились к месту потасовки, впрочем, их вмешательство уже не понадобилось. Сейчас внимание всех соглядатаев было приковано к странной парочке.
— Нынешний граф Глостер — мой единокровный брат, — Элинор понимала, что должна привести доказательство, не вызывающее сомнений в ее личности. — Я помню вашу матушку, графиню Ланкастер. У нее была собачка, похожая на маленького льва. Леди Бланка ее обожала, а та все время пыталась сбежать.
Граф Ланкастер широко улыбнулся, а Элинор, переведя дыхание, улыбнулась в ответ: это победа, злоключения и несчастья закончились. Так как скрываться не имело смысла, она откинула капюшон.
— Но что вы делаете здесь и в такой компании? — сказал Ланкастер, усаживая Элинор рядом с собой. Она оглянулась, пытаясь отыскать взглядом Джона Инге. Безрезультатно: похоже, воспользовавшись замешательством, тот просто сбежал, решив, что он нашел кандидата заботиться о навязанной ему спутнице.
— Так долго рассказывать… — вздохнула Элинор и опустила ресницы. Теперь, как знатная дама, она могла позволить себе некоторые ужимки и слабости, чуждые для Элинор-путницы
— Вы, наверное, голодны.
— Благодарю за доброту, я бы не отказалась разделить обед с вами.
— Хозяин! Все, что положено мне, и то, что попросит дама!
— Хозяин! Нет ли у вас яблок? — воспользовалась возможностью покутить Элинор. Все, что она ела с утра, — кусок сыра и немного вяленого мяса, которые оказались в мешке, небрежно переданном ей Ишей. Скромную трапезу они разделили с Инге на одном из коротких привалов. Еще там было несколько яблок, которые Элинор съела одна. И, представив их, Элинор почувствовала, как ее желудок сжался от желания еще раз ощутить этот вкус.
Ей принесли жаркое, хлеб, кружку с пивом, а еще тарелку с мочеными и несколькими свежими яблоками. Томас Ланкастер ухаживал за гостьей, разрезав каждое на четыре части и сняв кожицу. Его лицо было спокойным, даже исходивший от Ланкастера знак внимания был всего лишь любезностью, а не ухаживанием. Он мог бы, пользуясь положением, сеть так близко, что их колени бы соприкасались, мог бы попытаться ее покормить с рук или даже обнять, но граф Ланкастер не тревожил ее лишними вопросами и даже не изменился в лице, когда Элинор обмакнула яблочный кусочек в растопленное сало.
Где-то за окном в снежной ночи прокричала сова. Или же Джон Инге давал знак «Ожидание».
«Пусть выкручивается, как может», — рассуждала Элинор, запивая проглоченный мясной кусочек глотком пива. Обида на то, что после всего, что они пережили, он так легко ее оставил, оказалась сильнее жалости к голодному и, возможно, замерзающему Инге. Если бы он не сбежал — был бы в безопасности, в тепле и сытости. В конце концов, Инге говорил, что в городе есть еще один постоялый двор, для святош. Вот туда ему и дорога. Следующим глотком пива Элинор окончательно расправилась с угрызениями совести касательно своего недавнего спутника.
От съеденного и выпитого Элинор клонило в сон. Ничего порочного в том, что граф Ланкастер придерживал ее за локоть, когда они поднимались наверх в покои, где она могла бы отдохнуть, она не ощущала. Разговоры о Ланкастере как об излишне гордом, грубом и даже жестоком человеке не находили подтверждения. «Людям свойственна зависть к сильным и успешным. Потому и приписывают они пороки и слабости там, где на самом деле живут добродетели. Великодушие становится гордыней, сдержанность принимают за грубость», — рассуждала она.
«Сова» вновь прокричала «ожидание».
— Неугомонный, — проворчала себе под нос Элинор.
Ланкастер не обратил на это ни малейшего внимания. Хозяин, шедший впереди со светильником, открыл перед ними дверь, а когда Ланкастер завел Элинор внутрь, быстро исчез, оставив светильник на столике у входа.
— Еще раз позвольте поблагодарить вас…
Сейчас Ланкастер должен был пожелать ей спокойного сна и уйти. Утром она придумает, как подать ему свою правду, и, возможно, даже сумеет воспользоваться его разногласиями с королем, чтобы освободить Речной. Однако он продолжал придерживать ее локоть, вторая рука легла ей на живот, и в мгновения ока Элинор оказалась прижатой спиной к его груди.
— Так отблагодари.
Пока он просто ощупывал ее через одежду, стискивая грудь, приподнимая подол плаща вместе с платьем, покусывая шею, первый раз не болезненно, другой раз — ощутимо.
