Фильм проливает свет на одно из самых темных событий в британской истории — Нормандское завоевание. Много лет люди знали лишь позицию британского короля, эта история покажет вам мнение участников сражения — воинов, сельских жителей. Эта история о людях трех различных народов — нормадцах, англичан и викингах.

Подробнее на КиноПоиск.Ru

1066

Ужасы по дешевке. 3 сезон
Игра престолов. 6 сезон
Мушкетеры. 3 сезон
Чужестранка. 2 сезон
Дэмиен
Улица потрошителя. 4 сезон
Изабелла. 3 сезон
Карл, король и император
Элементарно. 4 сезон
Гримм 5 сезон
Царство. 3 сезон
Однажды в сказке. 5 сезон
Под куполом. 2 сезон, 3 серия
Как построить средневековый замок 4 серия
Звездный путь: Вояджер. 5 сезон 24 серия
Шаман-кинг 24 серия

---

Шикарно

26.04.2016 в 10:57

Пишет  Снук:

" src="static.diary.ru/picture/3222534.gif">

@темы: ПЛИО

---

Начало

Название: Выбор Ревекки
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  andelyta
Канон: В. Скотт «Айвенго»
Размер: миди, более 16000 слов
Пейринг: Бриан де Буагильбер/Ревекка
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: AU, Dub-con
Краткое содержание: Было ли разумно спасти врага? Храмовник не привык отступать.
Примечание: 1) все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
2) данный текст является продолжением «Перемирие» ;
Скачать: Выбор Ревекки

Глава 3

О хозяин! Не стоит коня своего
Беспощадной плетью хлестать:
Сквозь ракитник бежала так быстро она,
Как и птица не может летать!

(Роберт Бернс "Брумфилд-Хилл" Перевод Ю. Петрова)

– Бедная моя госпожа, – говорила Эбба, воскресным утром торопливо одевая Ревекку. – Будь вы поласковее с сэром Годриком, то может хоть на церковную службу он вас бы отпустил.

Ничего странного в том, что Эбба верила в историю о норманнском рыцаре и похищенной богатой наследнице: случалось, что именно так, презрев моральные законы и чувства девиц и дам, добывали себе жен и земли те, кто приносили клятву защищать справедливость. Скорее невероятной представлялась история о рыцаре храма, одержимом еврейкой. Ревекка кивнула, отпуская служанку. Пока что все шло так, как и задумывалось.

Не почитая день субботний священным для себя, назаряне избрали следующий за ним день, одной из традиций которого было обязательное посещение утренних богослужений в храме. Большая часть прислуги и кое-кто из свиты храмовника наверняка отправятся туда. Покои Ревекки находились в достаточном отдалении, чтобы, если не устраивать шум, не привлекать внимания оставшейся охраны.
Путь на свободу представлялся простым и очевидным: на окне не было решеток, а по каменной стене ввысь, чуть ли не под самую крышу, взбирались побеги дикого винограда. Храмовник позаботился, чтобы из окна открывался приятный вид, а стоило Ревекке позвать на помощь, то ее скорее бы услышал страж за дверью, чем кто-то с улицы. К тому же окно закрывалось настолько плотно, что растворить его слабой девушке одним усилием и без грохота было почти невозможно. Если только не расшатывать его постепенно. Никого не удивляло, что мучаясь от праздного безделья, пленница много времени проводила у окна, с тоской вглядываясь в недостижимую для нее свободу. Оставленная в одиночестве, она, созерцая, потихоньку незаметно проделывала осторожные манипуляции, и к назначенному для побега дню створка свободно открывалась.

Ревекка влезла на подоконник. Ее вдруг начали одолевать сомнения. Когда-то она шаловливой девочкой проделывала подобный трюк, перелезая через забор и пользуясь лозами дикого винограда, как веревками. Отец, обнаружив ее проказу, не стал ругать, а лишь грустно покачал головой и произнес: «Случись что с тобой, моя беспечная девочка, и мне нет места в этом мире». Для Ревекки этого оказалось достаточно, чтобы прекратить свои вылазки в город. Только тогда она была легче, забор меньше, а мир добрее. Если она сорвется с такой высоты, то не погибнет, но наверняка переломает ноги. Если позволит страху овладеть собой, то может потерять свой единственный шанс.

Попросив божьего благословения, Ревекка свесила ноги, развернулась и нашла первую выемку между камнями. Выдохнув, она ухватилась руками за виноградные лозы и оторвалась от подоконника. Следующий стык камней оказался достаточно глубоким, чтобы перевести дыхание, но лучше бы она не смотрела вниз. Качнувшись, чуть не потеряла равновесие. Ее взгляд был обращен только на ветви. Главное не задерживаться. Ее лестница не настолько надежна, но и спех не к добру. На полпути она чуть не соскользнула, когда встретила несколько вложенных в стену камней, слишком гладко прилегающих друг к другу. Руки уже начали уставать, но вдруг носок правой ноги коснулся ровной поверхности. Самая сложная часть бегства осталась позади. Оказавшись на земле, Ревекка едва не упала на колени, не столько из благодарности Иегове, сколько из-за того, что лодыжки от напряжения затекли и отказывались слушаться. Для молитв и восхвалений еще будет время. Будет время, если ее не поймают прямо здесь. Подняв голову и еще раз бросив взор на свою тюрьму, Ревекка скорым шагом направилась в противоположную сторону, откуда ранее доносился церковный звон.

Конечно, молодая женщина в дорогом наряде по французской моде и без сопровождения не могла не привлечь внимания. Пустота утренних воскресных улиц могла обернуться против нее, вздумай кто напасть на беззащитную жертву. Очень скоро один преследователь у Ревекки появился. Она заметила, что за нею увязался мальчишка лет десяти.

– Благородный юноша, я взываю к твоему милосердию и доброму сердцу, – резко обернувшись, произнесла Ревекка.

Мальчик огляделся по сторонам, желая увидеть «благородного юношу» и не наблюдая поблизости никого, кроме самого себя и загадочной красивой девушки, за которой он увязался. Если только она не слепа, раз приняла его одежды за одежды вельможи.

– Чего ты хочешь? – горделиво уперев в бока руки, ответил он.

– Покажи мне, где дом ростовщика, – без лишних витиеватостей попросила Ревекка, а когда мальчишка нахмурился, добавила. – Я щедро вознагражу тебя.

– Ступай за мной! – стараясь не потерять достоинство в глазах неизвестно откуда взявшейся иностранки, строго промолвил ее проводник.

– Иди вперед, а я последую за тобой, – сказала Ревекка. Мальчик выглядел безобидно, но об осторожности забывать не следовало.

– Вот он, твой ростовщик, госпожа, – маленький проводник указал на одну из дверей. – Где моя награда?
Ревекка сняла с шеи ожерелье, с ушей серьги, с рук браслеты, вложила их в мешочек на поясе и протянула все богатство мальчику.

– Вот и она, – каждая отдельная драгоценность для бедняка уже составляла целое состояние, а уж получить все это сразу было настоящим чудом: возможностью навсегда забыть о нужде. Несмотря на юность, мальчик это понимал.

– Не надо, госпожа, – он сдвинул руки за спиной и отступил на шаг. – Оставь себе. Пригодится. Неверные собаки могут обобрать тебя дочиста.

Слова были жестоки и несправедливы, но сказаны с таким чистосердечным прямодушием. Ревекка подошла к мальчику и присела, чтобы быть вровень с ним.

– Как зовут тебя, мой благородный защитник?

– Редулф, – буркнул он.

– Жива ли твоя мать, Редулф? – Мальчик кивнул. Ревекка вложила ему в руку мешочек с драгоценностями. – Сейчас спрячь это, принеси и отдай ей. Кроме нее никому обо мне не рассказывай. – Он снова кивнул. – Теперь беги домой!

Пока странная дама не передумала, Редулф поспешил последовать ее совету. Ревекка же направилась к заветной двери. Стук кулаком по деревянным доскам совпадал с гулкими ударами ее сердца, и девушке казалось, что там внутри ее никто не слышит. Опасения оказались напрасными. Дверь раскрылась, и Ревекка увидела молодого человека, красивого и статного, как царь Давид. Ревекка отметила прямую спину и расправленные плечи – их обладатель противился преклонению пред обидчиками. Открытое лицо, горделивый взгляд и ухоженная бородка. Голову венчала черная бархатная кипа. Остальные одежды: рубаха с широкими рукавами, длинная туника с поясом также были сшиты из темных тканей, потому так резко выделялся на груди нашитый желтый круг. Ревекка всегда считала этот знак символом позора, но не ее народа, а клеймивших их преследователей, но теперь увидев его, испытала невероятную радость.

– Мир вам, – сказала она на родном языке.

– Мир и тебе, – ответил открывший, пропуская Ревекку в дом.

Что чувствует рыбка, когда выскользнув из рук рыбака, неожиданно вновь оказывается в воде? Может, радуется избавлению, а может, оказавшись в родной стихии, просто дышит и не может надышаться. Вот и Ревекка как та рыбка. Стены дома ростовщика Меира казались ей надежней, чем стены самого крепкого замка, а чужие люди вмиг стали такими родными, словно не только вера связывала их, но и кровные узы. Без жалости Ревекка рассталась с платьем от храмовника и надела один из нарядов дочери ростовщика Леи. Хозяйка дома, жена ростовщика Ципора окружила ее вниманием, словно Ревекка и вправду была их потерянной родственницей. Именно ей Ревекка открылась, без утайки рассказав о своих злоключениях.
– Не хотелось бы бередить злые воспоминания, но скажи мне, Ревекка, как далеко зашел проклятый храмовник в своей распущенности? – прервала ее Ципора.

Ревекка и не заметила, что рассказала лишь о том, как решилась излечить храмовника и как сбежала, выбросив из повествования огромный кусок.

– Он вынудил меня стать его наложницей, – из-за сжавшего горло кома голос прозвучал глухо, Ревекку бросило в жар. Она пришла в ужас, но не от сказанной правды. Права была Ципора, мысли Ревекки тут же вернулись к оставленному храмовнику: к их первой ночи в лесной пещере, когда она прижималась к его груди, пытаясь согреть, и к их последней ночи. Буагильберу все-таки удалось запятнать ее душу. Слезы сами собой потоком хлынули с глаз.

– Не плачь, дитя, – крепко обняв, Ципора прижала Ревекку к костлявому плечу. – Если бы с моей Леей произошло подобное несчастье, я бы пожелала сама умереть.

– Отец… – всхлипнула Ревекка. – Если бы я могла сделать так, чтобы солнце зарождалось на западе и покидало нас на востоке. Если бы я могла вернуть все назад…

– Не тужи, дочка. Твой позор скоро забудут, если найдется тот, кто прикроет его. Все может разрешиться, – объятия ростовщицы стали слишком уж крепкими. Ревекка осторожно, но настойчиво подалась назад, и Ципора наконец ее отпустила.

– О чем вы?

– Мой сын Иаков. Это он встретил тебя. Запала ты ему в сердце, Ревекка. Мы с мужем не можем противиться молодым порывам. Пара вы красивая, а что было, то прошло. Я тоже желала бы, чтобы в доме моем ты осталась как вторая дочь мне.

– Я хочу дождаться отца и просить его благословения, – уж очень рассудительно и холодно ответила Ревекка.

– Красивая и мудрая, как праматерь Ревекка, – задумчиво покачала головой Ципора. – Не беспокойся. Посланник уже отправился к твоему отцу со счастливой вестью.

– Пусть благотворит Иегова вашему дому, милосердная госпожа.

Устыдившись собственной неблагодарности, Ревекка попыталась преклонить колени пред хозяйкой дома, но была подхвачена ее высохшими, как лапки птицы, цепкими руками.

– Не надо, дочка. Сейчас наш дом – твой дом. Тебя никто здесь не обидит и не заставит делать то, что противно твоему сердцу.

Своей дочери Лее Ципора строго-настрого запретила расспрашивать Ревекку о ее плене. Об этом разговорчивая девушка сама поведала гостье. Даже не упоминая о минувших горестных событиях, оказалось, что им есть о чем поболтать. Лея никогда не выезжала за пределы родного города. Ревекка повидала мир, путешествуя с отцом. Лея умела слушать, а Ревекка, вынужденная так долго молчать, говорила и говорила.

– Лея! Чем я провинилась, что мое дитя меня не уважает? – в комнатке появились Ципора и миниатюрная девушка-служанка, похожая на испуганную мышку, с невероятно огромными глубокими глазами. – Вечер на пороге, а твоя работа так и не сделана. На нерадивую жену скажут – мать не научила.

– Мама! – воскликнула, вскакивая, Лея, – видимо, упоминание о пока не случившемся замужестве было для нее сродни тому стимулу, которым в древности погоняли быков. Затем она снова обернулась к Ревекке. – Как бы я хотела, чтобы ты осталась здесь подольше. Ты уже мне как сестра.

– Беги, давай, неистовая, – поторопила ее Ципора. – Утомила она тебя, дочка. Вот, попей. Это поможет тебе уснуть.

Все маленькие домашние семейные ссоры вызывали у Ревекки добрую грусть по родному дому, но тут случилось нечто большее, чем обыденные недоразумения. Служанка собиралась налить в чашу ароматный напиток, но кувшин вдруг дрогнул, зацепив край сосуда, и содержимое пролилось на пол.

– Чтобы тебя постигло твое же несчастье! – Ревекка удивилась, как зло хозяйка накинулась на девушку и даже замахнулась.

– Нет-нет! Прошу тебя, не наказывай ее. Не хочу быть причиной слез в этом доме! Да и пить мне не хотелось.

Заступничество Ревекки разом остудило гнев хозяйки дома.

– Совсем бестолковая девица, – пожаловалась Ципора. – Пожалела сироту, теперь вот собираю камни.
Оказалось, что настал поздний вечер. Ревекку оставили одну. Она же не переставала удивляться, как скоро пролетел ее первый день свободы. Беглянке стоило последовать совету и отдохнуть, но сон не шел. Предложение Ципоры застало ее врасплох. В подобном выборе она скорее бы доверилась отцу. Сама же, как любящая и послушная дочь, его приняла. Все же Исаак пообещал, что последнее слово останется за Ревеккой, но если бы тот представил Иакова, как ее будущего мужа, до злополучного турнира в Эшби, то она бы не возражала – молодой и красивый, а раз одобрен отцом, то и достойный. Только вот вряд ли такое могло произойти, и Ревекка понимала почему. Судя по скромной обстановке дома и темным одеждам его обитателей, дела ростовщика Меира шли не так уж и хорошо. Несмотря на все тяготы, здесь царила любовь. Старик Меир – добродушный, невысокий толстяк с редкой седой бородкой и заразительным смехом, послушный своей жене, в отличие от него худощавой, строгой Ципоре, их неуемная дочь Лея – такие разные. Ревекке после всех пережитых приключений они казались родней. Она могла бы войти в этот род, как Руфь в семью Ноеминь, если только поверит, что Иаковом движет не только жалость или выгода, а и любовь. Он видел ее всего несколько мгновений. Неужели этого времени ему оказалось достаточно, чтобы воспылать страстью подобно…

Буагильбер уже наверняка обнаружил пропажу. Наверняка задумался, может и правда, как утверждали на суде, она умеет обращаться в лебедя.

Почему она опять вспоминает проклятого храмовника? Зачем, уже обжегшись распутной страстью, она снова пытается найти большой костер, если ей нужен только огонек взаимного уважения?

Такими рассуждениями, признала Ревекка, она завела себя в тупик. Утром она согласится на предложение Иакова, а точнее Ципоры, и разом похоронит тяжкое прошлое.

Решение было принято, но сон не шел. Ревекка приподнялась на своем ложе.

Добрые хозяева накормили ее так, словно храмовник в плену держал ее впроголодь. Из-за недоразумения ей не удалось утолить жажду. Ревекка потянулась за чашкой для питья, но та оказалась пуста. Нерадивая служанка не догадалась снова налить ее, да еще и кувшин унесла. На дне осталось всего немного отвара. Ревекка принюхалась. Питье на запах показалось ей странным. Смочив два пальца в остатках жидкости, она попробовала ее на кончик языка. Вкус оказался не менее подозрительным.

Какая-то сила толкала Ревекку выйти из покоев. Она хотела пить, но не хотела тревожить хозяев или подставлять служанку из-за своего каприза. Спустившись вниз, Ревекка оказалась в комнате, где хозяин дома принимал посетителей. Глаза, привыкнув к темноте, различили предметы: сундук, скамья, стол, а на нем кувшин. В детстве, когда Ревекка прибегала к отцу, то они любили разыгрывать старую историю, о праматери, именем которой ее нарекли.

– Дай мне напиться, красавица, – говорил отец, ухватившись за кувшин Ревекки.

– Пей! Я и верблюдов твоих напою!

Она провела рукой по гладкому, без выбитых на нем узоров кувшину. Сделала глоток, ощущая послевкусие даже малой толики отвара Ципоры. Обо всем она может расспросить хозяйку следующим днем, пока же нехорошо, если кто-то увидит ее в нижней камизе да еще и с непокрытой головой. Ревекка уже собралась вернуться к себе, когда услышала слишком громкое продолжение разговора.

– А что твоя Симха?! Ни лица, ни стати! И за душой ни шекеля! – гневный высокий голос несомненно принадлежал Ципоре. – Пригрели подлую змею!

– Если ты ее только пальцем тронешь… – Ревекка узнала голос Иакова.

– И что тогда? Побьешь мать? Чтобы горя мне не было – и меня самой тоже, дожить до такого дня! – заголосила Ципора.

В разговор вступил хозяин дома. Ревекке пришлось прислушиваться, так как, в отличие от своих собеседников, говорил он тихо, хоть и размеренно.

– Тише, женщина. Не зови беду. Ты же, сын, не забывайся. Где твое почтение к той, которая произвела тебя на свет?

– На позор? Что бы мне назвать женой гулящую девку, а своим ее ублюдка от неверного?

– Если бы не твоя Симха – от этой беды мы бы уже избавились. Тут важно не кто она, а кто ее отец. Да Исаак из Йорка богат настолько, что весь путь с Йорка до нашего порога мог бы умастить серебряными фунтами и золотом! Если эта девица и появилась у нас, то, как ответ на ревностное восхваление Иеговы. Она – наша с отцом спокойная старость, достойный муж для Леи и будущее твоих детей. Этим же утром надень ей на палец кольцо. Скажи: «Этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моисея и Израиля». Мы же с отцом будем свидетелями. Ночью сделаешь ее своей женой, а перед этим днем я позабочусь, чтобы прежде, чем принять тебя, она оказалась чиста…

– Зачем так торопиться, Ципора… – снова заговорил глава семейства. – С чего ты решила, что девушка с приплодом?

– Скорее я поверю, что разрушенный подлым Титом, Величественный Иерусалимский Храм вновь отстроят еще при нашей жизни, чем в то, как сбежала девчонка из своего плена, – проворчала хозяйка. – Спустилась по стене, как ящерица? Раз наша гостья что-то скрывает, то что-то тут нечисто. Скорее, она обрыдла любовнику, и он ее выгнал. Почему такое могло произойти, если девушка и лицом, и телом приятна? Может из-за того, что неверный не желает принимать плод своих чресл?