— Нет, — простонала Элинор. Такая перемена в Ланкастере напугала ее, и несколько мгновений она оставалась неподвижной, позволяя ему все большее, пока жадная рука не попыталась прощупать, что находится у нее между ног.
— Это придется снять, — скомандовал Ланкастер. Он был не из терпеливых, а излишки одежды ему явно мешали.
— Как вы смеете?! Кем вы меня считаете?! — Элинор начала работать локтями и лягаться, как это делают лошади, — глупая и бесполезная попытка. Мужчина был сильнее ее.
— Ты — хорошенькое личико, упругая грудь и дырка между ног, — он отстранился, развернул ее к себе, встряхнул так, что даже зубы цокнули, и толкнул в сторону кровати.
Ланкастер пытался справиться с брыкающейся и извивающейся Элинор. Для него это была игра, своего рода охота, Элинор понимала это по хищному оскалу, зловещему в полутьме.
— Отпусти, прошу тебя. У меня есть заступники, которые поклянутся не спать ни день, ни ночь, пока не отомстят за мою честь.
— Много разговоров, — Ланкастер развел в стороны руки Элинор, когда она попыталась перехватить его ладони. — Хорошо. Если ты понесешь после сегодняшней ночи, то я даже готов признать бастарда. При условии, что ты та, кем назвалась. К дьяволу!
Последнее относилось к платью, которое Ланкастер, раз не удалось снять, решил разорвать, потянув за ворот. Элинор понимала, что таким образом в мгновенье ока окажется голой. Она завизжала, сколько хватало мочи, и начала бить кулаками в его грудь.
— Ты желаешь, чтобы я отдал тебя, как подругу мошенника, сначала моим солдатам, потом всем завсегдатаям этого места? — крик Элинор если и не отрезвил насильника, то на время остановил.
— Ты этого не посмеешь сделать! — Элинор попыталась ударить Ланкастера по нежному, но важному месту всех мужчин, но он, разгадав замысел и схватив ее за запястье, заставил приложить туда ладонь.
— Не сделаю. Но в любом случае я получу свое. Хочешь ты или нет.
Снова прокричала сова. Ничего хорошего из того, что ей пришло в голову, точно не получится, но это был последний шанс для Элинор если не спастись, то отсрочить свое падение.
— Разве у меня есть выход? — она обмякла и прекратила сопротивление.
Ланкастер не ожидал быстрой капитуляции и, похоже, был разочарован. Еще большее удивление вызвало заявление Элинор: «Я сама», — когда он снова хотел избавить ее от одежды. В покорности жертвы были свои преимущества. Он расположился в паре шагов от Элинор, наблюдая. Она же приподняла подол до лодыжек и вдруг, схватившись за живот, согнулась чуть ли не вдвое.
— Что еще? — Элинор показалось, что он готов ее ударить.
— Мне нужно во двор к бочкам, — сквозь зубы простонала она.
— Я прикажу принести ведро, — раздраженно заявил он, подходя к внезапной больной и резко приподнимая ее за плечо. Ее вид и тяжелое дыхание не заставили усомниться в том, что ей действительно дурно.
— Мне нужно во двор. Здесь душно. Потом я сделаю все, что пожелаете. Клянусь, вы ни о чем не пожалеете, — Элинор подняла на него умоляющие глаза.
Спускаться во двор ей пришлось в сопровождении Ланкастера.
«Неужели вы не доверяете своим людям?» — едва удержалась от ехидного замечания Элинор.
Несмотря на глубокий снег, до нагроможденных бочек, прикрывавших отхожее место, дорожка была протоптана. В эту ночь совы словно взбесились.
— Дальше я сама, — она увидела по тени: Ланкастер послушался.
Ступая с носка, медленными шагами, как птица, готовая взлететь, она ждала неизвестно чего. Может, ночного бога на невысоком коне, разбрасывающего копытами снег. То, что это происходило в действительности, казалось невозможным. Ноги действовали раньше, чем голова поняла, что делает. Элинор побежала — всего три широких шага — и вскочила на маленькую бочку, на вторую, чуть повыше. Здесь она едва не потеряла равновесие, не заметив, что бочка перевернута вниз дном. И то хорошо, что маленькая ножка Элинор стала на стенку бочки, чтобы только оттолкнуться и скоро перескочить на самую высокую, точно безопасную: ее верх был покрыт снегом. Эта бочка послужила подставкой, чтобы вскочить на лошадь позади всадника.
Что-то пролетело совсем рядом с лицом Элинор. Лошадь помчалась. Одновременно с пересечением Элинор и всадником открытых ворот, в одно из бревен которых вонзилась стрела, послышался звучный приказ Ланкастера.
— Не стрелять! Попадете в женщину!
Это не означало, что они избавились от опасности: скоро началась погоня. Они петляли по заснеженным улицам, а шум от преследования был то позади, то совсем рядом, словно идущие по следу находились по ту сторону дома.
— Ворота! С дороги! — крикнул Инге.
Зазевавшиеся ошарашенные стражники предпочли выпустить источник переполоха, не разбираясь, в чем вина сбегавших в ночь мужчины и женщины.
Какое-то время они отдалялись от города. Избавление было невероятно еще тем, что с Инге, а это, конечно, был он и его Паук, они заранее ни о чем не договаривались. Грех жаловаться после того, что случилось, но Элинор не чувствовала рук. Выходя, она наспех накинула плащ, но оставила перчатки. Теперь покрасневшие руки были словно не свои.
— После того, как сводня ушла несолоно хлебавши вместе со своим товаром, я решил, что ваш родственник не настолько надежен, — Инге слез сам и помог спуститься Элинор, точнее, она просто упала на него, а он подхватил и поставил на ноги. Ей нужно было что-то ему ответить, но из горла вырвался лишь жалкий писк. Хотелось разрыдаться, но слез не было.
— Все хорошо. Теперь вы в безопасности, — Инге крепко прижал ее к себе, успокаивая. Она в очередной раз поверила, что так и есть.
— Мы же не можем здесь оставаться, — заметила Элинор, когда голос к ней вернулся.
— Мы вернемся в Рэттвуд.
Безумная идея, учитывая, что даже след их не успел затоптаться. Элинор решила доверять Инге и безропотно наблюдала за всеми приготовлениями. Он достал некий сверток из сумы на седле. В развернутом виде это оказалось монашеской сутаной. Он облачил в нее Элинор и подобную натянул на себя. Таких чудных преображений ему показалось мало. Он достал из той же сумки уголек и навел им брови Элинор, затем провел измазанным в саже пальцем над ее верхней губой и слегка по щекам. Наверное, теперь похоже, что у нее выросли усики и бородка, Элинор пожалела, что не может это увидеть.
— Благослови мой замысел, брат Илая, — усмехнулся Инге, любуясь своими стараниями.
— Покайся, Джек Джексон! — пробасила Элинор.
Джон Инге недовольно покачал головой.
— Я исповедуюсь вам, но до этого обещайте, что будете молчать, пока я вам не разрешу, и старайтесь не выдать, кто вы есть, походкой или жестом.
За время их путешествия Элинор стала спокойнее относиться к таким вот выкрутасам фортуны. Устои морали, утверждавшие, что нехорошо женщине рядиться мужчиной, да еще и священником, пали перед потребностью замершего уставшего тела в тепле и отдыхе. Перчатки Инге так и не согрели ее руки, начинали неметь ноги. Элинор попыталась укутаться поплотнее в сутану, чтобы если не отогреться, то не окоченеть больше, чем есть.
— Так тоже не делайте, — предупредил Инге.
Элинор не возражала. Ее удивляло, как она еще может ехать на коне, уцепившись за Инге, как маленькая птичка в мороз будет сидеть на ветке, пока жизнь совсем ее не оставит. Совсем равнодушной быть все же не получалось. Когда они достигли городских ворот, сердце вновь неистово застучало, но все прошло наилучшим образом. Городок уже успокоился, и их никто не остановил.
Выполнять распоряжения Инге оказалось не так уж и сложно. Непослушное тело оказалось неспособно к мягким движениям, свойственным благородным женщинам, голову Элинор держала опущенной, а вести переговоры с хозяином постоялого двора доверила Джону. К счастью, они не вернулись на постоялый двор, с которого им так поспешно пришлось удалиться, а выбрали другой, для святош.
Комнатка оказалась очень маленькой. Из всей мебели в ней были только кровать и два табурета. Зато явным достоинством приюта являлась сложенная их грубых камней печь в стене, небольшая, но возле нее можно было согреться и даже нагреть немного воды.
Вернувшийся Инге принес кувшин вина, полбуханки хлеба и сыр. Благодаря его умению вскоре по комнатке пошел теплый дух, а треск разгорающихся дров был подобен божественной музыке. Но тепло не принесло ожидаемого облегчения Элинор. Ее руки покраснели, как гусиные лапки, и так болели, что она едва сдерживала слезы. Инге усердно растирал их между своими ладонями, пока кровь не стала живой.