– Подожди, женщина, если это та самая Ревекка из Йорка, то не вернул бы неверный ее отцу? Не из жалости к старику и обесчещенной девице – такое этим зверям не ведомо, а из насмешки и собственной корысти? Сама знаешь, как велика родительская любовь.

– Может ты и прав, но что ты этим хочешь доказать? – уже не так решительно оборонялась Ципора.
– Девушка знает наш язык и Тору, но точно ли мы уверенны, что это та самая пропавшая Ревекка? Не лучше ли дождаться Исаака, не торопя господний замысел.

– Мудрые слова!

– Ай! Делайте, что хотите!

Ципора так эмоционально, так сердито крякнула, что Ревекка легко представила, как уверенная в своей правоте женщина машет рукой, временно отступая, но не сдаваясь. Гостью же опустили с небес на землю, и ей бы чувствовать угнетение и обиду, но она испытывала только непонятную легкость. Скоро она увидит отца! А еще Иаков ее не любит, и не она нарушила его сердечный покой! А еще…

– Что ты здесь делаешь, госпожа? Позволь я отведу тебя в твою комнату.

Ревекка едва не вскрикнула, когда позади нее послышался испуганный шепот и кто-то осторожно коснулся ее плеча. Обернувшись, она увидела неловкую маленькую служанку.

– Ты-то мне и нужна. Пойдем, Симха, – Ревекка пошла вперед, а служанка послушно засеменила следом. Когда они оказались на месте, Ревекка, присев на ложе, потребовала: – Зажги лампу, Симха.

– Как скажешь, госпожа. Но откуда тебе известно…

– Откуда мне известно твое имя? – перебила ее Ревека. – Так назвала тебя хозяйка. В этом нет тайны, но я знаю кое-что еще. Меня ведь, Симха, обвиняли в чародействе.

Лампа в руках служанки дрогнула. Наверняка в таком маленьком доме история гостьи стала известна всем обитателям. И каждый трактовал ее по-своему.

– Я пойду, госпожа…

– Погоди. Не хочешь поведать, что было в отваре, которым Ципора пыталась меня потчевать? – девушка молчала. – Тогда я сама тебе расскажу. Мята – она отгоняет тяжелые думы. Мед – для приятного вкуса и хорошего сна. Он же, если добавить даже немного, скроет горечь мяты. Правда, в напитке Ципоры его оказалось в излишке. Может для того, чтобы скрыть другую горечь – горечь полыни?

– Я пойду, госпожа, – повторила служанка. – Меня могут хватиться.

– До утра далеко. Никто тебя не хватится, – резко отрезала Ревекка. – Пока же слушай меня. Зелье из мяты и полыни дают раньше срока разрешившимся женщинам, чтобы очистить лоно. Беременная же, случайно или нарочно выпив его, рискует потерять ребенка. Однако, если плод крепко цепляется за чрево матери, все может завершиться только резкими болями. Для того, чтобы избавиться от него есть другое средство – такое сладкое, что мед только слился бы с его вкусом, но его было слишком много, чтобы мята приглушила пряно-земельный запах. Случайно тебе не известно, что это за зелье?

– Известно! – неожиданно, гордо вскинув голову, огрызнулась робкая Симха. – На себе довелось испробовать. Спорынья это.

Ревекка на мгновение замерла, не готовая к такому повороту. Но как бы остро она не жалела Симху – речь шла о ее собственной жизни.

– Столько спорыньи убило бы не только ребенка, если бы он был, но и меня. Неужели Ципора желала мне мучительной смерти?

– Она не желала. Я вместо щепотки подсыпала целую горсть спорыньи, когда Ципора отвернулась. Можешь поднять дом на ноги и рассказать правду, – презрительно ответила Симха.

– Но в последний момент, даже рискуя навлечь гнев хозяйки, ты отказалась от своих намерений, и спасла жизнь той, которая едва не разрушила твою.

– Что мне с твоей доброты? – бросила Симха и отвернулась, чтобы соперница не увидела ее слез. – Дари ее своему мужу.

– Я пришла сюда не для того, чтобы сеять раздор и забирать чужое, – служанка хмыкнула, как до того делала ее хозяйка, а Ревекка с какой-то легкой грустью вынужденно признала, что у Ципоры с неугодной бедной невесткой гораздо больше общего, чем у той, которая, как ей кажется, приведет всю семью к достатку. – Если Иакову нужны два свидетеля, чтобы назвать тебя своей женой, то с приездом отца они у вас будут. Я же не покину Англию, пока не увижу вашу свадьбу с раввином и хупой.

– Так сладко говоришь, что хочется верить, – куда и делась робость униженной девушки. – А ты сама как? Думаешь, позор так скоро забудется? А если еще ребенок от неверного?

– Не стоит обо мне беспокоиться, Симха, – несмотря на резкий тон служанки, Ревекка не стала подражать ей, а говорила мягко и уверенно. – У моего отца в Гранаде есть брат, пользующийся особым расположением у самого короля Мухаммеда Боабдила. Он давно звал отца покинуть этот жестокий край и, заплатив умеренную дань, которую мусульмане взимают с людей нашего племени, вести дела и жить спокойно, без обид. Что касается ребенка – об этом говорить еще рано. Я не настолько уверена, как почтенная Ципора. Если она все же окажется права, то дитя станет моим господним благословением. Ему не придется стыдиться своей матери.

– Мне пора, госпожа… – яростная тигрица мигом превратилась в тихую мышку, желающую поскорее сбежать после дерзкой вылазки за крохами.

– Иди. Только лампу оставь зажженной, – благосклонно разрешила Ревекка.

После ухода Симхи Ревекка улеглась на ложе так, чтобы огонек лампы оставался в пределах ее взгляда. Ни страха, ни отчаяния от того, что в ней, возможно, уже зреет новая жизнь. Приложив руку к животу, она попыталась представить подобное чудо. Как будто бы внутри горел маленький огонек. В прекрасной Гранаде, где на деревьях зреют солнечные апельсины, дочь Исаака и Рахиль станет ухаживать за больными, помогать нуждающимся, кормить голодных. Тело Ревекки находилось в доме ростовщика Меира, а душа уже там, в далекой стране: устав от дел, посвященных любви, богу и людям, она присаживается на лавку под раскидистой зеленой кроной. В ладони Ревекки покоится маленькая теплая ладошка, а над сидящими висит спелый плод апельсина – чтобы сорвать, надо только протянуть руку…
Хитроумная Симха придумала, как переубедить хозяйку, что их гостья не беременна.

– Этим утром курица пролила свою кровь не только ради того, чтобы быть съеденной за обедом. Теперь Ципора успокоится. Только сама не пожалей потом, госпожа.

Ревекка не собиралась предаваться сожалениям и унынию. Ципора согласилась подождать приезда отца и тогда решить вопрос о замужестве. Осталось снова запастись терпением.

Три дня ожидания прошли безмятежно и спокойно. Ревекка уже начинала скучать и томиться своим статусом жертвы и дорогой гостьи. Уговорив Лею помочь ей с домашними обязанностями, она шла за подругой, когда та внезапно остановилась.

– Похоже у отца заемщик. Если мы тихонько подкрадемся к занавеси, то можем взглянуть одним глазком на него, – прошептала Лея, ожидая своеобразное скудное развлечение.

Посетитель заговорил, и сердце Ревекки сделало гулкий удар, а тело оцепенело.

– Бриан! – ей пришлось прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах.

– Тот самый насильник? Ты так бледна, словно и кровинки в лице не осталось. Бедная моя. Пойдем скорее отсюда, – крепко схватив Ревекку за запястье, Лея потянула ее прочь. – Не бойся! Он не доберется до тебя.
Как ни утешала ее Лея, оставшийся день Ревекка постоянно оглядывалась на дверь и вздрагивала от любого подозрительного шума, ожидая, что вот-вот ворвется храмовник и схватит ее, как это было при отступлении из Торкилстона. Храмовник! Именно храмовник или коварный Буагильбер. Он вливал ей в уши сладкий яд и просил звать Брианом, вот и сорвалось с языка это имя, как только услышала его голос. Хорошо, что невинная Лея не обратила на это внимания, как и на быстро промелькнувшую улыбку Ревекки. Сложив одно с другим, мало ли как бы она это расценила. Ревекка всего лишь радовалась счастливому избавлению. «Я смеюсь, потому что хитрый охотник прошел в шаге от добычи и не заметил ее», – убеждала она себя и понимала, что лукавит. Храмовник приходил не за нею, а затем, зачем неверные обычно ходят к ростовщикам: сделать заем. Похоже, без поддержки ордена для него начались тяжелые времена. Призрак нищеты стал лучшим лекарством от страсти. Она же к этому стремилась? Почему же тогда ей так тоскливо и холодно? Она надеялась, что если храмовник и кинется за нею, если найдет ее в том краю, то законы враждебной ему веры защитят несчастную жертву. Не кинется он! Не станет искать! Хотя разве не в этой милости господа ответ на молитвы Ревекки? Все закончилось…

В эту ночь в мечтах о далекой Гранаде на скамье под кроной апельсинового дерева Ревекка сидела совсем одна…

Глава 4

Колеблется граф - не уйти ли назад?
И волосы дыбом, и руки дрожат.
Но дерзкой гордыней он вновь обуян:
Он вспомнил о той, кем гордится Ливан.

Вальтер Скотт «Владыка огня» (Перевод В. Бетаки)

Больше недели Ревекка жила в доме ростовщика Меира. Нанеся только один визит, храмовник больше не появлялся, а бывшая пленница о нем и не расспрашивала. Гораздо больше ее тревожило другое: проливные дожди, отворившие небесные окна. Они не прекращались уже несколько дней, размывая дороги. Как бы ни торопился отец, при подобных обстоятельствах он вынужден будет задержаться.

Даже такому ненастью, как Всемирный потоп, когда-то настал край. Кто же знал, что за природными бедами придут другие – людские, рукотворные.

– Грязные собаки! – влетевший в разбитое окно увесистый камень пролетел всего в дюйме от испуганной Леи. И если бы девушка, взвизгнув, не отклонилась, он бы наверняка размозжил ей голову.

– Вывихнуть мне ноги, танцуя на ваших могилах! – с опозданием пытаясь прикрыть собой испуганную дочь, прокричала проклятия Ципора. – Червь им мозг погрыз? Что на них нашло?

Судя по шуму, чуть ли не весь город собрался за стенами дома Меира. Голоса сливались в один рассерженный гул, как будто злой великан разорил гнездо гигантских пчел, и теперь весь рой искал обидчика в доме ростовщика. И все же это были люди. До осажденных долетали угрозы и проклятия, пусть и не такие витиеватые и острые, как у хозяйки дома, но еще более страшные, такие, что имели больше вероятности сбыться. Кто-то посоветовал выкурить семейство Меира огнем, но отсыревшая солома отказывалась загораться.

– Глупцы! Поджарят нас и весь город в придачу! – Иаков сжал кулаки. Похоже, сейчас он как никто сожалел о несправедливых законах назарян, запрещающих его народу носить оружие.

– Град побил их посевы. Вот они и ищут виновных, – не теряя хладнокровия, рассуждал Меир. – Я родился здесь…

– И здесь умрешь, если не образумишься. Что ты надумал? – оставив Лею, Ципора бросилась наперерез мужу, который уже потянулся к двери, чтобы ее открыть.

– Поговорить. Я знаю этих людей…

– Поговорить? Нет, муж мой, это твою голову опустошил титов червь. Ты не Моисей, чтобы этот сброд расступился перед нами, подобно морю, по одному твоему слову. Да и тому понадобилось наслать на египтян Десять казней, чтобы убедить.

Воспользовавшись спором родителей, Иаков начал укреплять дверь, подсунув под нее увесистый сундук с крамом. Ревекка подала ему один из стульев. Встрепенувшаяся Симха подхватила еще один стул и, зайдя с другой стороны, передала его Иакову. Загромоздив ими двери, сын ростовщика взялся за массивный отцовский стол, приподняв его без видимых усилий.

– Хотите весь дом разворотить? – ворчал Меир. – Негде и присесть.

Ревекке показалось, что показной беспечностью ростовщик пытается подбодрить перепуганных домочадцев. Косяки двери уже содрогались, и было ясно, что устроенное наскоро заграждение ненадолго удержит лютующих горожан.

– В этом доме нет тайного хода? – Ревекка вспомнила вместительный сводчатый подвал в их доме в Йорке, в котором хранилось достаточно еды, питья и товаров, чтобы в случае напасти переждать несколько дней, не испытывая трудностей. Только одному из назарян довелось раскрыть этот секрет. Он назвался Диком Самострелом. Выкупив его из тюрьмы, пока он не окреп, скорее от отца, чем от преследователей скрывала в подвале. «Благодарность неверного уже в том, чтобы он не обернул твою доброту против тебя», – только и сказал отец, когда все обнаружилось.

– Уже жалеешь, что оказалась здесь с нами? – резко ответил Иаков.

– В этом доме только один выход, дочка, – мягко пояснил Меир. – Нам некуда деваться. Остается уповать на господа: что дверь выдержит до той поры, как безумие закончится.

Они забылись в общей молитве, прерванной вонзившимся в дверь лезвием топора.

– Опустите покрывала, – скомандовала Ципора подопечным девушкам.

Симха увлекла Ревекку в сторону. Набрав горсть золы из камина, она щедро размазала ее по своему лицу. Ревекка не успела возразить, как девушка проделала подобную процедуру и с ее лицом.

– Так надежней. Скажут: «Что с этой никчемной…». Ты же в глаза им не смотри. Может, все и обойдется.

– А как же Лея? – не выказывая особой благодарности, Ревекка попыталась вернуться к Ципоре и Леи. Обе женщины, не отрывая взгляда, пристально следили за брешью в двери, увеличивающуюся с каждым мгновением. Мать положила на плечо дочери руку, как будто желая придать уверенности. Ревекке вдруг также захотелось передать хоть часть тревог кому-то, кто старше, сильнее, опытнее ее. Вроде недавно, но как будто в другой жизни она наблюдала за кровавым падением замка. Всего лишь случайный свидетель тогда, теперь она была на одной из сторон противостояния, победитель которого уже известен.

– Она не согласится. Слишком много в ее жизни было солнца, чтобы забыть, зачем нужен плащ. Да и времени нет убеждать.

На этих словах Симхи преграда, защищавшая обитателей дома, рухнула, и разъяренные разбойники вломились внутрь. Ринувшись навстречу, Иаков безуспешно пытался их остановить. Ударом кулака ему удалось свалить одного из захватчиков, но следующий ворвавшийся подобным же образом остановил самого Иакова. Лея вскрикнула.

– Какой цветочек взрастил старый пес, – один из разбойников, мужчина лет сорока, с жидкими, неясного цвета волосами, в одежде, скорее грязной и сваленной, чем действительно старой, сдернул с лица девушки вуаль. Его действия противоречили грубым словам восхваления красоты дочери ростовщика. Без единого раздумья мужчина сорвал с шеи Леи ожерелье.

– Вот! Возьми все! – пока злодей не причинил дочери боль, Ципора сама скоро сняла с нее остальные украшения и протянула грабителю. – Не обижай мою девочку. Чтобы ни произошло – она невиновна.

– Бедный агнец! – засмеялся разбойник. – Не беспокойся, старуха, от Эйкена еще ни одна женщина не уходила обиженной.

После такого заявления мать и дочь просто-таки вцепились друг в друга. Несколько здоровых горожан с трудом их растащили.

– Пффф! – стиснув подбородок Ревеки в ладони и приподняв его, окатил гнилостным запахом изо рта еще один из захватчиков – обрюзгший от выпивки йомен. Похоже, хитрость Симхи сработала и Ревекка не показалась толстяку привлекательной, впрочем, как и маленькая служанка. Сопровождая каждый толчок и пинок проклятиями, их погнали к выходу. Меир получил увесистый удар только за то, что пытался успокоить жену. Беда в том, что от волнения он сказал это на родном языке, что тут же вменили ему в вину:

– Проклятый колдун! Хватит бормотать свои заклинания!

Оказавшись за порогом, пораженная Ревекка застыла: ей никогда не доводилось видеть столько ненависти. Возле дома Меира и вправду собрался весь город: мужчины, женщины, дети, старики – лица у всех перекошены злобой.

– За что ты так страшно убил моего сына? Что тебе сделал мой мальчик? – мощная, как колосс, женщина трясла огромными кулачищами, пытаясь дотянуться до Меира.

– Ты же Идгит, валяльщица шерсти? Скорблю вместе с тобой, если с одним из твоих сыновей произошло несчастье, но ни я, ни мое семейство к этому не имеет никакого отношения.

– Может, скажешь, что ничего об этом не знал? – судя по сутане и особым образом выбритой голове, обвинителем был священник. – Мальчик был утоплен, точно так же, как ваше подлое племя ранее убило другого ребенка в Норвиче. Тогда было доказано, что преступление оказалось сатанинским обрядом, призванным навредить добрым христианам.

– Клевета! – Ревекка заметила, как сложно сдержаться Иакову. Он снова готов был ринуться на обидчиков, но понимал, что силы не равны и его опрометчивость может стоить жизни его родителям.

– Ты смеешь обвинять Божьего человека во лжи, мерзкий червь? – в разговор вступил тот, кто, скорее всего, являлся истинным командиром погрома: мужчина лет тридцати, несомненно, рыцарь, вернувшийся из крестового похода, о чем свидетельствовал нашитый спереди на плаще крест. – Ты требуешь доказательств?

Его речь прервал истошный вопль Леи. По слишком уж очевидной причине ее, в отличие от остальных пленников, оставили в доме вместе с задержавшимися там «добрыми христианами».

Меир побледнел и издал стон, похожий на скулеж раненого животного. Ципора упала на колени, открыв рот в беззвучном плаче. Симха закрыла глаза и зажала ладонями уши. Ревекка желала бы последовать ее примеру, отрешиться хоть на краткий миг, равный удару сердца, от творящегося ужаса, но еще раз оглянулась на окружавшую толпу, надеясь увидеть хотя бы одно сочувствующе лицо. Нет, только злорадство и ярость, даже у женщин.

Иаков сделал отчаянный рывок, пытаясь хоть поздно, но спасти сестру – и тут же был сбит с ног и повален на землю.

– Скотина! – первый расчетливый удар в бок поверженного бунтовщика нанес благородный рыцарь.
Как по команде толпа сомкнулась вокруг Иакова. Дубинки, палки, кулаки так и взмывали вверх. Крики, плач и мольбы только подбадривали палачей, заставляя сильнее избивать жертву. Другие же добровольцы из «добрых горожан» держали пленников, не позволяя бросится на помощь родственнику и соплеменнику.

– Достаточно! – рявкнул рыцарь, но не из милосердия к избитому молодому еврею, а потому что его внимание привлек выходивший из дома Меира толстяк: тот самый, который пренебрег Ревеккой. Толпа неохотно, как свора собак, которую отогнали от затравленной полумертвой добычи, отступила.