— Эти уродливые пятна… — Элинор с грустью смотрела на два темных пятна чуть ниже запястья, при прикосновении к которым болезненные ощущения оставались. — Поцелуи мороза… Они так и останутся.
— Это всего лишь ушибы, — Инге вложил ей в ладони кружку с горячим вином. — Так бывает, что в пылу сражения не замечаешь ран.
— Я так мужественно убегала, — усмехнулась Элинор, пригубив питье. Ей стало спокойней от знания, что она не будет обезображена подобными метками. С первым же глотком горячительная жидкость разлилась по всему телу.
— Вы самая храбрая женщина. Достойнейшая из всех женщин, которые носили ваше имя, — Инге отсалютовал пивной кружкой.
— Льстец! — покосилась на него Элинор.
Только несколько часов назад сытно поужинав, она отказалась от сыра и хлеба. Голодный Инге довольно скоро с ними расправился.
— Все же… — поинтересовался Инге, завершая трапезу. — Как вам удалось убедить кота выпустить мышку?
— Разве вы не видели, как охотятся коты? — Элинор пожала плечами. — Они готовы отпустить добычу, зная, что она ранена. И все для того, чтобы продолжить охоту. Он попался на детскую уловку: если задержать дыхание и терпеть, сколько есть сил, то пару раз можно обмануть даже самую бдительную няньку.
— Так за вами и тогда глаз да глаз нужен был: не ребенок, а бесенок.
— Будьте осторожны, поминая нечистых, — пригрозила пальцем Элинор. — Еще недавно вы обещали мне исповедь. Не делайте такое тревожное лицо. Я не буду мучить вас, выпытывая ваши тайны. Ответьте только на один вопрос. Откуда у вас эти наряды? Вам уже приходилось раньше проделывать подобный трюк?
Она махнула в сторону лежащей на полу сутаны. Как только захлопнулась дверь, Элинор поспешила ее скинуть: они были в безопасности, не зачем множить грех. Инге оказался не столь щепетильным и не торопился снимать наряд, больше подходящий истинным служителям веры.
— Нет, не приходилось, — Инге снова напустил беспечный вид. — Скажем так, это то, что я увез из разбойничьего лагеря.
— Вы их украли? Но зачем?
— Не украл, — или же Инге предпочел оставить вопрос без ответа, или же он пытался еще больше вызвать интерес Элинор. Говорил он неспешно, каждое слово запивая глотком вина. — Они сами мне их отдали.
— Вы просто морочите мне голову, — Элинор сделала вид, что обижена.
Инге поставил пустую кружку на пол.
— Вы уже видели мой талант в игре. Иногда это может принести кусок хлеба, а иногда даже меч и коня. Когда нашим жизням уже не грозила опасность, я попытался разведать как можно больше. Один из игроков так увлекся, что поставил на кон эти одежды. Стоило остановиться и дать ему выиграть, но меня как Дьявол кольнул. Эти ребята решили, что нехорошо быть обчищенными тем, кто сам должен быть жертвой. Вот так меня ограбили дважды, оставив в насмешку только рясы.
— Несчастный сэр Джон, — остаток вина в кружке Элинор совсем остыл, и Инге, забрав у нее из рук посуду, поставил ее рядом со своей. — Но подумайте, может, Господь таким образом требует у вас бросить постыдное ремесло? Вам уготовлено нечто большее, чем закончить, как мошенник Джек Джексон.
Сдерживая зевоту, Элинор прикрыла ладонью рот. Веки словно наливались свинцом, каждый раз размыкать их становилось все тяжелее.
— Я совсем утомил вас разговорами.
Элинор действительно ощущала такую неимоверную усталость, что позволила Инге ухаживать за собой, как если бы она все еще оставалась ребенком. Он уложил ее на кровать, снял сапожки, а потом укрыл почти до подбородка плотным шерстяным одеялом.
Часом или двумя раньше, когда они только подъезжали к «хорошему» постоялому двору, Инге объявил, что комнату им придется делить вдвоем. Это необходимо, чтобы не вызвать подозрений, ведь святым отцам присуща умеренность. Кроме того, денег у них не так много. Спасая свою жизнь, Инге сгреб только малую часть своего выигрыша с бочки. Он почувствовал, как его попутчица вздрогнула, и верно истолковал ее страхи: подвергнувшись нападению от своего родственника и одного из самых влиятельных людей Англии, второй раз оказаться наедине с чужим мужчиной ей не хотелось.
— Клянусь, я не причиню вреда вашей добродетели, — тут же заверил ее Инге.
Он выполнял свою клятву очень буквально, устроившись у двери, как верный пес. Элинор даже стало жаль его: таким образом ему вряд ли удастся отдохнуть.
— Сэр Джон, возьмите меч и положите возле меня, — проговорила она, не открывая глаз, но отодвигаясь на самый край кровати. — Я приказываю вам. Положите между нами меч и ложитесь рядом. Не хватало, чтобы от усталости вы завтра свалились со своего злого коня.
Последнее было больше похоже на бессвязное сонное бормотание. Инге точно не верил своим ушам, но скоро кровать чуть прогнулась под тяжестью его тела. В такой доброте Элинор была и обратная сторона: испытание для рыцаря и для нее самой. Если ее рыцарь окажется слабым духом, она никогда больше не поверит ни в идеалы рыцарства, ни в честное слово мужчин.
Удивительный случай: даже во сне она понимала, что это сон, но сон чудесный, когда, просыпаясь, чувствуешь невероятное отчаянье и желание вернуться туда, где все так хорошо и безмятежно. Обычно только откроешь глаза, и такие сны забываются и становятся легким маревом, но этот Элинор могла восстановить до малейших деталей. Она стояла на цветущем летнем поле, навстречу ей с раскрытыми объятьями, звонко смеясь, бежала хорошенькая девочка лет шести. Она присела и развела руки, чтобы подхватить малышку, и в этот момент она была безмятежна и счастлива, как никогда в жизни. Сон прервался в то мгновение, как она попыталась дотронуться до девочки.
Пробуждаясь, Элинор знала, где находится и что происходило ранее. Все так и есть, она волею заигравшейся судьбы на бедном постоялом дворе, в пути к своему влиятельному тестю, в крохотной комнатушке под крышей с очагом и маленьким окошком. Все так, кроме того, что на деревянной, грубо сколоченной кровати она лежала одна.
Инге спал сидя, опершись спиной о стену. Теперь уже Элинор начала замечать и другие детали. Во сне она наверняка вертелась, ведь, окончательно прогнав дремоту, поняла, что лежит не на своей половине кровати. Хуже всего, если напомнила о себе привычка, почувствовав легкий холод, неосознанно искать живую грелку: служанку или мужа… Она ощутила, что краснеет, но одновременно уткнулась в подушку, чтобы не захихикать.
Догоравший очаг освещал замершее, спокойное лицо Инге. Не обладая какой-то изысканной красотой, он все же был недурен собой: правильные черты лица, тонкая переносица, четко очерченная линия губ.
— Мой бедный, верный рыцарь, — слова были тихи, как падение перышка. И тому, кому они предназначались, не суждено было их услышать.
Она все еще дремала, пользуясь возможностью накопить побольше сил, но слышала, что происходило вокруг. Очевидно, Инге проснулся и вышел, хлопнула дверь, второй хлопок означал возвращение. Она ожидала, что Инге начнет ее будить, но, отчаявшись, сама раскрыла глаза. На скамейке на уровне ее лица лежали хлеб, сыр, а еще желудевая похлебка в миске и кувшин с пивом.
— Мы немного подкрепимся перед дорогой, а остальное возьмем с собой, — Элинор потягивалась и протирала глаза. Следовало попросить у Инге нож, чтобы разделить провизию.
— Это все вам.
Инге заставил ее насторожиться. Именно так выглядит тот, кто собирается скормить тебе с едой неприятную новость.
— Мне столько съесть не по силам, — она присела, улыбнувшись, и кокетливо повела плечом, но при этом прикрывая одеялом босые ступни.
— Это на целый день. Завтра хозяин принесет еще и оставит под дверью. Мне придется оставить вас здесь. Совсем ненадолго — два-три дня, не более. Для хозяина и здешних обитателей мы брат Джонатан и брат Илая из Ноттингемшира, отправившиеся по делам епархии, но подвергшиеся нападению разбойников. После счастливого избавления брат Илая принял обет молчания и решил остаться здесь, чтобы молитвами обеспечить брату Джонатану успешное выполнение миссии.
— Что будет, когда вы вернетесь? — Элинор отказывалась понимать, зачем необходимо подобное промедление, когда в осажденном замке оставался ее сын.
— Я не вернусь. За вами приедут люди лорда Диспенсера.
Ее пронзила неприятная догадка:
— У меня всего один вопрос к вам, сэр Джон… всего один. Вы с самого начала собирались оставить меня в этом городишке?
— Это правда, — он даже не пробовал отпираться.
Если бы Элинор сейчас закричала, то выдала бы себя и его, тогда ему бы пришлось забрать ее с собой. Только ценою за ее каприз стали бы несколько дней задержки и еще несколько дней осады замка.
— И вы снова испачкаете мое лицо сажей? — как можно беззаботнее произнесла она. — Тогда есть риск, что мой тесть меня не признает.