– Так вот какие доказательства нужны были тебе, Сэйр Аркур, – Ревекка не узнала голос старого ростовщика: глухой голос человека, которого уже ничто не связывает с этим миром.

В руках у рыцаря оказался кованый ларчик. В подобном отец Ревекки хранил долговые расписки. И у этого было то же назначение. Поддев острием ножа крышку, Сэйр Аркур высыпал на землю бумаги, стоившие целого состояния.

– Огня! – приказал он, и заботливая рука тут же поднесла зажженный факел.

Меир равнодушно смотрел на костер, онемела и острая на язык Ципора. Она и Симха неотрывно смотрели куда-то – и Ревекка решилась перевести туда взгляд: на тело Иакова. Чуда не случилось. Молодой Давид оказался повержен и разбит. Он лежал без единого движения и звука. Красивое лицо изувечено и похоже на изуродованный кусок мяса, левая рука неестественно выгнута, и столько крови, смешанной с грязью. К горлу подступил ком от ощущения собственной слабости и бессилия и холод от понимания, что если Ревекке из Йорка и случится перенести нынешний день и увидеть солнце следующего, то эту картину из памяти ей не изжить никогда.

– Это еще не все! – провозгласил Сэйр Аркур, оборачиваясь к толпе. – Наверняка в доме этого нечестивца есть тайник.

– Так развяжем ему язык!

– Давайте-ка поджарим всю свору!

– Сотворим чудо: превратим собаку в поджаренного поросенка!

– Стойте! – рыцарь поднял руку, умеряя воодушевление толпы. – Есть лучший способ.

Ревекка, как и остальные, повернула голову туда, куда указывал Сэйр Аркур. В проеме двери стояла Лея, сама не своя, но живая. На бледном лице краснел след от удара, платье от ворота было разорванно, а волосы намотаны на кулак возвышающегося, как палач над жертвой для заклания, Эйкена. Его правая рука сжимала нож, приставленный к горлу Леи. Казалось, он уже впился в нежную кожу. Еще чуть-чуть и появится кровь, но Лея выглядела безразличной. Она ждала смерти, догадалась Ревекка.

– В углу, третий камень от камина, чуть светлее остальных, – Меир не собирался упорствовать, рискуя жизнью дочери, хотя и понимал, что, скорее всего, оттягивает смерть ненадолго.

– Я сам взгляну, – как-то вдруг неожиданно вызвался Сэйр Аркур. Время, пока шел обыск, показалось Ревекке вечностью. Наконец-то смельчаки, рискнувшие войти в логово колдуна, вернулись.

– Найдены ли доказательства сношений с дьяволом? – озвучил всеобщий вопрос священник.

– Неверный не соврал, – сообщил Аркур. – Точно там, где он указал, найден тайник с серебром и золотом. Отец Томас, несомненно, распорядится грязным богатством во благо и во славу Господа.

В толпе прошел глухой рокот:

– Наверняка уже со своими сподручными успели набить кошельки.

– И что теперь?

– Отпустят и все?

– Наверняка сговорились!

– Поганый пес сумел откупиться!

– Кроме того в тайнике было найдено еще кое-что! – не обращая внимания на недовольство горожан, жаждущих справедливости, а скорее, наживы, Аркур продемонстрировал находку: ожерелье. – Узнаешь?
Подтолкнув безвольную Лею к матери – знак честно исполненного уговора, рыцарь шагнул к Меиру.

– Узнаю, – неожиданно согласился тот. – Я продал его одному рыцарю. Сэру Годрику Готье.

– Я тоже его узнаю! – вперед вышел высокий нескладный юноша. – Я Сакса, сын Идгит, подмастерье, желаю свидетельствовать! Я видел это украшение у моего брата Редульфа. Ему передала его красивая, богато одетая незнакомка за то, что он показал ей, где дом ростовщика.

– Как видите, все дороги ведут в дом ростовщика, – провозгласил Аркур, взявший на себя роль судьи и обвинителя. – Кто же та загадочная красавица? Может она? – он ткнул пальцем в Лею.

У Ревекки перехватило дыхание, как будто она летела в пропасть: преступление ужасное, подлое… Несчастный мальчик, из-за нее оказавшийся звеном в цепи заговора… Ревекка тоже узнала ожерелье. Возможно, стоило учинить другой обыск, чтобы найти того, у кого остались браслеты и серьги? Она понимала, как мал шанс, что ее услышат, но и молчать, позволяя твориться несправедливости, не могла.
– Я Ревекка из Йорка, дочь Исаака! Я желаю свидетельствовать! – Толпа снова зарокотала, но не от внезапного заявления Ревекки, а оттого, что людей вынудили расступиться, чтобы пропустить новых действующих особ судилища – трех всадников. Ревекка прекрасно знала всех их, особенно того, кто в полном боевом вооружении возглавлял небольшой отряд. – Вот он, сэр Годрик Готье!

– Это не мое имя, тебе это прекрасно известно, – того, к кому обращалась, совершенно не смутил странный вид Ревекки. Он медленно, по кругу объезжал со своими спутниками пленных евреев и их судей, и горожане вынужденно отступили еще на несколько шагов.

– Так свидетельствуй, Бриан Буагильбер! Спаси несправедливо оклеветанных!

– Я приехал спасти тебя, – он протянул руку, но Ревекка отступила.

– Нет! Я останусь с теми, кто близок мне по вере и положению! Ай!

Ревекка не успела уклониться. Нога предательски подвернулась, и прежде, чем девушка успела утихомирить резкую боль и прийти в себя, храмовник, слегка нагнувшись, схватил ее за ворот платья, как котенка за шкирку, и приподнял.

– Головой за нее отвечаешь, – довольно бесцеремонно Буагильбер передал не успевшую прийти в себя Ревекку подъехавшему почти вплотную молодому оруженосцу Арну.

Горожане начали подозревать неладное: у них из-под носа уводили одну из жертв. Пока что никто не решался противостоять открыто, даже Сэйр Аркур, только сама спасенная вдруг начала возражать.

– Отпусти! Прошу тебя! Я должна быть там! – умоляла она, но безрезультатно.

– Тише, госпожа. Не осложняй мастеру его миссию. Ради тебя он совершает то, что навсегда закроет путь к положенным ему почестям и возвышению, – негромко, но грозно предупредил подопечную Арн.

Ревекку поразило не вежливое обращение – мало кто решился бы назвать «госпожой» еврейку и поставить, таким образом, над собой, но весть об опасных намерениях Буагильбера. Она притихла. Лошадь с ровного шага перешла в галоп, а Ревекка так и не решалась оглянуться, словно один взгляд превратит их в соляной столб, как непослушную жену Лота.

Они остановились далеко за городской чертой. Арн слез с лошади и осторожно снял Ревекку. Молодой оруженосец пожертвовал большей частью воды из бурдюка, чтобы она смыла с лица сажу. Потом Арн удалился по своим мужским делам и долго не появлялся. Ревекке показалось, что все это он делал специально. Пока он отсутствовал, она даже с вывихнутой лодыжкой могла придумать, как взобраться на лошадь.

Ревекка не верила в бескорыстное благородство Буагильбера.

«Какое мне дело до того, что станет с евреем?», – кажется, так ответил храмовник на ее мольбы спасти отца из пылающего замка. Если он только прикрывал бегство Арна и Ревекки, то уже давно должен был их найти. Он сильный и опытный воин, но что два пусть и умелых человека против толпы? Многие горожане, отправляясь разбираться с «колдунами», вооружились вилами, топорами, дубинками…

– Он скоро будет здесь, госпожа, не успеешь и молитву прочитать своему Богу, – как будто разгадал ее мысли Арн.

Ревекка кивнула.

– Но как он узнал, что я в беде?

Прежде чем ответить, Арн сорвал колосок пырея, очистил его от листочков и сунул в рот.

– Городок невелик. А уж о погроме весть скоро разлетелась, – сквозь зубы ответил он. – Если бы мастер не боялся опоздать, то соглядатай за домом получил бы нагоняй за позднее донесение.

– Так он знал… – еще бы понять: сама она разочарована или обрадована прозорливостью врага…

– «Если птичка захотела ощутить свободу, то пусть насладится в полной мере до поры до времени. Пока она затаилась в гнезде и не чирикает, и мы, и она в безопасности».

Ревекку не обидела попытка так бесхитростно ее ужалить, передав слова Буагильбера. Скорее, насторожило то, что за этим стояло. Так же, как легко храмовник предположил, куда скрылась его пленница, так же легко было предположить, что его дерзкая выходка не окажется безнаказанной. Тяжелой поступью возмездие шло за ними следом.

– Какое бы беззаконие ни учинил твой хозяин, ты его оправдаешь, – беззлобно сказала Ревекка. Раньше она не желала замечать, насколько преданы Буагильберу его люди, раз готовы сложить голову в сомнительном деле только ради прихоти хозяина. Одним страхом подобной верности не добиться.
Арн не успел ответить. На дороге показались те, кого ждали: два всадника, и не только. В телеге, запряженной беломордым рыжим мулом, ехало все семейство ростовщика Меира. Почти все… Наскоро прикрытый мешковиной и ветошью, с ними ехал скорбный груз: Иаков. Ревекка и хотела бы если не приободрить, то хотя бы разделить общую скорбь, но подойдя ближе, услышала полушепот потемневшей от горя Ципоры:

– Не могу видеть эту девку! С ней к нам в дом пришло несчастье. Сам Ангел Смерти выбрал ее своей спутницей.

Ревекка не стала дожидаться, пока Меир ее прогонит и навлечет гнев храмовника, но ростовщик сам догнал ее.

– Прости ее, дочка. Она не хотела тебя обидеть.

– Госпожа Ципора права: я навлекла на вас беду. Если бы я не пришла к вам за помощью, Иаков был бы жив.
– Мы не знаем, какими путями поведет нас господь. Если соседи держали за пазухой камень, то все равно когда-то бросили бы его: с лживым наветом или без. Но тогда бы у нас не было защитника.

– Благодарю вас, что не держите зла, – такую тоску ей еще не переходилось переживать. Было ли искренним прощение Меира или нет, но она впервые ощутила преграду между собой и своим народом. – Куда вы теперь?

– В Уэлби. Там у Ципоры родня. Ты могла бы поехать с нами, если только… – ростовщик бросил беглый взгляд на Буагильбера, сидевшего, прислонив к дереву спину.

– Пусть удача вам светит, как звезды на небе, – прервала его Ревекка, пока Меир не произнес: «если храмовник тебя отпустит».

У нее оставалась тревога, тяжкими путами сжимавшая сердце. Если сначала она хотела посоветоваться с Меиром, то теперь совсем отказалась от этой идеи. Что он мог сказать? Проси помощи у своего покровителя? И разве в сложившейся ситуации у нее был иной выбор?

Дерево было достаточно широким, чтобы найдя в стволе опору, присесть рядом с Буагильбером, но не коснуться его.

– Прекрасная дева снизошла одарить вниманием того, кто из-за ее прелестей теперь навсегда отвергнут своими соплеменниками? – дурной знак: храмовник даже не повернул в ее сторону голову. – Христиане нередко проливают кровь друг друга ради славы или богатства. Но делать это ради евреев?

– Ты говорил о своей душе, как о засохшем саде… Но сегодня я увидела там невероятной красоты цветок… – как-то само собой Ревекка так же, как ранее Арн, сорвала колосок. Только вместо того, чтобы использовать его как зубочистку, она свернула его в травяное колечко – нехитрое украшение на палец.

– Лучше уж твое молчание, чем такая грубая лесть. Чего ты хочешь?

Просто чтобы занять руки и скрыть волнение, Ревекка надела травяное колечко на палец.

– Мой отец… Он направляется сюда, чтобы встретиться со мной, и может угодить в ловушку.

– Уже нет!

– Как? Что с ним произошло? Ты…? – на мгновенье перед глазами Ревеки погас свет. Она боялась озвучить страшную догадку.

– Я перекупил посланца. Это было не так и сложно: ростовщик скуп, двойная цена за то, чтобы донесение не было доставлено, оказалась не такой и непомерной. Твой отец и не предполагает, где ты.

– Невероятный человек! – Ревека скомкала стебелек и отбросила прочь.

– Прекрасный цветок увял? – Буалгильбер усмехнулся, но это была не злобная, а, несмотря на прожитые лета, коварная ухмылка мальчишки, которому удалась проказа. – В путь! – скомандовал он.

Ревекке только и оставалось подчиниться. Главное, что успокаивало ее, что внушало надежду: отец в безопасности.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Брибекка

---

Викинги. Анонс 11 серии

---

Викинги. 10.04

Шикарный полуфинал

@темы: Роллизла

---

Заброшенный перевод "Солнца в зените". Совсем крохотный кусочек. Братки...

Ричард почувствовал, как к его лицу прилил жар: неожиданная серьезностью в голосе Эдуарда, встревожила его душевное спокойствие больше, чем требовала необходимость. Это было волнение, которое он уже долгие годы не ощущал в присутствии Эдуарда, и он понимал причину. Это был первый раз, когда Эдуард говорил с ним не как суверен, и не как старший брат с десятилетней разницей. Это было общение равных. Эдвард считал его именно таковым.
- У меня для тебя есть награда, - просто сказал он, вместо своих обычных насмешек, указав, что здесь задействована и его личная выгода.- Еще нет, - загадочно сказал Эдуард, и подождал, пока Ричард обменялся запоздалыми поздравлениями с Уилом, прежде чем снова отвести парня в сторону. – У меня есть для тебя новость, Дикон, которая должна у тебя вызвать огромный интерес, - с легкой улыбкой. – Ланкастер мертв.
Ричард отозвался не сразу. Его лицо было неподвижным, замершим. А потом в темных глазах блеснул внезапный свет.
- Ты не мог сообщить мне более приятной новости, - сказал он с таким удовлетворением, что Роб удивленно зыркнул на него, а Френсис подумал: «В этой голове до сих пор ветер гуляет».

@темы: Richard III, Солнце в зените

---

Полный размер

Автор

---

Получить послание стихии
@Firesnakes

---

Еще Ролло+Гизла

От laure-demontety

@темы: Роллизла

---

Милота

Вот так вот ради 2-х минут страдать целую неделю. Зато какие 2 минуты
Ты ждешь моего ребенка. Это делает меня счастливым.

@темы: Роллизла

---

---

Название: Выбор Ревекки
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  andelyta
Канон: В. Скотт «Айвенго»
Размер: миди, более 16000 слов
Пейринг: Бриан де Буагильбер/Ревекка
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: AU, Dub-con
Краткое содержание: Было ли разумно спасти врага? Храмовник не привык отступать.
Примечание: 1) все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
2) данный текст является продолжением «Перемирие» ;
Скачать: Выбор Ревекки

Глава 1

Мы не первые с тобой,
Стремясь к добру, наказаны судьбой.
Уильям Шекспир. «Король Лир» (пер. Т. Л. Щепкиной–Куперник)

– Как же ты выросла, моя красавица-сестра!

Разве выросла? Ее статному старшему брату пришлось присесть, чтобы быть вровень с Ревеккой. Как бы ни баловал ее отец, но те сладости, которыми потчует ее Хаим, всегда слаще. Вот-вот он должен спросить: «А что же я привез малышке Ревекке из своих странствий?» Ей же предстоит нелегкая задача угадать подарок. Может, в этот раз ее ждет диковинный сладкий апельсин, чудесный плод цвета солнца. Брат молчит, и Ревекка начинает сердиться.

– Тебя так долго не было, – она капризно надувает губки.

– И правда, – грустно кивает брат. – Скоро женихи заполнят весь дом. Я же сяду, как судья, и отошлю прочь любого, кто не назовет, по меньшей мере, сто имен, восхваляющих ум, красоту и добрый нрав моей Ревекки.

– Как же я выйду замуж, если ты разгонишь всех женихов? – Ревекка смеется, а ее улыбчивый брат все так же печален.

Хаим единственный из пятерых детей, вышедших из лона их матери, кого Ревекке довелось увидеть. Другие ушли в мир иной еще до ее рождения.

Хаим значит «жизнь». Ее брат появился на свет таким слабеньким – никто не верил, что он проживет хоть несколько дней. Тогда их мать Рахиль дала сыну такое имя, чтобы обмануть судьбу. Мудрый выбор. До поры до времени она верила.

Отец не сказал маленькой Ревекке, что на самом деле случилось с Хаимом, только крепко прижал к себе и сообщил, что старший брат отправился в долгое-долгое путешествие. Со всей детской наивностью Ревекка поверила, что все так и есть, отгоняя даже мысль об отцовской лжи, но от ее внимания не укрылись склоненные головы домочадцев, тихие разговоры, какое-то неприкрытое отчаяние в глазах и скорбь, как покрывалом укутавшая их жилище. Позже, хоть и не от отца, она узнала правду: Хаима убили. Убили жестоко и бесчеловечно только за то, кем он был.

– Моя красавица-сестра… – шелестит ветер.

Хаим, не оглядываясь, идет прочь. Ревекка, уже не маленькая девочка, пытается бежать за ним, но не может сдвинуться с места. Все члены словно чужие.

– Не оставляй меня, брат! – кричит она. – Не уходи!

***

– Не уходи!

В какой-то момент Ревекке чудом удалось оказаться рядом с братом. Он был живым и теплым – совсем не похож на гостя из загробного мира. Она открыла глаза, увидела суровый взгляд колючих темных глаз и огромный шрам, рассекший правую бровь. Не Хаим – скорее, его убийца.

Она снова закричала, узнав того, кто был рядом с нею, но все еще не понимая, как могла оказаться голой рядом с этим страшным человеком. Похоже, тот тоже смекнул, кто делит с ним ложе. Складки на изуродованном лбу разгладились, брови чуть приподнялись.

– Ты? – они произнесли это вместе: Ревекка громко и порывисто, храмовник тихо, как человек, только что обретший дар речи.

Отпрянув, Ревекка скатилась с лежанки и не очень болезненно, но ощутимо ударилась задом о землю. Сразу пришла память о минувшем дне, а вместе с нею стыд.

Ревекка схватила сорочку, пытаясь прикрыть себя, вскочила, неловко попятившись к выходу, и только снаружи позволила себе развернуться и наскоро накинуть нехитрое одеяние. Она не могла отдышаться, как будто храмовник действительно гнался за нею, а она убегала. Балд лизнул ее опущенную ладонь и преданно посмотрел в глаза. От дружеского жеста бесхитростной твари стало спокойнее. День начался не так удачно, как хотелось: как старательному лекарю, ей не следовало так крепко спать и надо было встать раньше. Хорошо, что ее пациент жив. Плохо, что им нужно что-то есть, а чем наполнить желудки, Ревекка придумать не могла. Рыбу, которую жарил на костре Освин, прежде чем им овладел голод другого рода, утащил его пес. Поэтому на что-то сытное, кроме лесных ягод и трав, рассчитывать не приходилось. Если сделать отвар из крапивных листьев, можно на какое-то время обмануть голод. Правда, храмовнику такая еда не поможет восстановить силы.