Свою мнимую бородку Элинор смыла еще вечером, как только смогла наконец владеть собственными окоченевшими пальцами.
— Не стоит так пугать старика, — усмехнулся Инге, как человек, с плеч которого сняли тяжкий груз. — Но некоторые осторожности стоит предпринять. Божьего человека без особой нужды беспокоить не будут. Раз в день вам будут приносить еду и оставлять у двери. Об этом вас предупредят стуком в дверь. Подождите, пока услышите, как они уходят, только потом открывайте дверь. Как можно тщательней скрывайте лицо и руки. Вот это, — Инге вручил Элинор сутану, — ваша надежная защита.
— Мне страшно к ней прикоснуться, — призналась Элинор. — Возможно, на этих одеждах кровь священников. Ведь мы не знаем, как эти одежды оказались у разбойников и почему они так легко вам их отдали. И те люди, которые поверили в святость мнимого монаха, наверняка надеются на прощение грехов за доброе отношение к нему.
Инге уже успел облачиться в сутану, обращаясь в фальшивого отца Джонатана, и дальше наставлял Элинор, которая держала свою монашескую одежду если не с пренебрежением, то с некоторой опаской, как священник наставляет исповедницу.
— Твой грех, дочь моя, в том, что ты придумываешь то, чего, возможно, и не было. Я отпускаю тебе его, — после шутливо-возвышенных слов Инге снова стал серьезен. — Ваш родственник, возможно, все еще пытается вас разыскать. Он или кто другой может воспользоваться вашим одиночеством. Это ненадолго. И так безопасней. Что касается обманутых людей, то здесь лорд Диспенсер сполна оплатит им и за разочарование, и за молчание. Так что в итоге они будут справедливо вознаграждены.
— Чем быстрее вы уйдете, тем скорее я буду в безопасности, — она отвернулась, якобы теряя интерес к собеседнику.
— Пожелайте мне удачи, достойнейшая из женщин, носивших имя Элинор.
— Разве я могу отказать вам в этом, если в залог вы оставили мою жизнь? Убирайтесь.
Он не пускался в объяснения и долгие прощания, а тут же исполнил ее приказ. Элинор оставалось только смириться. Разум вещал, что ей нужно это сделать. Инге принял самое разумное решение: внезапное похолодание и всего одна лошадь на двоих не способствовали скорому путешествию. Ее сын станет заложником ее амбиций, если она не покорится. Элинор это понимала, только примириться не могла со своей бесполезностью.
Ее деятельная натура требовала выхода. За стенами добровольной темницы кипела жизнь: стук, лязг, голоса. Самый обычный городской день, наполненный горестями и радостями. Никому не было дела до фальшивого монаха, и некому было пожаловаться о своей незавидной судьбе. Какое-то время Элинор вдоль и поперек мерила шагами свою комнатку. Каждый раз, возвращаясь к табурету с едой, она делала глоток пива и отщипывала кусочек сыра. Есть ей не хотелось, но нужно было чем-то себя занять. Кроме того, она помнила о способности пряного напитка изгонять дурные мысли из головы и притуплять волнения. Незаметно, но ей удалось увидеть дно кувшина. Голова и правду стала тяжелая, и ее следовало склонить на подушку. Что Элинор и сделала. Она пыталась снова представить себя на цветочном поле, залитом солнечным светом. Там была та самая девочка, незнакомая, но чем-то родная. Еще там была покойная матушка Элинор. Она играла с девочкой и плела ей венок из цветов. Элинор неспешно подходила к ним. Матушка оторвалась от своего занятия и улыбнулась ей, прекрасная, как всегда, такая, какой ее помнила Элинор. Она хотела ей что-то сказать, но раздался шорох, жутковатый и подозрительный. Элинор открыла глаза. Чуда не произошло. Она все еще была в заточении, но и странный шум не исчез. Он слышался очень отчетливо. Элинор оцепенела от страха, не зная, куда бежать. Кто-то пытался к ней пробраться и явно не с добрыми намерениями: тайком и глубокой ночью. Скрежет стих и затем возобновился. Мышь! Это всего лишь мышь, как догадалась Элинор. Она тихонько мяукнула. Шорох стих надолго, но потом снова возобновился.
— Что, мне всю ночь лежать и мяукать?! — возмущалась Элинор. Очаг давно погас, и в комнате стало неуютно. Дрова были, но Инге не подумал, что Элинор не умела закладывать их и разжигать огонь. Так и пожар устроить недолго. Пришлось облачиться в сутану и укрыться с головой. Именно так удалось избавиться от шума, производимого настойчивой мышью.
Утром, едва забрезжил рассвет, Элинор почувствовала дурноту. Пиво сыграло с ней злую шутку. Ее выворачивало наизнанку, пока во рту не появился привкус желчи. Элинор не была уверена, что святые отцы могут страдать желудком. Потому неприятную жидкость она с миски для умывания отправила в очаг, присыпав с помощью кочерги золой. Туда же отправилась и желудевая каша: попытка съесть хоть ложку привела к новому приступу тошноты. Шустрая мышь добилась своего, добравшись до хлеба. На корочке были явно видны следы ее зубок. Выбрасывать хлеб Элинор не стала. Какого-то несчастного, такого, как тот повешенный, на казни которого им пришлось с Инге присутствовать, он мог бы спасти от голода или же смерти. Она сама виновата, что плохо берегла свои запасы. Если бы она накрыла хлеб миской, то он бы оказался неповрежденным. Так что нечего винить маленькую упрямую мышь.
Инге обещал, что каждый день ей будут приносить еду. Оставалось ждать условного сигнала. В конце концов, сейчас это было ее единственным развлечением. Можно представить, что это злодей, удерживающий ее, прекрасную принцессу, в плену. Ее слеза сделала стены замка волшебными. Теперь злодею сюда не войти, но и принцессе Элинор не выйти до времени, пока заклятие не разрушит влюбленный в нее герой.
— Помолитесь и за меня, святой отец. За мою жену и сына. Мое имя Дерик, мою жену зовут Мэг, а сына Гарольд, — после условного сигнала послышалось из-за двери. Кто бы это ни был, но он не смог удержаться и не получить себе хоть немного божьего благословения. Как учил ее Инге, Элинор подождала какое-то время, приложив ухо к двери. Когда звук шагов совсем отдалился, она скоро забрала подношения, выставив в свою очередь пустую миску, кувшин и ведро с отходами.
В этот раз хозяин побаловал гостя соленым угрем, хлебом и снова пивом.
Угря и хлеб Элинор тут же съела. В этот раз ей показалось, что еды слишком мало.
— Хозяин считает, что его гость настолько свят, что сыт из воздуха, — ворчала она.
Хоть с пивом она решила проявить умеренность, но после соленой рыбы пить хотелось нестерпимо. К тому же оказалось, что именно так можно обмануть голод. Потом ей не оставалось ничего делать, как снова улечься в кровать, сжавшись так, чтобы сохранить тепло.
Чем ближе солнце клонилось к закату, тем больше становились ее страхи. Когда-то давно некая смелая женщина присвоила себе одежды мужчины. И не просто мужчины — служителя церкви. Она оказалась осторожна и талантлива, но однажды удача изменила ей. Несчастная умерла в бесчестье, растерзанная толпой, выявившей обман.
— У меня нет таких амбициозных замыслов! Я всего лишь хочу увидеть своего сына, — объясняла Элинор упрямой мыши, начавшей скрестись, как только комнату окутала тьма. — Прекрати! Иди, тревожь хозяина или его жену! — мышь ее не слушала, продолжая свою возню.
В какой-то момент Элинор показалось, что комната становится совсем маленькой. Стены и потолок движутся на нее, и это не комната вовсе, а гроб. И не мышь это вовсе за стенкой, а могильные черви. Она проснулась в холодном поту. За окном слабо прорезался лучик солнца. Она не могла больше здесь оставаться. Ей необходимо было что-то сделать. Открыв дверь, Элинор тихонько покинула комнату.
Постоялый двор был погружен в утреннюю дремоту. Она может пройти через главный зал, и никто ее не остановит. Потом она отправится куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. У кого-нибудь спросит дорогу. Барон Диспенсер известен в этих краях. Не называя свое, его имя она сделает своей охраной. Сделав еще шаг, Элинор едва не упала. Уцепившись зубами за рукав сутаны, Элинор немного сдвинула капюшон, чтобы увидеть, что маленькое, бесстрашное и явно живое могло преградить ей дорогу. Всего лишь кот, крупный для представителя своего племени, но вполне обычный, молодой и наглый. Таких котов много в Речном, да, впрочем, и в любом другом замке. Они ловят мышей и часто попадаются на глаза, и пока их не становится слишком много и они не начинают давить цыплят, с такими соседями принято мириться.
— Пойдем со мной, котик. У меня есть для тебя и угощение, и работа, — она подхватила его на руки, тот не возражал и даже выразил согласие урчанием. Она поглаживала его теплый пушистый бочок, приговаривая. — Хороший котик. Ты со мной. Я не одна.