Пока Ревекка раздумывала, что бы еще найти съестного, у Балда были свои забавы. Он охотился на мелких птичек и мышей, иногда даже успешно. Когда Балд замер у одного из кустов, Ревекка начала наблюдать за ним не потому, что ей действительно было интересно, а просто чтобы передохнуть от поисков. Балд с лаем бросился вперед, и на Ревекку из кустов неожиданно вылетел серый ком. Девушка удивилась, но вместо того, чтобы отшатнуться, схватила добычу обеими руками, прижимая к груди. В этот раз Балд выследил действительно крупную дичь: куропатку с покалеченным крылом. Бедная птица сломала его когда-то, наверно, спасаясь от такого же хищника. Оно срослось, но неправильно: Ревекка нащупала сдвинутую кость. Птица не могла летать, но до сих пор ей удавалось избегать опасностей. В этот раз счастливая судьба изменила. При других обстоятельствах Ревекка взялась бы выходить несчастное создание, пусть для этого пришлось бы снова сломать крыло и вправить его, но не теперь. Это была не просто птица. Это было чудо, сравнимое с манной небесной, посланной отверженному народу, ведомому Моисеем. Ревекка возблагодарила Бога. Ее пальцы нащупали тоненькую шейку куропатки. Всего лишь одно движение запястья , и напряженное тело птицы отяжелело и обвисло в ее руках.

С костром пришлось повозиться дольше, чем прошлый раз. Нужно было следить за куропаткой: Балд норовил восстановить собачью справедливость и отобрать добычу, если коварная новая хозяйка зазевается. Несмотря на все трудности, Ревекка была горда собой. Похлебка удалась на славу: наваристая и густая. Она должна поставить храмовника на ноги не хуже целебного бальзама Мириам.

Памятуя утреннее происшествие, в пещеру Ревекка входила с опаской. К ее счастью храмовник спал крепким сном, который сам по себе – лекарство. Ревекка не стала будить его, занявшись хлопотами подготовки к ночи.

– Я, было, решил, что это сон. Но нет. Вот и ты, столь же прекрасная и столь же коварная, как дочь вашего народа Юдифь. С помощью какого колдовства ты сделала меня столь беспомощным?

Ревекка как раз колдовала над костром, когда услышала голос храмовника. Она еще помнила, как изменилось лицо прекрасного Айвенго, с очарования на пренебрежение, когда он узнал, в чьем доме и на чьем попечении находится. Тогда его потухший взгляд ранил ее душу и задел гордость. Слова храмовника не значили ровно ничего.

– Будь у меня решимость Юдифи, твоя голова уже украшала бы вход этого скромного жилища, сэр рыцарь. Ты был беспомощным и долго находился в моей власти и, очевидно, еще жив, раз строишь подобные несправедливые домыслы, – продолжая заниматься своим делом, отвечала Ревекка. – Если желаешь найти змею, которая ужалила, – ищи среди своих соплеменников, служитель назаретянина.

– Все так же остра на язык. Все так же непреклонна, – храмовник приподнялся на локтях, и застонал от собственной слабости, резко опустившись на шкуры. – Что произошло? Что со мной? Почему ты здесь?

– Слишком много вопросов. Я отвечу на последний, – Ревекка присела на край лежанки. поддержав храмовника, подложила ему под спину еще несколько шкур, потом взявшись за миску с похлебкой, поднесла ложку к губам подопечного. – Ты и правда дважды, ах нет, трижды спасал мою жизнь. Теперь настал и мой черед. Ты был болен – я тебя исцелила. Слабость пройдет. Будь же и ты милосерд. Забудь прошлые обиды. Верни меня отцу, и расстанемся пусть не добрыми друзьями, но никак не врагами.

– Холодное пойло, которым только собак кормить! – храмовник поднял руку, как будто собирался опрокинуть миску, но ограничился тем, что стукнул кулаком по шкуре.

– Твоя правда, но такое упущение недолго исправить, – не потакая, а исполняя справедливую прихоть больного, Ревекка подогрела варево. Что с того, что привыкший к изысканным яствам неблагодарный храмовник его не оценил? Что еще следовало ожидать? Для нее, не съевшей с прошлого дня ни кусочка, оно казалось самым вкусным, что она когда-либо пробовала. Просто даже сильные духом мужчины, которые мужественно терпят невыносимую боль и смертельные раны, не выносят слабость, укладывающую их в постель, – вот и злятся на весь свет. Так что капризы – верный признак, что храмовник поправлялся, причем быстрее, чем ожидала Ревекка. Еще одно подтверждение она получила, когда вернулась к постели из шкур.

– Я и сам могу, – сурово огрызнулся храмовник на вторую попытку накормить его, но через мгновение изменился в лице, в глазах сверкнули лукавые искорки. – Хотя с таких прекрасных рук я готов даже яд принять.

– Сейчас ты сам источаешь яд, – следующую ложку Ревекка отправила себе в рот. – Смотри сам: еда безопасна.

– Теперь, приправленное прикосновением губ красавицы, яство вкуснее всех королевских угощений, – растянув губы в довольной улыбке, заявил он после следующей ложки. – Словно поцелуй от моей Розы Сарона.

– Если мысль об этом делает твою еду вкуснее, я не запрещаю тебе так думать, – отвечала Ревекка. – Это все, на что ты можешь рассчитывать.

Вот так разговаривая, ей удалось накормить храмовника. Только после того, как ложка глухо стукнулась о дно, где не осталось ни капли, Ревекка сама принялась за еду. Наконец-то дошла очередь и до страдальца Балда, который весь день втягивал чутким носом соблазнительные запахи, но так и не смог разжалобить новую хозяйку ни скулежом, ни преданными глазами. Ревекка тщательно натерла грязные миски золой и песком так, что после мытья они стали почти как новые. За всеми хлопотами день прошел как миг, а с его окончанием пришли страхи и тревоги. Хвороста и поленьев, запасенных Освином, на эту ночь достаточно, но как быть дальше? Не самая большая беда, как они согреются. Куда серьезнее вопрос: как найти пропитание. Не настолько она наивна, чтобы еще раз надеяться на счастливый случай и божью доброту. Конечно, она не будет сидеть, сложа руки. Браконьер наверняка расставил где-то в лесу силки и ловушки – стоит их только найти. Еще есть лук и стрелы Освина. Конечно, Ревекке никогда не доводилось стрелять, но и огонь она тоже никогда не разжигала. Все будет, если только… Если только будет следующий день.

Черному Балду не хватило той подачки, что оставила ему Ревекка. Долг велел ему не отходить далеко от пещеры и охранять тех, кого он признал новыми хозяевами, но может ли быть спокойным дозор, если в брюхе пусто. Еще и полная, невероятно яркая луна тревожила затаенные воспоминания, когда его племя не связывали никакие обязательства, кроме зова крови. Он запел и услышал ответ таких же, как он, детей ночи. Они собрались на знатный пир. В этот раз им не пришлось преследовать добычу. Кто-то беспечный оставил едва прикрытым нетронутую гору мяса. Если бы Балд не знал, что пиршеством является его хозяин, то, несомненно, присоединился бы к компании. Влек его еще и другой голод. Среди всех голосов он различал один: зов молодой, здоровой самки.

Даже когда под угрозой случайных стрел ей довелось наблюдать кровавый штурм Торкилстона, Ревекка не испытывала подобного ужаса. Не зря говорят: дом демонов – ночь. Ревекка чувствовала их незримое присутствие в скромном лесном убежище. Она подкидывала хворост, пытаясь разогнать мрак, но с каждым движением языков пламени, мерцанием теней на стенах под сопровождение скорбного, призывающего беду воя, демоны исполняли свой пугающий ритуальный танец, забираясь под кожу, опутывали душу ледяными оковами страха. Никогда ранее к ней во сне не приходил ее погибший старший брат. Что хотел сообщить Хаим? От чего уберечь? Или же наоборот. Она так часто обещала себя смерти: грозя спрыгнуть со стены вражеского замка, призывая шальную стрелу поразить ее грудь, желая сгореть заживо рядом со светловолосым Айвенго в стенах пылающей цитадели или же на костре, и еще, и еще… Теперь пришел ее посланец, чтобы забрать долг.

– Так и будешь сидеть у моих ног, как собака? – Ревекка представить себе не могла, что так обрадуется ворчанию храмовника. Возможно, ее чувства отразились на лице, поскольку подопечный сменил тон на смирено-кроткий. – На этом ложе хватит места для двоих.

– Скорее эта сухая ветвь покроется цветами мирта, подобно аароновому жезлу, чем мы разделим ложе, сэр рыцарь! – для наглядности Ревекка, прежде чем бросить упомянутую ветвь в костер, продемонстрировала ее храмовнику. Тот был еще слишком слаб, или начал изживать одержимость вместе с хворобой, но не стал пререкаться, не стал называть Ревекку жестокой, а просто отвернул голову, что-то рассматривая на сводах пещеры. Целительницей вдруг овладела мелочная обида, как будто ее обманули. Как будто случайно ей в руки попал драгоценный камень, с которым она не знала, что делать, и даже желала выбросить, но вдруг оказалось, что это только огромная льдинка, и она уже начинала истощаться, просачиваясь водой сквозь пальцы, и скоро должна была исчезнуть. Конечно же, это было влияние злых демонов!

Краткий миг тишины снаружи воцарился не потому, что Балд устал и успокоился, выказав обиду. Как самоуверенный, но бездарный менестрель, он затянул новый куплет своей песни, невыносимо протяжно и громко для человеческого слуха.

Ревекка вскрикнула, поджала колени к подбородку и зажала уши.

– Я убью чертового пса!

– Нет! Остановись!

Ревекка вскочила одновременно с тяжело поднявшимся храмовником. Она не могла объяснить: был ли ее порыв, скорее, желанием защитить Балда или же возмущением столь небрежным отношением подопечного к своему здоровью. Больше последнее. Храмовник пошатнулся, и она подставила плечо, чтобы его поддержать.

Отец говорил: не доверяй христианам, тем же, кто называют себя защитниками храма Соломонова, и вовсе имя – коварство. Воспользовавшись ее добротой, храмовник в мгновение опрокинул Ревекку на шкуры, а сам навис сверху.

– Значит ли это, что сухое древо зацветет и к утру наше убежище заблагоухает цветами, подобно Эдемскому саду, моя прекрасная греза?

В этот раз битву взглядов проиграла Ревекка.

– Там где обман и бесчестье – нет места чуду, – она отвернулась и, к своему удивлению, легко выскользнула из объятий храмовника, а единственная его попытка задержать ее заключалась в том, что он перехватил ее ладонь и легко сжал в руке.

– Какие холодные пальчики. Принадлежишь ли ты миру живых, прекрасная колдунья?

– Твои обвинения несправедливы. Ты и сам знаешь.

Ревекка спустила ноги с мехового ложа, готовая встать, отойти на безопасное расстояние, но в том-то и заключалась злая ирония: безопасно она чувствовала себе здесь, рядом с храмовником, а там – всего в шаге, злобно скалясь, ее поджидали ночные демоны-страхи.

– Ты говоришь, что исцелила меня, жестокая дева. Но зачем? Чтобы отомстить безумием и медленной мучительной гибелью? – Буагильбер освободил ее ладонь.

Ревекка встала и сделала несколько шагов к своему привычному месту у очага. Лучше бы ей не оглядываться: храмовник лежал неподвижно, и в отсветах пламени его лицо казалось лицом мертвеца.

Теперь Ревекка могла дать имя демону-страху, ибо он был один, и он следовал за ней с самого рождения, когда ее первый крик совпал с последним вздохом матери. Когда, повзрослев, она узнала правду, то стала бояться оставаться одна в темноте, решив, что уже невольно прокляла себя. Отец переживал за Ревекку не меньше ее самой: с той поры он начал брать ее с собой в путешествия, когда это было возможно, а ночью требовал оставлять при ней зажженную лампу. Потом появилась Мириам и дала Ревекке знания целительства, пусть и скромные в сравнении с теми, которыми обладала сама. Страх ушел. Даже пребывая в плену у рыцарей-разбойников и в обители храмовников, она не теряла самообладания: где-то за стеной были люди, пусть и враги. Где жизнь – нет места бестелесным бесам. Она винила себя за смерть Айвенго, но не заметила в этом знака. Потом был Освин, убитый не ее рукой, но только из-за того, что ее встретил и возжелал. Теперь храмовник… Может об этом предупреждал явившийся во сне брат и служитель Паха черный Балд?

– Сэр рыцарь!

Вместо того чтобы прочесть защитный псалом, она кинулась к ложу и, сдернув шкуру, припала ухом к груди храмовника, пытаясь услышать стук сердца.

– Попалась! – второй раз за ночь она оказалась обманом пленена храмовником. – Вот оно подтверждение: ты дразнишь меня, прекрасная эндорская волшебница, распаляя мой пыл, но я положу этому конец. Сначала отталкиваешь, а потом соблазняешь. Я знаю, ты была моей прошлой ночью, а потом украла воспоминания при помощи чар и трав.

– Как твой язык смеет произносить подобную ложь?

– Может, это ты лукавишь? –одной рукой храмовник почти обездвижил свою пленницу, второй задрал грубую рубаху, последнюю защиту Ревекки, выше поясницы и прикоснулся к ее ягодицам. – Во сне или в сладкой грезе я заметил на правом плече прекрасной Лилии долин крохотную родинку. Если это не так, я отпущу тебя.

Ревекка решила, что храмовник ослабил объятия, и она сможет освободиться, но это оказался лишь коварный маневр, чтобы сдернуть рубаху и отбросить в сторону.

– Не унижай себя и меня постыдным исследованием: она там есть, – Ревекка шарахнулась в сторону, прикрывая одной рукой грудь, другой злополучную родинку.

– Не может быть постыдной любовная связь, если она ведома сердцем. Она возвеличивает обоих, – Буагильбер вновь заключил ее в объятия, крепко прижимая ее спину к своей груди.

– Или бросает в пропасть, если следствие лишь вожделения плоти, – Ревекка едва сдерживала дрожь.

– Пусть так, мой очаровательный проповедник, но этой ночью я получу свой вожделенный приз, даже если утром ты выйдешь отсюда с моей отсеченной головой, – убрав руку испуганной девушки, Буагильбер прикоснулся к ее плечу как раз там, где было темное пятнышко.

– Заклинаю тебя, оставь меня: утоление твоей похоти – моя погибель, – дрогнувшим голосом взмолилась Ревекка.

– Откажись от подобной химеры, – храмовник легкими поцелуями покрывал ее затылок и шею. – Если опасения твои только в том, что эти законы не позволяют тебе гордо смотреть в глаза своим соплеменникам, в другой земле я своим мечом создам новые законы, и никто не посмеет взглянуть косо на мою королеву.

– Именем матери, которая родила тебя, прошу, остановись…

Он, вдруг схватив ее за плечи, развернул к себе лицом, толкнул на спину.

– Все женщины проходят через подобную церемонию. Не жалуйся, – ладони Буагильбера прижимали Ревекку к ложу, пока не причиняя боли, но стоило ей только дернуться, и она оказалась бы как тисками зажата. Невольно девушка зацепила некое уязвимое место, и это движение при других обстоятельствах могло остудить любовную горячку храмовника, но все зашло слишком далеко. – Что ж, неприступная дева, – продолжил он сурово. – Если ты отказываешься даже от мысли назвать меня возлюбленным, я готов предложить тебе договор. Тот самый, о котором я говорил несколько дней назад. Отдайся мне добровольно, я же, получив причитающуюся награду, лично отвезу тебя к отцу.

– Опороченную?

– В Англии тебе нет места. В другой же стране, где никто тебя не знает, ты можешь назвать себя вдовой. В таком статусе есть свои преимущества. Отец не станет навязывать неугодного твоему сердцу мужа. Ты сама найдешь себе избранника из вашего племени. Хотя возможно, к этому времени твои вкусы изменяться.

В подтверждение последнего довода Буагильбер ласкал ее левую грудь, сосок на которой предательски сжался до размера горошины. Ревекке имелось, что возразить, но как только она открыла рот, подлый храмовник воспользовался этим, чтобы покрыть ее губы своими и даже переплести их языки. Хоть Ревекка и не проявляла особого рвения, но первый похищенный у нее поцелуй был таким долгим, словно развратный рыцарь действительно решил выпить ее до капли. Она хватала воздух, как выброшенная на берег рыба, пытаясь вернуть самообладание, и упустила момент, когда внезапно оказалась свободна.

Буагильбер провел ладонью по глазам, как будто пытался снять пелену.

– Что с тобой? – обеспокоено воскликнула она, забывая, как в прошлый попалась на обман: сейчас рядом с нею на коленях, склонив голову, сидел не насильник, а пациент, которого она чудом спасла от гибели, и следующий удар мог стать фатальным.

– Нет-нет. Ничего, – он снова покрыл ее, но теперь просто-таки навалился. – Ты беспокоишься обо мне… Если бы я так не ослаб, я ласкал бы тебя до тех пор, пока ты сама не попросила овладеть тобой. Я не хочу причинять тебе боль, но без этого не бывает наслаждения. Ты простишь меня потом, Ревекка.

– Прошу тебя! Не надо! – всхлипнула она, почувствовав между разведенных ног прикосновение чего-то твердого и понимая, что должно произойти. Если бы она собрала все силы, то смогла бы предотвратить свое падение, смогла бы оттолкнуть храмовника, ведь он сам признался, что еще не полностью оправился. Но решимость ее куда-то делась. Возможно, она устала от бесконечных посягательств, и предложенный Буагильбером договор, пусть и ценой огромной жертвы, давал возможность избавиться от этого мужчины. Или же дело было совсем в другом: по злой иронии необузданный рыцарь сейчас оказался единственным живым и близким ей человеком в бескрайном ночном лесу, полном кошмаров.

Ревекка вскрикнула. Она готовилась принять боль, чтобы не доставить насильнику удовольствие от своей беспомощности. Ревека переоценила свои силы. Это нечто не просто вошло в ее тело, сминая чистоту. Пронзенная, раздираемая, раздавленная, она была сплетена из боли, как рубаха из нитей. Чужая твердая плоть внутри не замерла, разящий кол чуть двинулся назад, и когда Ревекка предприняла попытку, двинув бедрами, от него избавиться, вдруг вошел невозможно глубоко, неся новые страдания.

Неожиданно храмовник покинул ее тело. Несмотря на испытываемые мучения, Ревекку удивило, что ее пытка закончилась столь скоро.

– Открой глаза, Ревекка. – Она подчинилась приказу. Увиденное заставило ее сжаться и попятиться. Член храмовника, обагренный кровью – ее кровью – вздымался вверх как копье рыцаря, готового к атаке. Назарянину так важно было утвердить свое превосходство и ее поражение. – Теперь будет легче.

Он соврал. Когда он продолжил завоевание, боль никуда не ушла. Она пульсировала с каждым движением чужой плоти в теле Ревекки. Медленные размеренные толчки, которыми храмовник пытался приучить ее к вторжению, сменились неистовыми, но вместе с тем появилось нечто, что делало боль более… терпимой?

Когда все закончилось, Буагильбер не сразу отпустил свою жертву. Он еще пытался дарить Ревекке свои ласки, хотя она не выказывала благодарности. Безучастно лежала она рядом со своим победителем: наполненная его семенем и опустошенная в душе.

Глава 2

И заперта Николь в светлицу,
Ей на волю не пробиться.
Низкий свод сложен на диво
И раскрашен прихотливо.
Вот на мрамор у окна
Опирается она.

Автор неизвестен. «Окассен и Николетта» (Перевод со старофранцузского Ал. Дейча)

Из забытья Ревекку вывел лай Балда. Оказалось, на дворе уже белый день – свет так и бил сквозь щели веточного заслона, который скрывал вход в пещеру. Пес о чем-то предупреждал – точно так же, как это было перед появлением Буагильбера.

Хоть нижняя часть тела словно занемела, Ревека нашла силы подняться, натянуть валявшуюся на полу сорочку и выйти наружу.

Балд лаял и огрызался не напрасно. У пещеры стояло двое мужчин, а еще три лошади, в одной из которых Ревекка узнала коня храмовника. Не друзья точно, но и не враги.

– Не бойся нас, красавица, – на корявом саксонском приветливо сказал тот, что моложе, почти мальчишка с редкой, только начинающей прорезываться светлой бородкой. – Мы шли по следу нашего мастера, сэра Бриана. Теперь же я точно уверен, что он скрывается в этом убежище.

– Много пустых слов, Арн! – по-французски окрикнул его разбуженный храмовник, наверняка узнавший оруженосца по голосу. – Ступай сюда! Поможешь одеться.

Ревекка отступила, пропуская Арна в пещеру, сама же осталась снаружи.

– Разве ты не должен быть сейчас подле своего господина? – обратилась она ко второму оруженосцу, суровому бородачу.

– Не делай глупости, еврейка, – тихо, так чтобы могла услышать только Ревекка, произнес он. – Как по мне, то лучше бы ты сгинула, чем продолжала зачаровывать сэра Бриана, но и сбежать я тебе не дам.

Этот человек свидетельствовал на ее процессе, припомнила Ревекка. В отличие от других он говорил правду, но в его подаче она превращалась в жестокое доказательство виновности несчастной подсудимой. Оруженосец разгадал ее план – сбежать, забрав одну из лошадей. Хотя задумка изначально была обречена и являлась лишь жестом отчаяния. Не настолько хорошо она ездила верхом, чтобы умелые воины не смогли ее догнать. Просто бежать, сломя голову, тем паче совершенное безумство.

Наконец, полностью облачившись в свой наряд горожанина, из пещеры в сопровождении оруженосца Арна вышел храмовник.

– Примерь-ка вот это, – протянул он Ревеке мешочек, ранее привязанный к седлу его коня. – Жаль покидать это гнездышко, но промедление опасно.

– Ты обещал вернуть меня отцу, сэр рыцарь, – кротко напомнила Ревекка.

– Если будешь благоразумна, я разрешу тебе передать ему весть или даже увидеться, – тоном, не терпящим прекословия, ответил Буагильбер, но его пленнице было что возразить.

– Так значить, клятвы, что даются рыцарями Соломонова храма, пустой звук? Любой договор ничтожен, если одной из сторон выступает сей доблестный воин?

Если Ревекка рассчитывала разозлить храмовника или, как было ранее, воззвать к его совести, то трудная победа, которую он одержал, сделала его нечувствительным к ее пылкой речи.

– Этой ночью твоей кровью на твоих бедрах, особым пером мы написали другой договор, – рассмеялся он. – Только раз вдохнув аромат прекрасной розы, я не могу позволить оставаться ей расти при дороге, чтобы другой путешественник наслаждался ее цветом и сломал.

– Тогда сам уничтожь несчастный цветок, выросший в злое время в проклятом месте, – прошептала Ревекка. – Убей меня!

– Я сделаю лучше. В моем саду прекрасная роза будет королевой цветов.

Памятуя о прошлых поражениях, он красовался со своим триумфом и ее позором как с ценным трофеем. Арн масляно улыбался, другой оруженосец хмурился – они все понимали.

Неожиданно для всех Ревекка забрала из рук Буалгильбера мешочек и направилась в сторону пещеры. Храмовник последовал за ней, чтобы не дать расквитаться с жизнью. Она и не собиралась. В тюремной башне Темплстоу Буагильбер сказал, что ни один народ не умеет так терпеть и покоряться времени, как евреи. Она же была достойной дочерью своего племени. Если у нее и пытались отнять все, то только не эту добродетель. Терпение, но не смирение. На это Ревекка оказалась скупа.

Она вывернула содержимое мешочка на шкуры. Там были белоснежная камиза, кожаные дорожные туфли, широкое платье в пол и пояс, чтобы его подвязать. Туника поверх платья дивным образом совпадала цветом с туникой храмовника, так что с первого взгляда любой проходящий сказал бы, что они семейная пара. Довершал наряд короткий плащ, скрывающий плечи, грудь и голову.

При побеге из Торкилстона ради безопасности похищенной Буальгильбер перепоручил ее одному из своих воинов. Теперь же Бриан велел усадить Ревекку на своего коня. Она не возразила ни словом.

Черный Балд бежал рядом с процессией, пока лес не поредел. Дальше он сел, с намерением проводить их взглядом, но не более. Ревекка невольно оглянулась, прощаясь с единственным существом, которое стало ей товарищем в смутное время.

– Только пожелай, я прикажу поймать пса, – заметив ее жест, шепнул на ухо Буагильбер. Ревекка молча отвернулась: ей не нужны привязанности, только бы выбраться из леса и дождаться возможности. Не получив ответа, храмовник снова попытался ее разговорить. – Хотя я забыл, что для твоей веры собака также нечестивое животное. Ты можешь завести птичек, они развлекут тебя, пока меня не будет рядом…

Ревекка молчала. Довольный собой храмовник не обратил внимания на эту странность, приняв ее за отчаяние пред неизбежным, за которым последует смирение.

Ревекка не знала названия города, в который привез ее Буагильбер. В своих путешествиях с отцом они никогда не посещали этих мест. Насколько позволяло ее положение, Ревекка постаралась осмотреться. Добрый знак: в этом городе был рынок, а значить здесь могли жить те, кто наверняка не откажет ей в помощи.

Убежище храмовника оказалось массивным каменным домом. Покои, в которые провели Ревекку, располагались на верхних этажах дома: небольшие, пусть и наспех, но обставленные со всем удобствами для обитания знатной дамы. Первое, что бросалось в глаза, – огромное ложе под шелковым балдахином, слишком широкое для нее одной. Стены украшали яркие гобелены с вышитыми на них диковинными растениями и резвящимися среди них волшебными зверями и птицами, роскошно наряженными гуляющими девами и воспевающими их красоту менестрелями, а также готовыми к походу рыцарями. Ревекка равнодушно осмотрелась вокруг.

– Это временное пристанище, – по-своему истолковал ее безразличие Буагильбер. – В замке, достойном королевы моего сердца, ты сможешь устроить все по своему вкусу.

Ревекка промолчала.

К пленнице приставили служанку, точнее, надсмотрщицу, молодую саксонку по имени Эбба. Она казалась ловкой и приветливой, но Ревекка почувствовала неискренность и скрытое презрение в угодливых речах Эббы. Пленница терпела ее восхваления в адрес доблести и щедрости Буагильбера, но никак не перечила и не соглашалась. Когда она осталась одна, то тщательно осмотрела свою тюрьму. Одну лазейку Ревекка обнаружила. Все так просто и одновременно сложно, но попытаться бежать сейчас означало потерять и этот крохотный шанс. Вернувшаяся Эбба едва не застала Ревекку за подозрительным исследованием. Она сообщила, что сэр Годрик (похоже, именно так решил назваться беглый храмовник) желает ее видеть. Когда они спустились, у Ревекки не осталось сомнений, для чего предназначена комната, где Буагильбер назначил ей свидание. Несмотря на теплую погоду растопленный камин, занавесь и слуга, исчезнувший за нею с ведром воды. Услужливая Эбба начала раздевать свою «хозяйку», даже не удосужившись спросить о ее желаниях, и оставив только нижнюю рубаху, ненавязчиво подтолкнула к занавеси. Конечно, как и ожидалось, за покровом находилась огромная деревянная бадья, наполненная водой, и Буалгильбер был там. Он расточал льстивые слова и хвалы Ревекке, радовался ее покорности, потом привлек к себе, и одним рывком затащил к себе в купель. Ему представилась возможность совместить приятный, но скучный процесс мытья с приятным процессом исследования тела своей пленницы. Ревекка ко всему оставалась безразличной.

Буагильбер, «чтобы прекрасные ступни не коснулись холодного пола», на руках снова отнес ее в дорогую клетку. Ревекка догадывалась, что должно произойти вслед за этим, не противилась, но и содействия не оказывала. Еще когда они вдвоем находились в купели, храмовник сказал, что такая молчаливая она ему больше по нраву, и Ревекка почувствовала ложь. Закончив наслаждаться ею, Буагильбер с каким-то отчаянием прошептал ей на ухо.

– Молю тебя, назови мое имя, или… Прокляни меня…

Он не услышал ни проклятий, ни благодарностей. Ничего.

Гордости храмовника был нанесен серьезный ущерб. Он мог бы действовать грубой силой и хотя бы таким образом вырвать у упрямицы крик боли, но тогда он потерял бы ее навсегда. Раз не помогли сила и уговоры, храмовник решил действовать коварством.

Утром, расчесывая Ревекке волосы, Эбба вдруг начала жалеть ее и сетовать на жестокость норманн.

– Я слышала, норманн скоро увезет тебя отсюда, бедная моя госпожа. Еще я слышала, что твой отец так богат, что мог бы выстроить дом подобный этому, но из золота. Я бы могла помочь тебе бежать. Только ты не забудь потом бедную девушку, моя добрая госпожа.

Если бы Ревекка могла ей доверять, то признала бы предложенный план безупречным. Саксонка предлагала оставить Ревекке одно из своих платьев. Если волосы убрать под чепец, а голову держать вниз, как и подобает прислужнице, то гордые норманны не обратят внимания на лицо какой-то там саксонской девки. Сама же Эбба, имея некие близкие знакомства на кухне, покинет дом через черный ход.

Следующим днем Эбба действительно оставила Ревекке все, что нужно для побега. Только та не собиралась пользоваться подобной милостью. Когда Ревекка отказалась разговаривать, она стала чувствительна к интонациям других. Слова произносил рот Эббы, но положил на язык их совсем другой – девушка только их заучила.

Ревекка не притронулась к припрятанному для нее свертку. Оказалось, все это только испытание, и она его успешно прошла. В награду за послушание она могла написать послание отцу. Для этого ей оставили чернила, перо и бумагу – но и они остались без внимания, словно она их и не заметила.

Неужели храмовник настолько ее недооценивал, раз решил, что она легко попадет в грубо расставленную ловушку? Или же хоть так он пытался заслужить ее доверие и узнать о помыслах? Доставили бы письмо отцу, но то, что лежало у нее на душе, бумаге она бы точно не доверила.

Раскаивался ли хоть немного Буагильбер в содеянном или же просто злился на то, что не все идет согласно его желаниям, но каждую ночь он проводил с Ревеккой.

Ему нравилось наблюдать, как Эбба раздевает пленницу, иногда, отослав служанку, храмовник предпочитал делать это сам. Ревекка убедила себя, что хотя ей не удалось сохранить непорочность тела, ее душу храмовник не запятнает. Пустой сосуд – тело без души. Все так, но оно начинало предавать хозяйку. Опытный, познавший множество женщин, Буагильбер имел преимущество перед неопытной Ревеккой. Очень скоро ему удалось найти на ее теле такие местечки, лаская которые он заставлял девушку трепетать и сжимать зубы, чтобы не застонать, но теперь уже не от боли. Ее окутывало томительное блаженство, и когда Ревекка почти готова была покориться, произнести заветное для Буагильбера «Бриан» и позволить провести себя по пути греховной страсти единения мужчины и женщины, она воскрешала в памяти безобразную старуху из Торкилстона. «Посмотри на меня! Вот твоя судьба, еврейка!», – зловеще каркала она, и готовая вспыхнуть Ревекка тут же становилась холоднее мрамора. Храмовник хмурился, но все равно брал свое. Их сношения перестали причинять боль – это Ревекка признавала. То самое необъяснимое, что помогло перенести пытку их первого раза в лесной пещере, становилось сильнее и ощутимее: как бабочка, готовая выбраться из кокона, расправить крылья и взлететь. От природы Ревекка была любопытна, ей бы и хотелось узнать, что случиться, когда бабочка получит волю, но одновременно возникал страх: в ней не останется стойкости, она сдастся. Ведь капля за каплей, день ото дня ее воля слабела.

Непривыкшая к праздности и безделью Ревекка, вынужденная оставаться в одиночестве, да еще и наложив на свои губы завет молчания, вдруг обнаружила, что ожидает вечернего визита тюремщика.

Накануне храмовник был особо упорен. Когда Ревекка, представляя злобную клокочущую проклятьями Урфриду, усмиряла желания плоти, Буагильбер снова и снова продолжал сладостную пытку поцелуями и ласками. Образ старухи становился все призрачнее и расплывчатее, пока даже с закрытыми веками перед глазами встало лицо человека со шрамом.

– Бриан… Скажи Бриан…

– Бриан, – еле слышным вздохом повторила она.

Этого оказалось достаточно. Их тела слились – Ревекка сама расставила ноги шире. Заполненность не несла больше угрозы, наоборот, мужчина и женщина, сплетенные в объятьях на разоренном ложе, словно стали единым целым. Оставив разум и стыдливость где-то во вчерашнем дне, повинуясь ритуалам, известным еще прародителям, двигая бедрами, она пустилась в дикий танец, то ускользая, то стараясь не отпустить, вобрать в себя больше пронизывающей чужой плоти. Она ухватилась за партнера по танцу, пальцами ощущая напряженность его лопаток, и когда попробовала вцепиться в него, как хищная птица когтями в добычу, он сам сделал резкое движение навстречу. И тут она потеряла себя… Не существовало дочери ростовщика Исаака из Йорка Ревекки, была бабочка, вырвавшаяся на свободу и взлетавшая к солнцу.

Всего лишь миг парения и невероятного блаженства, а за ним горькое раскаяние: вокруг все та же тюрьма, а рядом не добрый муж, благословленный отцом и раввином, а презренный враг. Топкую липкую грязь, в которой тонула, она вдруг приняла за небеса.

Когда храмовник удовлетворился и отпустил ее, Ревекка перекатилась набок, подальше от него, поджав колени к груди, как если бы совсем хотела исчезнуть.

Буагильбер сидел рядом. Она чувствовала, как его рука опустилась к ее плечу, но так и остановилась в нескольких дюймах.

– Твоя горничная жаловалась, что ты лишаешь ее части заработка, собирая и пряча воск сгоревших свечей, – вдруг произнес он. Ревекка насторожилась. – Мне придется платить ей больше, чтобы она не болтала лишнего. Если ты желаешь праздновать субботу, ты бы могла просто попросить, и получила бы все, что нужно.

– Если ты пытаешься оправдать разбой, подобный тому, что пытался учинить с моим отцом, то мне не надо этих даров.

Храмовник от неожиданности хмыкнул, услышав ее голос.

– Роза не называлась бы розой, не будь у нее шипов. Что ж… – судя по голосу, Буагильбер встал. – Эту и следующую ночь я оставляю тебя наедине с твоим богом. Остальные ночи за мной.

Хорошо бы, чтобы храмовник не заметил, как она задержала дыхание. Если это не очередная ловушка, то Бог Иегова простер над ней свою милость. Ревекка боялась преждевременно выявить радость и потерять бдительность. Подаренные тюремщиком два дня при благоприятном исходе могут превратиться в вечность, и она никогда о нем больше даже не вспомнит.

Ревекка понимала, что собирание и припрятывание ею воска оплывших свечей может показаться странным. Эбба уже допытывалась, зачем ее благородной госпоже нужны свечные огарки, не станет же она их продавать, как простая служанка. Ревекке и в голову бы не пришло подобное, хотя расточительность храмовника была просто преступной. В первый день заточения ее удивило, что Эбба заменила свечу, догоревшую не более чем на две трети. Позже, узнав о праве слуг на подобные остатки, она решила, что Буагильберу стоило платить своим людям больше, чтобы у них не возникало желания воровать. Что же, если бы «добрые христиане» лучше бы следили за хозяйством, им не пришлось бы так часто брать деньги у «нечестивых евреев».

Чтобы обеспечить молчание Эббы, Ревекка просто протянула ей одну из шелковых вышитых лент – подарок храмовника, и приложила палец к губам, как знак молчания. Наверно, Эбба решила, что пленница и вправду нема, раз из жадности так скоро раскрыла тайну.

Для празднования шаббата Ревекке нужны были особые свечи, не те, что изготовляли назаряне. Если же у нее не имелось возможности их добыть, то следовало их сделать самой. Для фитилей вполне подошли выдернутые нити из подола камизы.

В этот шаббат не было халы, отец не произнес над ней: «Да уподобит тебя Бог Саре, Ривке, Рахили и Лее!», но две свечи, зажженные Ревеккой, как полагалось традицией, до захода солнца пятницы, горели. Пленница смотрела на их огонек и верила, что где-то там, далеко или близко, ростовщик Исаак из Йорка молится и благословляет свою пропавшую дочь: «Да благословит тебя Господь и охранит тебя…», а бог Моисея и Иакова слышит его слова.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Брибекка

---

Нужное

31.03.2016 в 14:29

Пишет  Белинда Ланнистер:

Писца в студию!

30.03.2016 в 21:25

Пишет  Velma:

Изгнание НеПисца с последующим призывом Писца.

---

Douce Dame Eleonor. Часть 4

Начало; Часть 2; Часть 3

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

Они ехали, не проронив ни слова, до той поры, пока лес не начал редеть.
— Воистину, моя леди, вы приносите удачу, — нарушил тишину Инге.
— Вы насмехаетесь надо мной? Но вы сами потворствовали моим слабостям, хоть я и не просила. Так теперь не жалуйтесь, — Элинор поежилась: утро было не просто свежим — чем выше поднималось солнце, тем становилось холодней.
— Ничуть. Знакомство с Саймоном давало нам возможность получить ночлег и еду, не затратив ни гроша. Кто же знал, что негодяй не настолько прост. Удача, что мы попали в плен…
Элинор удивило такое нескрываемое малодушие Инге, но виду она не подала. Скорее, наоборот, помня, что от хвалы женщин у мужчины вырастают крылья, постаралась мягко опровергнуть внезапную откровенность спутника.
— Но вы их легко смогли бы разбить, вас остановило только предательство Кэт.
— Наши разбойники не просто шайка голодранцев. В их отряде есть лучники. Судя по вчерашнему пиру, весьма умелые. Меч в этом случае — ненадежное оружие.
Паук семенил ровным ходом, а Элинор не хотелось разочаровываться в храбрости спутника.
— Значит, Господь благоволит к нам, раз мы продолжаем путь со столь малыми потерями.
— Не считая, что эти ребята не оставили нам ни монеты и забрали лошадь, так и есть.
Так Инге недолго было и в уныние впасть: он не смог защитить то, что ему доверили.
— Не совсем так, — попробовала подбодрить его Элинор, постукивая рукой по плащу в том месте, где на поясе был перекреплен мешочек с монетами. — Лошадь на это не купишь, но можно неплохо устроиться в остатке дороги, — повторила она слова разбойника Роба.
— Воистину королевский подарок! — то ли в шутку, то ли всерьез воскликнул Инге. — Может, действительно наш хозяин — потерянный принц?
— И вы туда же! Повторяете бредни безумной любовницы главаря? — теперь уже Элинор ощутила раздражение. Как бы то ни было, такие разговоры были опасны. И для Роба, к которому она уже успела проникнуться симпатией, могли закончиться плохо.
— А! Цыганочка… Не вините несчастную во всех сплетнях. Люди они, конечно, испорченные, но даже им не чуждо оправдывать свои злодеяния некой высшей целью, например, служением истинному королю.
— Вам виднее, — проворчала Элинор.
— Зато вам виднее настроения при дворе. Никто не поминал о потерянном и забытом брате короля Неда?
— Забытом… Пожалуй, да…
— Очень интересно.
Элинор не была уверена, что стоит рассказывать подобную историю, но беседа сокращает путь, а многие участники событий были уже мертвы, чтобы это как-то навредило их чести.
— Первая жена моего отца Алиса Ангулемская, несомненно, могла стать женой короля, ведь ее отец был сводным братом короля Генриха. Но для тогда еще принца Эдуарда нашлась более достойная партия. Хотя Эдуард любил свою жену Элинор и даже был обязан ей жизнью, но он поддался слабости, вступив в порочную связь с Алисой. Доказательством греха стало рождение их сына. Мой отец, граф Глостер, был настолько разгневан, что изгнал и неверную жену, и своих дочерей от этой женщины подальше со своих земель. Он даже готов был идти войной на короля, но случайно столкнулся в саду со сбежавшей непослушной принцессой. Сердце неистового Рыжего Глостера покорилось красоте. Он не только забыл о мести, но и готов был пожертвовать всем ради этой девочки. Так как на тот момент он был свободен, то незамедлительно попросил у отца ее руки…
Принцесса же была напугана, что ее хотят отдать за великана с огненными волосами. Она умоляла родителей сжалиться, обещала почитать их и быть покорной, лишь бы только не иметь в мужьях этого человека. Тогда отец сказал, что это и будет ей уроком покорности… Все сложилось как нельзя лучше. Граф Глостер для принцессы Джоанны стал не только мужем и наставником, но и другом.
Именно так рассказывала эту историю ее матушка. Элинор стало тоскливо и холодно, только теперь холод не просто окружал ее, он словно шел изнутри.
— Так что же случилось с ребенком Алисы Ангулемской и ею самой? — Инге устал от длительного молчания своей спутницы и решил вернуть рассказ в нужное русло.
— Семья от нее отвернулась, и ей пришлось просить помощи коронованного любовника. Тот помог, но своеобразно, выдав замуж за какого-то рыцаря с условием, что он даст ребенку свое имя. После все постарались поскорее забыть и о нем, и обо всем происшедшем. Если мальчик жив, то он, должно быть, сам уже стал рыцарем. А если есть у него доброжелатели, то вполне могли выдать тайну его рождения.
— Так вы считаете, что наш разбойник и есть королевский бастард?
— Не намекая на подобные выводы, я просто рассказала вам байку, о которой вы просили.
— Какая жалость, я надеялся, вы приоткроете завесу тайны.
Не желая загнать лошадь под весом двух ездоков, на открытом пространстве Инге пустил Паука неспешным шагом.
— Лучше не судить о людях по сплетням. Даже поступки некоторых особ могут привести в ловушку заблуждений, вот как с вами, — Элинор желала снять грешок со своей души, когда думала о своем спутнике дурно, но Инге все понял по-своему. Они миновали некое сооружение, на котором как предостережения для разбойников висели полуистлевшие, обглоданные вороньем мертвецы. Для мирных путников такой указатель становился добрым знаком: до Рэттвуда совсем рукой подать.
— Вы до сих пор считаете, что мне место среди тех молодчиков, — Элинор не увидела, а почувствовала, что Инге кивнул в сторону виселицы.
Она и правда произносила подобное вслух, но слышал это только ее муж. Либо Инге оказался настолько проницательным, либо о настроениях супруги ему поведал сам Хьюго.
— Не считаю. Так же, как и не считаю вас колдуном.
— Вот чего, но даже не предполагаю, чем вызвал подобные подозрения.
Одинокие крупные снежинки постепенно становились не такими уж редкими. Огромные хлопья, опускаясь на землю, медленно укрывали ее белым саваном. Снегу было все равно, безразличные ли это деревья или застигнутые в начале непогоды путники. Время от времени Элинор приходилось проводить рукой по плечам и подолу плаща, стряхивая бесполезное покрывало.
— Вы и ваш друг знаете язык сов…
— Только вот совы из наших бесед ничего не понимают, — сквозь смешок ответил Инге.
Оказалось, секретный язык, придуманный Инге и его приятелем, включал в себя всего лишь несколько понятий: «Опасность», «Ожидание», «Все хорошо», «Можно продолжать». Иногда Инге и Саттон исхитрялись передавать друг другу и более сложные послания, но тут возникала опасность неверного истолкования, что случалось не раз. Элинор сама попробовала повторить некие звуки вслед за демонстрацией и объяснениями наставника. Получалось смешно и нелепо, и под конец под взаимный смех и непокорное подергивание головой Паука, не одобряющего веселье, в то время как тяжкое двойное бремя достается ему, она прекратила попытки.
Путь этого дня близился к концу с достижением малой цели — Рэттвуда, который даже сквозь снежный заслон перестал быть далеким маревом.
— Городок небольшой, — пояснял Инге. — Благо или нет для жителей, что он находится на перепутье, и они живут с подорожных. Не брезгуют торговлей с разбойниками. Даже постоялых дворов здесь два в наличии. Один для святош — еда скромная, плата умеренная, другой для тех, кто ищет удовольствий и готов за это заплатить.
— Мы остановимся в первом, — заметила Элинор. Ответ был очевиден, но ей необходимо было проявить волю, потому она удивилась, когда услышала:
— Как раз наоборот. Если я колдун, то желаю превратить ваш кошелек в лошадь.
— Боюсь, что волшебства вам хватит только на подковы, если только вы не попытаетесь воспользоваться средствами нашего ночного хозяина.
В город они вступали так: Инге вел Паука под уздцы, а сверху восседала Элинор. На том снежно-белом, окруженном домами, почти ровном месте, что должно было быть городской площадью, собралось достаточно людей, чтобы образовать толпу. Эта снежно-серая масса негодовала. Главный участник действия, к которому было приковано внимание, дергался в безумной пляске, зависая в петле и никак не желая умирать.
— Чем он провинился? — спросила Элинор, первый раз присутствуя на казни.
— Украл зерно и пытался поджечь амбар, — ответил добрый горожанин. — Хватит уже! — прокричал он.
Тот, кто исполнял роль палача, схватил осужденного за ноги, потянув вниз. Толпа расходилась, своей дорогой шли Инге и Элинор.
— Джек Джексон! — приветствовал Инге хозяин постоялого двора.
Как поняла Элинор, входящим следовало оставлять все оружие. Однако если бы при Элинор был хоть малый нож, то ей бы было спокойнее. Она расположилась на скамеечке совсем близко к очагу, скрестив руки и ноги и надвинув капюшон плаща чуть ли не до переносицы. К счастью, никто не обращал на нее внимания.
Была толпа разгильдяев, горланивших:
— Мы в таверне, в самом деле,
Другой жизни не дано.
Кому девки, кому кости,
Ну, а нам вино…
В зале появились люди, у которых не потребовали отдать оружие. По знакам — львам Плантагенетов и золотым лилиям — Элинор определила, в чьем именно подчинении они находятся. Потом появился и он сам. Элинор взглядом попыталась сосредоточиться на огне, но глупое любопытство заставляло оглядываться.
— Пьет младенец с колыбели,
Пьет старик, пока он жив,
Грех не выпить и вояке,
Попа ему не перепить…
Новые посетители вроде и не причиняли особых неудобств, но зал разделился на две части. В той, где у огня сидела Элинор, Инге на деньги, отданные ей разбойником Робом, сначала поил завсегдатаев, а потом увлек их в игру, где вращал ореховыми скорлупками. Тем нужно было угадать, под которой из них спрятана горошина.
— Если девице налить,
Сразу сникнет ее прыть…
Один из посетителей, схватив подавальщицу, задрал ей юбку, оголяя белоснежный зад. Та засмеялась, грозя пролить на него эль или вино, — кто его знает, что содержал ее кувшин.
— И блудливая деваха
Пьет на коленях у монаха…
— Она девственна. Уверяю вас.
Рядом с особым гостем стояла дородная женщина с лицом сморщенным, как испортившийся фрукт. Возле нее тоненькая девочка лет пятнадцати, хорошенькая и испуганная. Женщина подтолкнула ту к вроде как равнодушному мужчине.
Капюшон мешал Элинор видеть картину в целом, и, оставив наблюдения за «старым знакомым» и особым товаром, что предлагался ему ушлой сводней, она обратила свое внимание снова на Инге и его компанию.
— Погоди-ка, сейчас я сам проверю.
— Не стоит, парень. Удача — дама капризная, смирись.
— Удача — дело твоих рук, мошенник! Я видел, как ты прятал горошину между пальцами.
— Ай-ай-ай. Чтобы тебе черти вырвали язык за такую клевету.
За бочкой, где Инге устроил игру, разгорался скандал. Один из проигравших схватил Джона за грудки и пытался встряхнуть. Изловчившись, Инге, будучи ниже ростом, чем негодующий горожанин, боднул его в лицо. Удар получился внушительный. Нападавший отступил. Видеть это Элинор не могла, но у горожанина, скорее всего, был разбит нос: он держался за лицо, а несколько капель крови оросили пол.
Особый гость, отвлекшийся от ощупывания предлагаемого ему товара, заинтересованно взглянул на потасовку.
— Негодяй! Вор! Мошенник!
Кольцо вокруг Инге сужалось. К «обиженным» присоединялись и те, кто гулял в сторонке, распевая скабрезные песни.
— Кто-то еще сомневается в справедливости удачи? — если Инге и отрицал, что он колдун, то в некотором мошенничестве уже не стоило сомневаться. Заверив хозяина, что безоружен, он умудрился каким-то образом припрятать нож и теперь выставил его вперед, как основной аргумент спора.
— Ничего личного, Джек Джексон, но твои дела приносят мне больше неприятностей, чем дохода, — в спор неожиданно вмешался остававшийся все время безучастным наблюдателем хозяин двора. — Вон его женщина, — толстяк указал в сторону Элинор.
— Бегите, — крикнул Инге.
Второй раз стать причиной их поражения и плена она не собиралась, потому вскочила раньше, чем прозвучал приказ Инге. Одна из трактирных девок попыталась остановить ее, выставив ногу. Элинор следовало благодарить сестру Маргариту, научившую ее замечать и избегать подобную опасность. Слегка приподняв подол плаща и платья, она перепрыгнула через подножку и бросилась, но не к выходу, а к особому гостю, крича на ходу.
— Кузен Томас! Какая радостная встреча! Сам Господь направил вас в это место. Я леди Элинор, старшая дочь Джоанны Акрской. Я находилась в ложе вашей жены на майском турнире!
Последнее она произнесла, едва не уткнувшись в грудь вставшего Томаса Плантагенета, графа Ланкастера, кузена короля Эдуарда.
— Элинор? — Ланкастер все еще сомневался, это было слышно по его голосу. — Дочь покойного Рыжего Глостера?
Он махнул рукой, и несколько солдат направились к месту потасовки, впрочем, их вмешательство уже не понадобилось. Сейчас внимание всех соглядатаев было приковано к странной парочке.
— Нынешний граф Глостер — мой единокровный брат, — Элинор понимала, что должна привести доказательство, не вызывающее сомнений в ее личности. — Я помню вашу матушку, графиню Ланкастер. У нее была собачка, похожая на маленького льва. Леди Бланка ее обожала, а та все время пыталась сбежать.
Граф Ланкастер широко улыбнулся, а Элинор, переведя дыхание, улыбнулась в ответ: это победа, злоключения и несчастья закончились. Так как скрываться не имело смысла, она откинула капюшон.
— Но что вы делаете здесь и в такой компании? — сказал Ланкастер, усаживая Элинор рядом с собой. Она оглянулась, пытаясь отыскать взглядом Джона Инге. Безрезультатно: похоже, воспользовавшись замешательством, тот просто сбежал, решив, что он нашел кандидата заботиться о навязанной ему спутнице.
— Так долго рассказывать… — вздохнула Элинор и опустила ресницы. Теперь, как знатная дама, она могла позволить себе некоторые ужимки и слабости, чуждые для Элинор-путницы
— Вы, наверное, голодны.
— Благодарю за доброту, я бы не отказалась разделить обед с вами.
— Хозяин! Все, что положено мне, и то, что попросит дама!
— Хозяин! Нет ли у вас яблок? — воспользовалась возможностью покутить Элинор. Все, что она ела с утра, — кусок сыра и немного вяленого мяса, которые оказались в мешке, небрежно переданном ей Ишей. Скромную трапезу они разделили с Инге на одном из коротких привалов. Еще там было несколько яблок, которые Элинор съела одна. И, представив их, Элинор почувствовала, как ее желудок сжался от желания еще раз ощутить этот вкус.
Ей принесли жаркое, хлеб, кружку с пивом, а еще тарелку с мочеными и несколькими свежими яблоками. Томас Ланкастер ухаживал за гостьей, разрезав каждое на четыре части и сняв кожицу. Его лицо было спокойным, даже исходивший от Ланкастера знак внимания был всего лишь любезностью, а не ухаживанием. Он мог бы, пользуясь положением, сеть так близко, что их колени бы соприкасались, мог бы попытаться ее покормить с рук или даже обнять, но граф Ланкастер не тревожил ее лишними вопросами и даже не изменился в лице, когда Элинор обмакнула яблочный кусочек в растопленное сало.
Где-то за окном в снежной ночи прокричала сова. Или же Джон Инге давал знак «Ожидание».
«Пусть выкручивается, как может», — рассуждала Элинор, запивая проглоченный мясной кусочек глотком пива. Обида на то, что после всего, что они пережили, он так легко ее оставил, оказалась сильнее жалости к голодному и, возможно, замерзающему Инге. Если бы он не сбежал — был бы в безопасности, в тепле и сытости. В конце концов, Инге говорил, что в городе есть еще один постоялый двор, для святош. Вот туда ему и дорога. Следующим глотком пива Элинор окончательно расправилась с угрызениями совести касательно своего недавнего спутника.
От съеденного и выпитого Элинор клонило в сон. Ничего порочного в том, что граф Ланкастер придерживал ее за локоть, когда они поднимались наверх в покои, где она могла бы отдохнуть, она не ощущала. Разговоры о Ланкастере как об излишне гордом, грубом и даже жестоком человеке не находили подтверждения. «Людям свойственна зависть к сильным и успешным. Потому и приписывают они пороки и слабости там, где на самом деле живут добродетели. Великодушие становится гордыней, сдержанность принимают за грубость», — рассуждала она.
«Сова» вновь прокричала «ожидание».
— Неугомонный, — проворчала себе под нос Элинор.
Ланкастер не обратил на это ни малейшего внимания. Хозяин, шедший впереди со светильником, открыл перед ними дверь, а когда Ланкастер завел Элинор внутрь, быстро исчез, оставив светильник на столике у входа.
— Еще раз позвольте поблагодарить вас…
Сейчас Ланкастер должен был пожелать ей спокойного сна и уйти. Утром она придумает, как подать ему свою правду, и, возможно, даже сумеет воспользоваться его разногласиями с королем, чтобы освободить Речной. Однако он продолжал придерживать ее локоть, вторая рука легла ей на живот, и в мгновения ока Элинор оказалась прижатой спиной к его груди.
— Так отблагодари.
Пока он просто ощупывал ее через одежду, стискивая грудь, приподнимая подол плаща вместе с платьем, покусывая шею, первый раз не болезненно, другой раз — ощутимо.
— Нет, — простонала Элинор. Такая перемена в Ланкастере напугала ее, и несколько мгновений она оставалась неподвижной, позволяя ему все большее, пока жадная рука не попыталась прощупать, что находится у нее между ног.
— Это придется снять, — скомандовал Ланкастер. Он был не из терпеливых, а излишки одежды ему явно мешали.
— Как вы смеете?! Кем вы меня считаете?! — Элинор начала работать локтями и лягаться, как это делают лошади, — глупая и бесполезная попытка. Мужчина был сильнее ее.
— Ты — хорошенькое личико, упругая грудь и дырка между ног, — он отстранился, развернул ее к себе, встряхнул так, что даже зубы цокнули, и толкнул в сторону кровати.
Ланкастер пытался справиться с брыкающейся и извивающейся Элинор. Для него это была игра, своего рода охота, Элинор понимала это по хищному оскалу, зловещему в полутьме.
— Отпусти, прошу тебя. У меня есть заступники, которые поклянутся не спать ни день, ни ночь, пока не отомстят за мою честь.
— Много разговоров, — Ланкастер развел в стороны руки Элинор, когда она попыталась перехватить его ладони. — Хорошо. Если ты понесешь после сегодняшней ночи, то я даже готов признать бастарда. При условии, что ты та, кем назвалась. К дьяволу!
Последнее относилось к платью, которое Ланкастер, раз не удалось снять, решил разорвать, потянув за ворот. Элинор понимала, что таким образом в мгновенье ока окажется голой. Она завизжала, сколько хватало мочи, и начала бить кулаками в его грудь.
— Ты желаешь, чтобы я отдал тебя, как подругу мошенника, сначала моим солдатам, потом всем завсегдатаям этого места? — крик Элинор если и не отрезвил насильника, то на время остановил.
— Ты этого не посмеешь сделать! — Элинор попыталась ударить Ланкастера по нежному, но важному месту всех мужчин, но он, разгадав замысел и схватив ее за запястье, заставил приложить туда ладонь.
— Не сделаю. Но в любом случае я получу свое. Хочешь ты или нет.
Снова прокричала сова. Ничего хорошего из того, что ей пришло в голову, точно не получится, но это был последний шанс для Элинор если не спастись, то отсрочить свое падение.
— Разве у меня есть выход? — она обмякла и прекратила сопротивление.
Ланкастер не ожидал быстрой капитуляции и, похоже, был разочарован. Еще большее удивление вызвало заявление Элинор: «Я сама», — когда он снова хотел избавить ее от одежды. В покорности жертвы были свои преимущества. Он расположился в паре шагов от Элинор, наблюдая. Она же приподняла подол до лодыжек и вдруг, схватившись за живот, согнулась чуть ли не вдвое.
— Что еще? — Элинор показалось, что он готов ее ударить.
— Мне нужно во двор к бочкам, — сквозь зубы простонала она.
— Я прикажу принести ведро, — раздраженно заявил он, подходя к внезапной больной и резко приподнимая ее за плечо. Ее вид и тяжелое дыхание не заставили усомниться в том, что ей действительно дурно.
— Мне нужно во двор. Здесь душно. Потом я сделаю все, что пожелаете. Клянусь, вы ни о чем не пожалеете, — Элинор подняла на него умоляющие глаза.
Спускаться во двор ей пришлось в сопровождении Ланкастера.
«Неужели вы не доверяете своим людям?» — едва удержалась от ехидного замечания Элинор.
Несмотря на глубокий снег, до нагроможденных бочек, прикрывавших отхожее место, дорожка была протоптана. В эту ночь совы словно взбесились.
— Дальше я сама, — она увидела по тени: Ланкастер послушался.
Ступая с носка, медленными шагами, как птица, готовая взлететь, она ждала неизвестно чего. Может, ночного бога на невысоком коне, разбрасывающего копытами снег. То, что это происходило в действительности, казалось невозможным. Ноги действовали раньше, чем голова поняла, что делает. Элинор побежала — всего три широких шага — и вскочила на маленькую бочку, на вторую, чуть повыше. Здесь она едва не потеряла равновесие, не заметив, что бочка перевернута вниз дном. И то хорошо, что маленькая ножка Элинор стала на стенку бочки, чтобы только оттолкнуться и скоро перескочить на самую высокую, точно безопасную: ее верх был покрыт снегом. Эта бочка послужила подставкой, чтобы вскочить на лошадь позади всадника.
Что-то пролетело совсем рядом с лицом Элинор. Лошадь помчалась. Одновременно с пересечением Элинор и всадником открытых ворот, в одно из бревен которых вонзилась стрела, послышался звучный приказ Ланкастера.
— Не стрелять! Попадете в женщину!
Это не означало, что они избавились от опасности: скоро началась погоня. Они петляли по заснеженным улицам, а шум от преследования был то позади, то совсем рядом, словно идущие по следу находились по ту сторону дома.
— Ворота! С дороги! — крикнул Инге.
Зазевавшиеся ошарашенные стражники предпочли выпустить источник переполоха, не разбираясь, в чем вина сбегавших в ночь мужчины и женщины.
Какое-то время они отдалялись от города. Избавление было невероятно еще тем, что с Инге, а это, конечно, был он и его Паук, они заранее ни о чем не договаривались. Грех жаловаться после того, что случилось, но Элинор не чувствовала рук. Выходя, она наспех накинула плащ, но оставила перчатки. Теперь покрасневшие руки были словно не свои.
— После того, как сводня ушла несолоно хлебавши вместе со своим товаром, я решил, что ваш родственник не настолько надежен, — Инге слез сам и помог спуститься Элинор, точнее, она просто упала на него, а он подхватил и поставил на ноги. Ей нужно было что-то ему ответить, но из горла вырвался лишь жалкий писк. Хотелось разрыдаться, но слез не было.
— Все хорошо. Теперь вы в безопасности, — Инге крепко прижал ее к себе, успокаивая. Она в очередной раз поверила, что так и есть.
— Мы же не можем здесь оставаться, — заметила Элинор, когда голос к ней вернулся.
— Мы вернемся в Рэттвуд.
Безумная идея, учитывая, что даже след их не успел затоптаться. Элинор решила доверять Инге и безропотно наблюдала за всеми приготовлениями. Он достал некий сверток из сумы на седле. В развернутом виде это оказалось монашеской сутаной. Он облачил в нее Элинор и подобную натянул на себя. Таких чудных преображений ему показалось мало. Он достал из той же сумки уголек и навел им брови Элинор, затем провел измазанным в саже пальцем над ее верхней губой и слегка по щекам. Наверное, теперь похоже, что у нее выросли усики и бородка, Элинор пожалела, что не может это увидеть.
— Благослови мой замысел, брат Илая, — усмехнулся Инге, любуясь своими стараниями.
— Покайся, Джек Джексон! — пробасила Элинор.
Джон Инге недовольно покачал головой.
— Я исповедуюсь вам, но до этого обещайте, что будете молчать, пока я вам не разрешу, и старайтесь не выдать, кто вы есть, походкой или жестом.
За время их путешествия Элинор стала спокойнее относиться к таким вот выкрутасам фортуны. Устои морали, утверждавшие, что нехорошо женщине рядиться мужчиной, да еще и священником, пали перед потребностью замершего уставшего тела в тепле и отдыхе. Перчатки Инге так и не согрели ее руки, начинали неметь ноги. Элинор попыталась укутаться поплотнее в сутану, чтобы если не отогреться, то не окоченеть больше, чем есть.
— Так тоже не делайте, — предупредил Инге.
Элинор не возражала. Ее удивляло, как она еще может ехать на коне, уцепившись за Инге, как маленькая птичка в мороз будет сидеть на ветке, пока жизнь совсем ее не оставит. Совсем равнодушной быть все же не получалось. Когда они достигли городских ворот, сердце вновь неистово застучало, но все прошло наилучшим образом. Городок уже успокоился, и их никто не остановил.
Выполнять распоряжения Инге оказалось не так уж и сложно. Непослушное тело оказалось неспособно к мягким движениям, свойственным благородным женщинам, голову Элинор держала опущенной, а вести переговоры с хозяином постоялого двора доверила Джону. К счастью, они не вернулись на постоялый двор, с которого им так поспешно пришлось удалиться, а выбрали другой, для святош.
Комнатка оказалась очень маленькой. Из всей мебели в ней были только кровать и два табурета. Зато явным достоинством приюта являлась сложенная их грубых камней печь в стене, небольшая, но возле нее можно было согреться и даже нагреть немного воды.
Вернувшийся Инге принес кувшин вина, полбуханки хлеба и сыр. Благодаря его умению вскоре по комнатке пошел теплый дух, а треск разгорающихся дров был подобен божественной музыке. Но тепло не принесло ожидаемого облегчения Элинор. Ее руки покраснели, как гусиные лапки, и так болели, что она едва сдерживала слезы. Инге усердно растирал их между своими ладонями, пока кровь не стала живой.
— Эти уродливые пятна… — Элинор с грустью смотрела на два темных пятна чуть ниже запястья, при прикосновении к которым болезненные ощущения оставались. — Поцелуи мороза… Они так и останутся.
— Это всего лишь ушибы, — Инге вложил ей в ладони кружку с горячим вином. — Так бывает, что в пылу сражения не замечаешь ран.
— Я так мужественно убегала, — усмехнулась Элинор, пригубив питье. Ей стало спокойней от знания, что она не будет обезображена подобными метками. С первым же глотком горячительная жидкость разлилась по всему телу.
— Вы самая храбрая женщина. Достойнейшая из всех женщин, которые носили ваше имя, — Инге отсалютовал пивной кружкой.
— Льстец! — покосилась на него Элинор.
Только несколько часов назад сытно поужинав, она отказалась от сыра и хлеба. Голодный Инге довольно скоро с ними расправился.
— Все же… — поинтересовался Инге, завершая трапезу. — Как вам удалось убедить кота выпустить мышку?
— Разве вы не видели, как охотятся коты? — Элинор пожала плечами. — Они готовы отпустить добычу, зная, что она ранена. И все для того, чтобы продолжить охоту. Он попался на детскую уловку: если задержать дыхание и терпеть, сколько есть сил, то пару раз можно обмануть даже самую бдительную няньку.
— Так за вами и тогда глаз да глаз нужен был: не ребенок, а бесенок.
— Будьте осторожны, поминая нечистых, — пригрозила пальцем Элинор. — Еще недавно вы обещали мне исповедь. Не делайте такое тревожное лицо. Я не буду мучить вас, выпытывая ваши тайны. Ответьте только на один вопрос. Откуда у вас эти наряды? Вам уже приходилось раньше проделывать подобный трюк?
Она махнула в сторону лежащей на полу сутаны. Как только захлопнулась дверь, Элинор поспешила ее скинуть: они были в безопасности, не зачем множить грех. Инге оказался не столь щепетильным и не торопился снимать наряд, больше подходящий истинным служителям веры.
— Нет, не приходилось, — Инге снова напустил беспечный вид. — Скажем так, это то, что я увез из разбойничьего лагеря.
— Вы их украли? Но зачем?
— Не украл, — или же Инге предпочел оставить вопрос без ответа, или же он пытался еще больше вызвать интерес Элинор. Говорил он неспешно, каждое слово запивая глотком вина. — Они сами мне их отдали.
— Вы просто морочите мне голову, — Элинор сделала вид, что обижена.
Инге поставил пустую кружку на пол.
— Вы уже видели мой талант в игре. Иногда это может принести кусок хлеба, а иногда даже меч и коня. Когда нашим жизням уже не грозила опасность, я попытался разведать как можно больше. Один из игроков так увлекся, что поставил на кон эти одежды. Стоило остановиться и дать ему выиграть, но меня как Дьявол кольнул. Эти ребята решили, что нехорошо быть обчищенными тем, кто сам должен быть жертвой. Вот так меня ограбили дважды, оставив в насмешку только рясы.
— Несчастный сэр Джон, — остаток вина в кружке Элинор совсем остыл, и Инге, забрав у нее из рук посуду, поставил ее рядом со своей. — Но подумайте, может, Господь таким образом требует у вас бросить постыдное ремесло? Вам уготовлено нечто большее, чем закончить, как мошенник Джек Джексон.
Сдерживая зевоту, Элинор прикрыла ладонью рот. Веки словно наливались свинцом, каждый раз размыкать их становилось все тяжелее.
— Я совсем утомил вас разговорами.
Элинор действительно ощущала такую неимоверную усталость, что позволила Инге ухаживать за собой, как если бы она все еще оставалась ребенком. Он уложил ее на кровать, снял сапожки, а потом укрыл почти до подбородка плотным шерстяным одеялом.
Часом или двумя раньше, когда они только подъезжали к «хорошему» постоялому двору, Инге объявил, что комнату им придется делить вдвоем. Это необходимо, чтобы не вызвать подозрений, ведь святым отцам присуща умеренность. Кроме того, денег у них не так много. Спасая свою жизнь, Инге сгреб только малую часть своего выигрыша с бочки. Он почувствовал, как его попутчица вздрогнула, и верно истолковал ее страхи: подвергнувшись нападению от своего родственника и одного из самых влиятельных людей Англии, второй раз оказаться наедине с чужим мужчиной ей не хотелось.
— Клянусь, я не причиню вреда вашей добродетели, — тут же заверил ее Инге.
Он выполнял свою клятву очень буквально, устроившись у двери, как верный пес. Элинор даже стало жаль его: таким образом ему вряд ли удастся отдохнуть.
— Сэр Джон, возьмите меч и положите возле меня, — проговорила она, не открывая глаз, но отодвигаясь на самый край кровати. — Я приказываю вам. Положите между нами меч и ложитесь рядом. Не хватало, чтобы от усталости вы завтра свалились со своего злого коня.
Последнее было больше похоже на бессвязное сонное бормотание. Инге точно не верил своим ушам, но скоро кровать чуть прогнулась под тяжестью его тела. В такой доброте Элинор была и обратная сторона: испытание для рыцаря и для нее самой. Если ее рыцарь окажется слабым духом, она никогда больше не поверит ни в идеалы рыцарства, ни в честное слово мужчин.
Удивительный случай: даже во сне она понимала, что это сон, но сон чудесный, когда, просыпаясь, чувствуешь невероятное отчаянье и желание вернуться туда, где все так хорошо и безмятежно. Обычно только откроешь глаза, и такие сны забываются и становятся легким маревом, но этот Элинор могла восстановить до малейших деталей. Она стояла на цветущем летнем поле, навстречу ей с раскрытыми объятьями, звонко смеясь, бежала хорошенькая девочка лет шести. Она присела и развела руки, чтобы подхватить малышку, и в этот момент она была безмятежна и счастлива, как никогда в жизни. Сон прервался в то мгновение, как она попыталась дотронуться до девочки.
Пробуждаясь, Элинор знала, где находится и что происходило ранее. Все так и есть, она волею заигравшейся судьбы на бедном постоялом дворе, в пути к своему влиятельному тестю, в крохотной комнатушке под крышей с очагом и маленьким окошком. Все так, кроме того, что на деревянной, грубо сколоченной кровати она лежала одна.
Инге спал сидя, опершись спиной о стену. Теперь уже Элинор начала замечать и другие детали. Во сне она наверняка вертелась, ведь, окончательно прогнав дремоту, поняла, что лежит не на своей половине кровати. Хуже всего, если напомнила о себе привычка, почувствовав легкий холод, неосознанно искать живую грелку: служанку или мужа… Она ощутила, что краснеет, но одновременно уткнулась в подушку, чтобы не захихикать.
Догоравший очаг освещал замершее, спокойное лицо Инге. Не обладая какой-то изысканной красотой, он все же был недурен собой: правильные черты лица, тонкая переносица, четко очерченная линия губ.
— Мой бедный, верный рыцарь, — слова были тихи, как падение перышка. И тому, кому они предназначались, не суждено было их услышать.
Она все еще дремала, пользуясь возможностью накопить побольше сил, но слышала, что происходило вокруг. Очевидно, Инге проснулся и вышел, хлопнула дверь, второй хлопок означал возвращение. Она ожидала, что Инге начнет ее будить, но, отчаявшись, сама раскрыла глаза. На скамейке на уровне ее лица лежали хлеб, сыр, а еще желудевая похлебка в миске и кувшин с пивом.
— Мы немного подкрепимся перед дорогой, а остальное возьмем с собой, — Элинор потягивалась и протирала глаза. Следовало попросить у Инге нож, чтобы разделить провизию.
— Это все вам.
Инге заставил ее насторожиться. Именно так выглядит тот, кто собирается скормить тебе с едой неприятную новость.
— Мне столько съесть не по силам, — она присела, улыбнувшись, и кокетливо повела плечом, но при этом прикрывая одеялом босые ступни.
— Это на целый день. Завтра хозяин принесет еще и оставит под дверью. Мне придется оставить вас здесь. Совсем ненадолго — два-три дня, не более. Для хозяина и здешних обитателей мы брат Джонатан и брат Илая из Ноттингемшира, отправившиеся по делам епархии, но подвергшиеся нападению разбойников. После счастливого избавления брат Илая принял обет молчания и решил остаться здесь, чтобы молитвами обеспечить брату Джонатану успешное выполнение миссии.
— Что будет, когда вы вернетесь? — Элинор отказывалась понимать, зачем необходимо подобное промедление, когда в осажденном замке оставался ее сын.
— Я не вернусь. За вами приедут люди лорда Диспенсера.
Ее пронзила неприятная догадка:
— У меня всего один вопрос к вам, сэр Джон… всего один. Вы с самого начала собирались оставить меня в этом городишке?
— Это правда, — он даже не пробовал отпираться.
Если бы Элинор сейчас закричала, то выдала бы себя и его, тогда ему бы пришлось забрать ее с собой. Только ценою за ее каприз стали бы несколько дней задержки и еще несколько дней осады замка.
— И вы снова испачкаете мое лицо сажей? — как можно беззаботнее произнесла она. — Тогда есть риск, что мой тесть меня не признает.
Свою мнимую бородку Элинор смыла еще вечером, как только смогла наконец владеть собственными окоченевшими пальцами.
— Не стоит так пугать старика, — усмехнулся Инге, как человек, с плеч которого сняли тяжкий груз. — Но некоторые осторожности стоит предпринять. Божьего человека без особой нужды беспокоить не будут. Раз в день вам будут приносить еду и оставлять у двери. Об этом вас предупредят стуком в дверь. Подождите, пока услышите, как они уходят, только потом открывайте дверь. Как можно тщательней скрывайте лицо и руки. Вот это, — Инге вручил Элинор сутану, — ваша надежная защита.
— Мне страшно к ней прикоснуться, — призналась Элинор. — Возможно, на этих одеждах кровь священников. Ведь мы не знаем, как эти одежды оказались у разбойников и почему они так легко вам их отдали. И те люди, которые поверили в святость мнимого монаха, наверняка надеются на прощение грехов за доброе отношение к нему.
Инге уже успел облачиться в сутану, обращаясь в фальшивого отца Джонатана, и дальше наставлял Элинор, которая держала свою монашескую одежду если не с пренебрежением, то с некоторой опаской, как священник наставляет исповедницу.
— Твой грех, дочь моя, в том, что ты придумываешь то, чего, возможно, и не было. Я отпускаю тебе его, — после шутливо-возвышенных слов Инге снова стал серьезен. — Ваш родственник, возможно, все еще пытается вас разыскать. Он или кто другой может воспользоваться вашим одиночеством. Это ненадолго. И так безопасней. Что касается обманутых людей, то здесь лорд Диспенсер сполна оплатит им и за разочарование, и за молчание. Так что в итоге они будут справедливо вознаграждены.
— Чем быстрее вы уйдете, тем скорее я буду в безопасности, — она отвернулась, якобы теряя интерес к собеседнику.
— Пожелайте мне удачи, достойнейшая из женщин, носивших имя Элинор.
— Разве я могу отказать вам в этом, если в залог вы оставили мою жизнь? Убирайтесь.
Он не пускался в объяснения и долгие прощания, а тут же исполнил ее приказ. Элинор оставалось только смириться. Разум вещал, что ей нужно это сделать. Инге принял самое разумное решение: внезапное похолодание и всего одна лошадь на двоих не способствовали скорому путешествию. Ее сын станет заложником ее амбиций, если она не покорится. Элинор это понимала, только примириться не могла со своей бесполезностью.
Ее деятельная натура требовала выхода. За стенами добровольной темницы кипела жизнь: стук, лязг, голоса. Самый обычный городской день, наполненный горестями и радостями. Никому не было дела до фальшивого монаха, и некому было пожаловаться о своей незавидной судьбе. Какое-то время Элинор вдоль и поперек мерила шагами свою комнатку. Каждый раз, возвращаясь к табурету с едой, она делала глоток пива и отщипывала кусочек сыра. Есть ей не хотелось, но нужно было чем-то себя занять. Кроме того, она помнила о способности пряного напитка изгонять дурные мысли из головы и притуплять волнения. Незаметно, но ей удалось увидеть дно кувшина. Голова и правду стала тяжелая, и ее следовало склонить на подушку. Что Элинор и сделала. Она пыталась снова представить себя на цветочном поле, залитом солнечным светом. Там была та самая девочка, незнакомая, но чем-то родная. Еще там была покойная матушка Элинор. Она играла с девочкой и плела ей венок из цветов. Элинор неспешно подходила к ним. Матушка оторвалась от своего занятия и улыбнулась ей, прекрасная, как всегда, такая, какой ее помнила Элинор. Она хотела ей что-то сказать, но раздался шорох, жутковатый и подозрительный. Элинор открыла глаза. Чуда не произошло. Она все еще была в заточении, но и странный шум не исчез. Он слышался очень отчетливо. Элинор оцепенела от страха, не зная, куда бежать. Кто-то пытался к ней пробраться и явно не с добрыми намерениями: тайком и глубокой ночью. Скрежет стих и затем возобновился. Мышь! Это всего лишь мышь, как догадалась Элинор. Она тихонько мяукнула. Шорох стих надолго, но потом снова возобновился.
— Что, мне всю ночь лежать и мяукать?! — возмущалась Элинор. Очаг давно погас, и в комнате стало неуютно. Дрова были, но Инге не подумал, что Элинор не умела закладывать их и разжигать огонь. Так и пожар устроить недолго. Пришлось облачиться в сутану и укрыться с головой. Именно так удалось избавиться от шума, производимого настойчивой мышью.
Утром, едва забрезжил рассвет, Элинор почувствовала дурноту. Пиво сыграло с ней злую шутку. Ее выворачивало наизнанку, пока во рту не появился привкус желчи. Элинор не была уверена, что святые отцы могут страдать желудком. Потому неприятную жидкость она с миски для умывания отправила в очаг, присыпав с помощью кочерги золой. Туда же отправилась и желудевая каша: попытка съесть хоть ложку привела к новому приступу тошноты. Шустрая мышь добилась своего, добравшись до хлеба. На корочке были явно видны следы ее зубок. Выбрасывать хлеб Элинор не стала. Какого-то несчастного, такого, как тот повешенный, на казни которого им пришлось с Инге присутствовать, он мог бы спасти от голода или же смерти. Она сама виновата, что плохо берегла свои запасы. Если бы она накрыла хлеб миской, то он бы оказался неповрежденным. Так что нечего винить маленькую упрямую мышь.
Инге обещал, что каждый день ей будут приносить еду. Оставалось ждать условного сигнала. В конце концов, сейчас это было ее единственным развлечением. Можно представить, что это злодей, удерживающий ее, прекрасную принцессу, в плену. Ее слеза сделала стены замка волшебными. Теперь злодею сюда не войти, но и принцессе Элинор не выйти до времени, пока заклятие не разрушит влюбленный в нее герой.
— Помолитесь и за меня, святой отец. За мою жену и сына. Мое имя Дерик, мою жену зовут Мэг, а сына Гарольд, — после условного сигнала послышалось из-за двери. Кто бы это ни был, но он не смог удержаться и не получить себе хоть немного божьего благословения. Как учил ее Инге, Элинор подождала какое-то время, приложив ухо к двери. Когда звук шагов совсем отдалился, она скоро забрала подношения, выставив в свою очередь пустую миску, кувшин и ведро с отходами.
В этот раз хозяин побаловал гостя соленым угрем, хлебом и снова пивом.
Угря и хлеб Элинор тут же съела. В этот раз ей показалось, что еды слишком мало.
— Хозяин считает, что его гость настолько свят, что сыт из воздуха, — ворчала она.
Хоть с пивом она решила проявить умеренность, но после соленой рыбы пить хотелось нестерпимо. К тому же оказалось, что именно так можно обмануть голод. Потом ей не оставалось ничего делать, как снова улечься в кровать, сжавшись так, чтобы сохранить тепло.
Чем ближе солнце клонилось к закату, тем больше становились ее страхи. Когда-то давно некая смелая женщина присвоила себе одежды мужчины. И не просто мужчины — служителя церкви. Она оказалась осторожна и талантлива, но однажды удача изменила ей. Несчастная умерла в бесчестье, растерзанная толпой, выявившей обман.
— У меня нет таких амбициозных замыслов! Я всего лишь хочу увидеть своего сына, — объясняла Элинор упрямой мыши, начавшей скрестись, как только комнату окутала тьма. — Прекрати! Иди, тревожь хозяина или его жену! — мышь ее не слушала, продолжая свою возню.
В какой-то момент Элинор показалось, что комната становится совсем маленькой. Стены и потолок движутся на нее, и это не комната вовсе, а гроб. И не мышь это вовсе за стенкой, а могильные черви. Она проснулась в холодном поту. За окном слабо прорезался лучик солнца. Она не могла больше здесь оставаться. Ей необходимо было что-то сделать. Открыв дверь, Элинор тихонько покинула комнату.
Постоялый двор был погружен в утреннюю дремоту. Она может пройти через главный зал, и никто ее не остановит. Потом она отправится куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. У кого-нибудь спросит дорогу. Барон Диспенсер известен в этих краях. Не называя свое, его имя она сделает своей охраной. Сделав еще шаг, Элинор едва не упала. Уцепившись зубами за рукав сутаны, Элинор немного сдвинула капюшон, чтобы увидеть, что маленькое, бесстрашное и явно живое могло преградить ей дорогу. Всего лишь кот, крупный для представителя своего племени, но вполне обычный, молодой и наглый. Таких котов много в Речном, да, впрочем, и в любом другом замке. Они ловят мышей и часто попадаются на глаза, и пока их не становится слишком много и они не начинают давить цыплят, с такими соседями принято мириться.
— Пойдем со мной, котик. У меня есть для тебя и угощение, и работа, — она подхватила его на руки, тот не возражал и даже выразил согласие урчанием. Она поглаживала его теплый пушистый бочок, приговаривая. — Хороший котик. Ты со мной. Я не одна.
Также осторожно Элинор вернулась в убежище. Ее внезапный прежний план, навеянный ночным кошмаром, теперь казался совершенным безумием, порожденным болезнью. Она была больна. Может, той же самой болезнью, от которой умер ее дед. Болезнь была коварна, Элинор едва успела захлопнуть за собой дверь и схватить миску, как ее скрутило в спазме. Добравшись до постели, Элинор повалилась на нее и забылась.
Серый полосатый котяра прекрасно понял, какую работу от него требуют. Он нашел угощение — головку и кости угря — и успел его умять. Кот оказался настолько благодарным, что преподнес хозяйке свой подарок. Несколько мгновений Элинор понадобилось, чтобы узнать, что за непонятный серый комок лежит на ее подушке. Дотронувшись до него рукой, она второй раз за этот день еле удержалась от визга. Этот комок был мертвой мышью. Она брезгливо скинула трупик на пол.
В дверь настойчиво стучали. Ее сон мог закончиться катастрофой, если бы она не услышала знак человека, принесшего еду. То, что долгое время оставленное под дверью оставалось нетронутым, вероятно, вызвало подозрение. Хозяин мог забеспокоиться, не случилось ли что с его постояльцем. Молодой монах Илия мог так усердно молиться, что не обратил внимания на отвлекающий от благого дела звук. Все решалось очень просто: достаточно святому отцу всего лишь открыть дверь и показаться на пороге. Ему даже не надо нарушать обет молчания. Все было бы просто, если бы она была монахом с именем Илия или хотя бы мужчиной. Скрываясь за спиной Джона Инге, она обманула этих людей в ночном полумраке. При ярком дневном свете эта задача казалась невозможной.
Элинор поспешно встала. Возможно, ей достаточно просто хлопнуть перед любопытными дверью, чтобы показать, что отец Илия жив и недоволен тем, что его потревожили. Другого выхода у нее не оставалось. Или все же это было спасение.
— Леди Элинор! Вы здесь? — незнакомый зычный голос.
— Святой отец, я не мог их остановить!!! — второй нервный крик, несомненно, принадлежал хозяину.
— Кто вы?! — неосторожно было так себя выдавать, но он знал ее тайну — ее имя.
— Уолтер Черный. Управляющий барона Диспенсера.
Она помнила Уолтера, управляющего Эссендайна, небольшого замка, принадлежащего ее свекру. Увидав такого человека, только раз и мимоходом, забыть трудно, узнать легко: суровый и молчаливый, с повязкой на глазу. Это, несомненно, был он, а за спиной его стояло несколько вооруженных людей с мечами наготове.
— Вы не особо торопились.
Упрек не был справедливым, но только так Элинор могла выместить всю обиду за тягостное ожидание.
— Мы прибыли так скоро, как смогли, — спокойно, без недовольства или сочувствия к бедственному положению несчастной заточенной ответил одноглазый Уолтер.
— А барон? Он уже отправился в Речной?
Такой допрос Уолтеру был явно не по нраву. Прежде чем ответить, он сложил губы в тонкую линию, но голос остался ровным.
— Не могу знать. Ваш посланник не застал барона в замке и отправился за ним. Сюда я приехал по приказу молодой госпожи Изабеллы.
Воспользовавшись моментом, серый кот выскочил за дверь. Ловко обойдя ноги спорящих людей, он выхватил из миски на полу, которую не успел подобрать испуганный хозяин таверны, запеченного карпа и пустился наутек, прекрасно зная, что такая охота наказуема.
Очевидно, освобождение Речного затягивалось. Новость, несомненно, неприятная, но, кипятясь на пороге и выражая недовольство, Элинор никак не приближала счастливый момент встречи с сыном. Что было ей по силам, так это убраться как можно скорее с места, где она пережила не самые приятные моменты в жизни. Вручив бесстрастному Уолтеру Черному завернутый в тряпицу хлеб, она велела отдать его нищим. Солдаты и Уолтер расступились, пропуская ее вперед. Хозяин таверны, все еще не понимающий, что происходит, попросил их пройти через другой выход, минующий главный зал. Обещание Инге, что обман будет окуплен щедростью барона, оказалось только обещанием. Расчетливый Уолтер он не зря захватил такую охрану.
— Ты хороший человек, Дерик! — по тому, что хозяин гостиницы поднял на нее взгляд, в котором читалась такая невысказанная обида, Элинор поняла, что оказалась права и что именно он приносил ей еду и просил о божественном заступничестве. — Я буду молиться за тебя и за твою семью, — все, что она могла сделать и отблагодарить теперь. Невероятное путешествие Элинор подходило к концу.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor

---

Естественное продолжение Ролизы

Вильгельм и Герлок
Если бы вы знали, что со мной творит этот арт


©

---

Другие тесты и гадания от Шувани

---

03.04.2016 в 18:21

Пишет  do you wanna know?:

Spring Lottery from do you wanna know?
Апрель последние несколько лет мой самый любимый весенний месяц, на который приходится много чудесных событий.
Этот начался насыщенно и так здорово, что мне очень хочется поделиться волшебным настроем и с вами, и не только через свои постики, но и чем-то физически ощутимым, так сказать!)

Итак, на повестке дня у нас весенняя лотерея!
В подарок будут входить:
- Десять красочных открыток с Сеулом
- Коробочка рахат-лукума с розой и орешками
- Милая свечка в виде керамического кита
- Мини духи от Guerlain - Aqua Allegoria Flora Rosa
- Винтажные часы на длинной цепочке
Кофе, увы, не входит в набор)

Условия участия вот такие:

1. Сделать репост этой записи, быть моим Пч не обязательно

2. Оставить порядковый номер вашего комментария и ссылку на ваш репост в комментариях к этому посту.

Победителя укажет чудесный рандом 13 апреля, и посылочка полетит в любую страну Европы или любой город России)

Удачи!

---

Тайна замка тамплиеров

1375-й год. Франция погрязла в войне, которая продлится больше века. Не побеждена еще бубонная чума. В королевстве царит хаос, народ страдает от жестокости и бесчинств…



Молодой капитан Тома Кортме встречает свою давнюю любовь, когда-то наследницу очень знатного рода, ныне — жену мелкого помещика, которая посвящена в ужасную тайну. Эта тайна способна перевернуть всю их жизнь…

Подробнее на КиноПоиск.Ru



Тайна замка тамплиеров

Борджиа
Дэмиен
Люцифер
Улица потрошителя. 4 сезон
Изабелла. 3 сезон
Карл, король и император
Элементарно. 4 сезон
Гримм 5 сезон
Царство. 3 сезон
Однажды в сказке. 5 сезон
Сонная Лощина. 3 сезон
Шаман-кинг 3 серия
Под куполом. 2 сезон, 3 серия
Как построить средневековый замок 4 серия
Звездный путь: Вояджер. 5 сезон 24 серия

---

Маленькие радости

Заразилась от  VelvettVi:

Правила:
1. Читаем запись, постим к себе, выделяем оффтопом, курсивом, звёздочками, смайликами и как ещё может в голову прийти те пункты, которые вас тоже всегда радуют.
2. Добавляем свои пять пунктов.
3. Запускаем заразу дальше.

Давайте соберём много-много-много маленьких радостей. Столько, сколько вообще в пост влезет!

Маленькие радости жизни:

1. Лечь спать в постель со свежими простынями
2. Чихнуть три или больше раз подряд.
3. Болтать ногами в воде.
4. Ощущать, что в книжке, которая тебе уже очень сильно нравится, осталось еще много непрочитанных страниц.
5. Поскользнуться и не упасть.
6. Ощутить песок между пальцами ног.
7. СМС-ка, которую ты ждал.
8. Проснуться после очень реалистичного кошмара и понять, что это был лишь сон.
9. Откусить пирожок/булочку/эклер с той стороны, где начинка.
10. Найти зажаренную до состояния чипса картофелину в порции жареной картошки.
11. Срывать защитный слой с экрана новеньких электронных гаджетов.
12. Когда тебя поздравляют с праздником люди, которых ты не знаешь.
13. Найти заначку, про которую ты уже забыл.
14. Когда холодная постель, в которую ты нырнул, наконец согревается.
15. Нечаянно точно ввести свой старый и давно забытый пароль.
16. Трогать волосы после стрижки.
17. Полный холодильник вкусностей, которые остались после праздников.
18. Когда тебе мигают на трассе, и ты успеваешь сбросить скорость перед гаишником.
19. Сказать то же, что и спортивный комментатор, но за секунду до него.
20. Издалека попасть точно в мусорное ведро.
21. Надеть то, что ты только что купил.
22. Проснуться за час до звонка будильника, понять, что еще уйма времени и снова лечь спать.
23. Случайно где-нибудь встретить запах из детства.
24. Снова и снова слушать песню, которая тебе недавно понравилась.
25. Покрыться гусиной кожей от услышанной музыки.
26. Когда тебе удалось все-таки выдавить последнюю порцию пасты из безнадёжного тюбика.
27. Перебрать коробку со своими детскими игрушками и вещами.
28. Лежать в кровати и слушать, как тяжелые капли дождя барабанят по крыше или подоконнику.
29. Снимать с руки, как вторую кожу, высохший слой клея ПВА.
30. Сесть на диван после целого дня на ногах.
31. Плакать от смеха.
32. Погрузить руки в емкость с сырым рисом.
33. Перевернуть подушку на прохладную сторону.
34. Заметить, как стоящие рядом незнакомцы смеются, слушая ваш разговор с друзьями.
35. Ощутить запах нагретой солнцем железной дороги.
36. Выскочить на улицу под солнце после грозы.
37. Перечитывая любимую книгу, найти нюанс, который раньше не замечал.
38. Вскочить в отходящий транспорт.
39. Увидеть, что какой-то художник нарисовал персонажа именно таким, как ты его себе представлял.
40. Во время прогулки по городу зайти куда-нибудь выпить кофе с молоком.
41. Ехать от Балтов до Лигово на одной из любимых электричек
42. Найти в интернете фотографию любимого лётчика
43. Купить какую-то приятную вещицу (будь то кукла, фигурка, сувенир... и т.д.)
44. Узнать, что сделанную мной фотку перепостили в контактовскую группу.
45. После долгих сборов и дороги до вокзала, сесть, наконец в поезд, смотреть в окно и ждать отправления.
46. Стать свидетельницей новых полезных умений дочки.
47. Пересмотреть любимый фильм\мультфильм, перечитать любимую книгу.
48. Сесть и спокойно повышивать крестиком.
49. Увидеть зелёную "опушку" у деревьев после долгой зимы.
50. Лежа в постели, ощутить сначала мягкий удар от прыжка, а затем живое тепло пришедшего к тебе спать котика.
51. Ранней весной разминать в пальцах и вдыхать запах свежих березовых листочков.
52. Встать на работу - и увидеть, что за окном солнечное, ясное утро.
53. Найти цветок сирени с пятью лепестками и подарить его кому-нибудь.
54. Обнаружить в почтовом ящике извещение о пришедшей посылке.
55. Провести целый день с близким другом.
56. Рассмешить грустного человека.
57. Поймать хвостик от пакетика с чаем, до того, как он утонет в кружке
58. Узнать, что твой подарок пришелся по душе получателю
59. Закончить какой-то очень длительный проект
60. Запах свежескошенной травы.
61. Чихнуть от души, громко, чтобы все подпрыгнули
62. Когда все идет как задумывалось
63. Спать и бездельничать столько, сколько влезет
64. Вкусовые ощущения
65. Летать. Особенно момент набора скорости, чтобы оторваться от впп :3
66. Летать во сне, высоко и долго.
67. Выйти ночью на улицу и увидеть, что Луна пристроилась "головой" к стоящему вертикально созвездию Ориона.
68. Видеть, как кот, сладко потягиваясь, ложится на спинку и щурится.
69. Увидеть красивый закат, чудные облака в любое время суток и радугу (вместе и по отдельности).
70. Смотреть какой-нибудь фильм/сериал и наслаждаться не только сюжетом, но и красивыми кадрами, а также голосами актеров и тем, что понимаешь их без перевода.
71. Читать интересную книгу по пути на работу в электричке
72. Лежать на воде подальше от берега с закрытыми глазами
73. Слушать хоровую музыку в наушники, чтобы никаких других посторонних звуков
74. Искать какой-нибудь особенный подарок самому любимому человеку, подбирать слова для открытки к этому подарку
75. Проснуться и не ощущать беспокойства связанного с работой, просто отдыхать и не думать об этом.
76. Покормить белочку с руки
77. Увидеть положительные результаты своей деятельности
78. Приобрести новую цацку
79. Прокатиться на лыжах в снежную погоду
80. Найти в выкладке ФБ свой кинк )
81. Запах вещей после дождя
82. Найти фанфик по своему ОТП
83. Проснуться и увидеть, что выпал первый в году снег
84. Гулять/кататься по ночному городу
85. первый день каникул/отпуска
86. Стоять на вершине горы /высокого холма и любоваться окрестностями.
87. С разбегу броситься на шею любимому человеку.
88. Подарить ребенку именно то, о чем он долго мечтал.
89. Наряжать новогоднюю елку.
90. Не спеша прогуливаться по вечерней Праге.

Плюс пять
91. Когда твои фантазии внезапно подтверждаются фактами.
92. Предвкушение прочтения долгожданной книги, фильма, серии.
93. Давать лошади лакомство.
94. Подъезжать к родному городу после далекой поездки.
95. Видеть сон со своими героями.

Отдаю моб в добрые руки)

---

"Дочь палача и игра смерти"

Работоспособность Оливера Пётча меня просто в восторг приводит. Та-там! Скоро скоро (я так надеюсь) шестая книга и очередное расследование дочери палача и ее семейки.

"1670 год. Накануне праздника Пятидесятницы в Обераммергау начинается настоящее безумство. Один из актеров, участвующих в знаменитом представлении Страсти Христа был найден мертвым. его распяли. Все подозревают друг друга. Палач из Шонгау Якоб Куизль и его зять цирюльник Симон Фонвизер пытаются расследовать это дело, но сталкиваются со стеной молчания. Внезапно в страшных муках погибает еще один исполнитель, а жители городка считают это Божьей карой и не собираются раскрывать секреты пред двумя чужаками. И только когда в Обераммергау появляется Магдалена, им удается выйти на след убийцы, который ведет далеко в горы"

Отсюда