Также осторожно Элинор вернулась в убежище. Ее внезапный прежний план, навеянный ночным кошмаром, теперь казался совершенным безумием, порожденным болезнью. Она была больна. Может, той же самой болезнью, от которой умер ее дед. Болезнь была коварна, Элинор едва успела захлопнуть за собой дверь и схватить миску, как ее скрутило в спазме. Добравшись до постели, Элинор повалилась на нее и забылась.
Серый полосатый котяра прекрасно понял, какую работу от него требуют. Он нашел угощение — головку и кости угря — и успел его умять. Кот оказался настолько благодарным, что преподнес хозяйке свой подарок. Несколько мгновений Элинор понадобилось, чтобы узнать, что за непонятный серый комок лежит на ее подушке. Дотронувшись до него рукой, она второй раз за этот день еле удержалась от визга. Этот комок был мертвой мышью. Она брезгливо скинула трупик на пол.
В дверь настойчиво стучали. Ее сон мог закончиться катастрофой, если бы она не услышала знак человека, принесшего еду. То, что долгое время оставленное под дверью оставалось нетронутым, вероятно, вызвало подозрение. Хозяин мог забеспокоиться, не случилось ли что с его постояльцем. Молодой монах Илия мог так усердно молиться, что не обратил внимания на отвлекающий от благого дела звук. Все решалось очень просто: достаточно святому отцу всего лишь открыть дверь и показаться на пороге. Ему даже не надо нарушать обет молчания. Все было бы просто, если бы она была монахом с именем Илия или хотя бы мужчиной. Скрываясь за спиной Джона Инге, она обманула этих людей в ночном полумраке. При ярком дневном свете эта задача казалась невозможной.
Элинор поспешно встала. Возможно, ей достаточно просто хлопнуть перед любопытными дверью, чтобы показать, что отец Илия жив и недоволен тем, что его потревожили. Другого выхода у нее не оставалось. Или все же это было спасение.
— Леди Элинор! Вы здесь? — незнакомый зычный голос.
— Святой отец, я не мог их остановить!!! — второй нервный крик, несомненно, принадлежал хозяину.
— Кто вы?! — неосторожно было так себя выдавать, но он знал ее тайну — ее имя.
— Уолтер Черный. Управляющий барона Диспенсера.
Она помнила Уолтера, управляющего Эссендайна, небольшого замка, принадлежащего ее свекру. Увидав такого человека, только раз и мимоходом, забыть трудно, узнать легко: суровый и молчаливый, с повязкой на глазу. Это, несомненно, был он, а за спиной его стояло несколько вооруженных людей с мечами наготове.
— Вы не особо торопились.
Упрек не был справедливым, но только так Элинор могла выместить всю обиду за тягостное ожидание.
— Мы прибыли так скоро, как смогли, — спокойно, без недовольства или сочувствия к бедственному положению несчастной заточенной ответил одноглазый Уолтер.
— А барон? Он уже отправился в Речной?
Такой допрос Уолтеру был явно не по нраву. Прежде чем ответить, он сложил губы в тонкую линию, но голос остался ровным.
— Не могу знать. Ваш посланник не застал барона в замке и отправился за ним. Сюда я приехал по приказу молодой госпожи Изабеллы.
Воспользовавшись моментом, серый кот выскочил за дверь. Ловко обойдя ноги спорящих людей, он выхватил из миски на полу, которую не успел подобрать испуганный хозяин таверны, запеченного карпа и пустился наутек, прекрасно зная, что такая охота наказуема.
Очевидно, освобождение Речного затягивалось. Новость, несомненно, неприятная, но, кипятясь на пороге и выражая недовольство, Элинор никак не приближала счастливый момент встречи с сыном. Что было ей по силам, так это убраться как можно скорее с места, где она пережила не самые приятные моменты в жизни. Вручив бесстрастному Уолтеру Черному завернутый в тряпицу хлеб, она велела отдать его нищим. Солдаты и Уолтер расступились, пропуская ее вперед. Хозяин таверны, все еще не понимающий, что происходит, попросил их пройти через другой выход, минующий главный зал. Обещание Инге, что обман будет окуплен щедростью барона, оказалось только обещанием. Расчетливый Уолтер он не зря захватил такую охрану.
— Ты хороший человек, Дерик! — по тому, что хозяин гостиницы поднял на нее взгляд, в котором читалась такая невысказанная обида, Элинор поняла, что оказалась права и что именно он приносил ей еду и просил о божественном заступничестве. — Я буду молиться за тебя и за твою семью, — все, что она могла сделать и отблагодарить теперь. Невероятное путешествие Элинор подходило к концу.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor