Часть 3

[Roksan de Clare]

Начало, продолжение

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

Неугомонный Хьюго, отодвинув волосы, прикоснулся губами к ее затылку.
— Пощады! — пробормотала Элинор, прекрасно зная, что, притворись она спящей, Хьюго это не остановило и он взял бы свое.
— Скоро у вас будет много покоя, а пока вы принадлежите мне.
— Сначала дайте ответ: зачем больного ребенка перевозить из Сатона в Речной? И, если ребенок не был болен, что означала та записка? — похоже, ласка за правду становилась их семейной традицией, но Хьюго ответил настораживающей загадкой:
— Попытки отыскать вас в Сатоне дадут мне несколько дней.
— Вы снова что-то затеяли? — сон мигом испарился.
— Ничего, что стоило бы вашего беспокойства, но на какое-то время мне придется покинуть Англию.
— Конечно, без разрешения короля.
Предсказание Маргариты начинало сбываться.
— Так нужно.
— Откажитесь от поездки. Ради меня. Ради нашего сына. Иначе я брошу все и кинусь в ноги Эдуарду с просьбой остановить вас.
— Вы этого не сделаете.
— Почему вы так уверены? — Хьюго приостановил ее попытку встать. Не привыкшим к темноте глазам его лицо казалось ликом статуи.
— Вы моя жена.
— И что я должна делать?
— Просто быть сейчас со мной.
Вспомнив шалости молодых рыцарей того времени, когда Хьюго только был опоясан, теперь, столько лет спустя, он сбегал во Францию на турнир. Это будет роскошный и величественный турнир, тот, что будут вспоминать годами. С тех пор как Англия погрязла в борьбе, таких турниров здесь не видели, а ведь на них куется не только слава, но и военные союзы.
У них был один день и одна ночь, чтобы побыть вместе. Они не потратили даром ни мгновенья.
— Возвращайтесь скорее, — Элинор повязала свой знак — ленту — на предплечье Хьюго. — Я слыхала, в тех краях есть красивый обычай: дамы выводят своих рыцарей на тончайших золотых цепочках. Будь у меня сейчас такая, я разорвала бы ее на две части: одну отдала вам, другую окрутила вокруг запястья и носила бы, не снимая, пока не увижу вас снова.
Хьюго захватил ее ладони в свои, поднес к лицу, прикоснулся губами к запястьям, раскрывая.
— Совсем холодные, — он прижал ее к себе, заворачивая в плащ. Такой вроде бы нехитрый жест, а Элинор уже не было холодно, не было разлуки — была защита ее мужа и невыразимое ощущение никогда ранее не познанного счастья от их близости. Оно было таким недолгим и болезненно переросло в осознание разлуки, когда Хьюго отстранил ее. — Идите в замок. Чем быстрее мы расстанемся, тем раньше встретимся.
Она надеялась на поцелуй, дерзкий и страстный, как тот, что вырвал у нее Хьюго в их первый год в Речном, отправляясь навести порядок с бесчинствующими разбойниками. Тогда бы она обвила его руками, как плющом, и не отпустила… Но ничего не случилось, он просто уехал.
Ожидать мужа в тоске и слезах в Речном Элинор не собиралась. Ей необходимо было вернуться в Лондон, пока ее отсутствие не превратилось из вынужденного неповиновения в опасную дерзость. Сына она решила забрать с собой. Чтобы полностью убедиться, что поездка в Речной для малыша Хьюго прошла благополучно, она позволила себе задержаться еще на несколько дней. Ей нужно было время, чтобы чуть лучше узнать собственное дитя.
Они находились в небольшом хорошо натопленном зале. Маленький Хьюго, тщательно изучив деревянную лошадку и даже попробовав ее на зуб, потерял интерес к подарку короля Эдуарда. Его внимание привлекла шкатулка матери — Элинор едва успела выхватить опасные острые шпильки.
— Ууууу, — недовольно проворчал малыш Хьюго: именно эти вещи казались ему сокровищем, а не кружева и ленты матери.
Выбросив из сундучка несколько бесполезных женских штучек и не обнаружив ничего ценного, он нашел новый объект для игры. Добравшись на четвереньках до шкуры медведя, он трепал ее за уши и провозглашал:
— Ууууу! — возглас должен был означать победу над чудищем.
Малышу Хью это могло не понравиться, но умиленная Элинор не выдержала и подхватила его на руки, усаживая на колени лицом к себе. Она ошиблась: сын рассмеялся и раскрыл руки, требуя объятий.
— Малыш Хью? Когда-нибудь ты станешь статным, великим рыцарем. Разве хорошо тогда будет называть тебя малыш Хью? И как будут отличать тебя от деда и отца? Твоя тетушка Маргарита дала тебе прозвище Хукон. Хукон! Я буду звать тебя Хукон! Тебе нравится?
Элинор смирилась с тем, что ей не придется услышать первые слова сына. Но малыш оказался сообразительным и упрямым. Ему не нужны были пустые слова, чтобы продемонстрировать, что он хочет. Достаточно было указать пальцем и произнести: «Ууууу». Няньки тут же исполняли его каприз, если то было возможно. Этим же «ууууу» он показывал, когда ему весело или грустно, тепло или холодно, согласен ли он с происходящим или категорически отрицает. Такую ситуацию Элинор объясняла даже не излишней опекой, а ленью нянек. Им легче было исполнить каприз малыша, чем стать против него. При этом упрекнуть своего человека, приставленного к сыну, — ее бывшую служанку Дженни — она не могла. Няньки, которых взял тесть, ее просто оттеснили.
— Ууууу! — одобрительно проворчал Хукон, а Элинор крепко прижала его к сердцу.

Похоже, за время, когда она отдалила от себя Дженни, Элинор забыла, насколько эта особа бывает упряма.
— Не мости свой сундук в обоз. Я не беру тебя в Лондон.
— Кому-то надо присмотреть за маленьким Хьюго… — Дженни осеклась под строгим взглядом хозяйки. — За Хуконом. И вами тоже.
— Вы послушайте, что она говорит: присмотреть, — если бы свидетельницей подобного разговора стала бы Маргарита, она хохотала бы до слез, а потом заявила, что Элинор не умеет приструнить челядь.
— Разве много пользы принесет сын пекарши Том? — Дженни не умоляла и не просила, а говорила ровно и рассудительно, словно и не прошло столько лет, а она по-прежнему приставлена опекать несносную девчонку Элинор.
— Работа у него найдется. К тому же осенью он женится на Аве. Пусть присматривает за будущей женой, — и почему она должна объясняться со служанкой? Кто такая Дженни? По сути, никто. Это Элинор дала ей некоторый статус, организовав брак с сенешалем мужа.
— Если он останется с Авой в Речном, то тут за ней и присмотрит.
— Будет так, как сказала я, — Элинор даже пришлось повысить голос, но потом продолжить мягко и даже ласково. — К тому же у тебя самой скоро будет достаточно хлопот. Главное твое занятие сейчас — ожидать мужа и подарить ему здоровое дитя.
По правде говоря, Элинор думала взять с собой в Лондон проверенную, надежную Дженни, но лишь до того момента, когда Дженни сообщила, что она в положении. Беременная гувернантка могла стать источником некоторых неудобств и проблем, однако не это было решающим аргументом в изменении планов Элинор. Когда Дженни и Най Валлиец подтвердили свой союз брачными клятвами, а отец Поллио соединил их руки, вопреки всем Элинор желала, чтобы первенец новобрачных увидел свет как можно позже. Тогда в чертах сына или дочери Дженни она не искала бы черты собственного мужа. Господь услышал ее злую просьбу: более двух лет брак Дженни и Ная оставался бесплодным. Наблюдая, как Дженни заботится о ее сыне, Элинор испытывала уколы ревности: для девушки он словно был собственным ребенком, а не будущим господином. Никогда не замечая за собой дурного глаза, Элинор не желала причинить хоть какой-то вред Дженни. На одном она стояла твердо: ее сын должен знать лишь одну мать.
— Я не буду обузой… — Дженни как будто мысли ее прочитала.
— Не будешь, поскольку останешься здесь. Если же собираешься еще перечить или устроишь еще одну выходку — прикажу запереть тебя до времени, пока наш след не остынет.
Обоз готов был тронуться, когда звучный голос с бастиона сообщил о приближении всадников. Смотрящим не поставят слепца, но дозорный не мог сказать, кто были эти люди, стремительно направляющиеся к замку: ни знамен, ни знаков.
— Они все-таки успели, — либо Табот глядел сквозь стены, либо это были те, кого он ждал.
— Кто они? — обычно спокойная изабелловая кобыла Дези — подарок короля ко дню рождения племянницы — недовольно мотнула головой и фыркнула в ответ на попытку хозяйки погладить ее шею. Умному животному передалось нетерпение Элинор. — Спокойно, девочка! — Элинор, чуть потянув повод на себя, заставляя лошадь повернуть морду, взглянула в умные глаза редкого для лошадей голубого цвета и провела рукой ото лба до чувственных вздрагивающих ноздрей. — Очень скоро…
Успокаивала она больше себя: погода для февраля установилась невероятно мягкая, так что грех терять было хоть минуту. К тому же покидать Речной, где она была почетней, чем королева, где радовались ей не притворно, а искренне, не особо хотелось, но Элинор понимала: чем раньше она это сделает, тем безболезненней пройдет расставание.
— Сэр Хьюго не желал оставлять вас без охраны по пути в Лондон. Я предупреждал, что вам это может не понравиться, но эти люди доказали свою верность, к тому же они могут быть вам полезны не только как сопровождающие.
Хьюго забрал несколько людей из свиты Элинор для поездки во Францию, среди них оказался и ее камергер Джон де Беркхемстед. В чем-то Джон был незаменим, но раз так нужно было для дела, Элинор отпустила его без сожалений. Что касается безопасности дороги, то об этом Элинор даже не задумывалась. Дорога туда была спокойна и омрачалась только тяжкими мыслями о здоровье сына. Почему бы обратному пути не быть столь же легким и даже приятным, ведь Хукон будет со своей матерью?
Мост опустился, и всадники въехали во двор.
— Леди Элинор, — соскочив с коня, предводитель маленького отряда церемонно поклонился хозяйке замка.
Если бы не этот рокочущий медлительный говор, Элинор могла бы какое-то время гадать, где она видела высокого, крепко сложенного мужчину с квадратной тяжелой челюстью. Хуже шутки от своего мужа она ожидать не могла: охрану жены и сына он поручил разбойнику. Конечно, Элинор лично видела, как этот человек приносил клятву верности Хьюго, но все так походило на игру, что подобная лояльность лично для нее оставалась сомнительной.
— Надеюсь, дорога вас не утомила? Сожалею, что не смогу оказать вам достойное гостеприимство, но отъезд, как видите, отложить нельзя.
— Сожалею, миледи, но вам придется остаться.
Питеру Саттону пришлось повторять все доводы для необходимой задержки дважды. После нескольких его фраз во дворе Элинор, неожиданно развернувшись, вдруг вернулась в замок, позже объяснив это необходимостью дать распоряжения слугам в связи с изменившимися обстоятельствами. На самом деле ей просто нужно было сдержать гнев и сохранить лицо. Если бы она была мужчиной, то крушила бы то, что попадалось под руку, а так ей приходилось тушить пожар возмущения, пока он не переродился в дикое пламя, не давая ему выплеснуться даже на самую малость. Она почти справилась со своей задачей, и единственной, кто попала ей под горячую руку, оказалась Дженни.
— Не думай, что после всего сможешь нянчить моего сына. Я не допущу тебя к нему, пока на твоей ладони волос не прорастет, — отсчитала она свою бывшую горничную, как только та попыталась говорить вместе с Элинор.
У Хьюго среди друзей были недоброжелатели, иначе каким образом Эдуард так скоро узнал о побеге? Гнев короля не заставил себя ждать: Вельде, Вилкс, Красе… Можно было повторять, как считалочку. За несколько часов Речной оказался в осаде.
Питер Саттон внимательно осмотрел замок.
— Крепость надежна. Ваш родственник предусмотрел почти все, — удовлетворившись исследованием, заявил он.
— Почти? — уточнила Элинор. Начинавшие разбивать за защитным рвом лагерь солдаты внушали ей не беспокойство, а страх, не за свою жизнь — за жизнь сына. Рискнуть можно ради многого: доброе имя, земные блага, в конце концов, иногда упрямство, она же собственная справедливость, но только не жизнью ее ребенка. «Если что-то случится с Хуконом, я прокляну и Хьюго, и Эдуарда!».
— Разве что наши друзья решат поджечь ворота. Тогда за безопасность Речного никто не поручится, а те, кто окажутся над воротами, будут зажарены, как куропатки, — спокойно продолжал Саттон.
— Что же делать? — Элинор отвернулась от него и отошла на несколько шагов: только бы не выдать свои истинные чувства, только бы держаться достойно.
— Собрать больше камней и всякого непотребья, которое можно скинуть на голову гостям. Вода должна быть под рукой, если им удастся осуществить свой план хоть частично. Если попробуют пробить ворота тараном, то плохо придется им. Людей у нас достаточно, и не нужно быть умелым лучником, чтобы уложить с сотню на одного нашего. Главное же, охране не спать. Застану спящего на посту — отправлю в ад раньше, чем до него доберутся люди Неда.
— Хватит ли нам припасов? — Хьюго и Табот уверили ее, что в Речном можно жить всю зиму, ни в чем не ощущая недостатка.
— На какое-то время нам хватит. Но кто знает, сколько продолжится осада, — вступил со своим словом на совет Джон Табот.
— Нашим друзьям тоже нужно что-то есть, — возразил Саттон.
— И кому легче будет пополнить запасы? — впервые Элинор услышала, как старый кастелян повысил голос. — Нас не так много, чтобы совершать вылазки. Первой пролитой крови будет достаточно, как искры на сухой хворост.
— Вы предлагаете сдать замок? — Элинор не ожидала, что ее слова прозвучат, как скрежет железа.
— Нет…
Лучше бы она услышала другой ответ.
Осаждающие дали обитателям Речного ночь, чтобы осознать свое положение. Утром они отправили посланника для переговоров. Требование, выдвинутое королевским баннеретом сэром Уолтером Глостером (именно такое звание носил командир захватчиков), было просто и категорично: сдача замка. Посланник предъявил королевский указ, в подлинности которого сомневаться не приходилось. В случае если сэр Хьюго ле Диспенсер — сын вопреки запрету отправится за море, его имущество и земли должны быть конфискованы и переданы в руки короля. Что касается леди Диспенсер, то она и ее сын должны быть доставлены к Эдуарду. Она может взять с собой эскорт из доверенных людей. Граф Глочестер обещал все почести и удобства, полагающиеся знатной даме.
Если бы решение зависело от Элинор, условия были бы приняты, чтобы явиться к Эдуарду и вымолить прощение для своего непутевого мужа. Но мужчины замка мира не желали. У Элинор создалось впечатление, что только для нее подобный исход казался неожиданностью. За ее спиной, а, может, и за спиной Хьюго велась какая-то непонятная игра.
Элинор сидела в главном зале на месте, которое обычно занимал ее муж, принимая людей и решая споры.
— Мы подумаем и примем решение, — сказала она то, что ей велел сказать кастелян Табот.
Через сутки, если условия будут приняты, мост Речного должен быть опущен.
Хорошо, что лицо Элинор было скрыто вуалью с целью спрятать последствия бессонной ночи. Иначе посланник заметил бы не только ее усталый вид, но и недовольство, и кто его знает, к чему бы он это отнес.
— Вы до сих пор считаете, что Речной стоит оборонять? — она снова попыталась получить разумные доводы сложившемуся положению.
— Да, — кратко ответил он.
— Разве таким образом мы не становимся мятежниками, презирающими королевскую волю? Мой муж нарушил закон, и разве не должны мы сделать все, чтобы постараться смягчить королевскую немилость? Вы же только усугубляете ситуацию!
— Леди Элинор… — Табот глубоко вздохнул. — Я выполняю свой долг, отстаивая имущество моего господина. При этом я никоим образом не нарушаю волю короля.
— Но указ…
— Ошибка, которая скоро прояснится.
Табот повредился рассудком. Другого объяснения бессвязным речам всегда здравомыслящего кастеляна Элинор найти не могла. Возможно, не он один. Шустрая Ава сообщила нечто подозрительное: глубокой ночью их внезапный защитник Питер Саттон поднимался на крышу и кричал совой. И в ответ откуда-то издалека тоже закричала сова.
Слушая пренебрежительные речи Саттона о короле, Элинор еле сдерживалась, чтобы не указать ему место, но одно дело — непочтительная дерзость, другое — если этот человек готовит ловушку для своих благодетелей.
— Если я сдамся на милость Глочестера, то этим воякам придется капитулировать, — в тот же вечер Элинор созвала свой совет, где не было ни одного мужчины, кроме маленького Хукона, восседавшего на коленях матери. Тот словно понимал, что творится нечто важное, и после слов матери повернул к ней голову с неизменным одобрительным: «Уууууу». Элинор не выдержала и прикоснулась губами к его виску легким поцелуем.
— Как вы собираетесь это сделать? — если от кого Элинор ожидала возражений, так это от своей камерфрау, но Мария была испугана и обеспокоена происходящим не менее самой Элинор.
Зато Дженни догадалась о плане госпожи сразу.
— Я вас не оставлю.
— Нет, — отрезала Элинор. — Если все пойдет, как надо, то уже завтра мы отправимся в Лондон. Можешь снова собирать свой сундук.
Сказанное «если» заставило Марию встрепенуться.
— Невозможно. Это опасно. Как вы доберетесь до лагеря? Что, если вас не признают?
— Если хоть один волос упадет с моей головы, то Глочестеру не сносить своей. Я в безопасности, — она улыбнулась, пытаясь успокоить остальных заговорщиц. — «Может, даже в большей, чем вы в замке». Ее сын… Она должна это сделать ради Хукона. Это придало ей силы и развеяло сомнения. — Сделайте так, чтобы мой побег оставался как можно дольше тайной. И берегите Хукона. — Элинор передала свое самое ценное сокровище на руки Дженни.
Дождавшись ночи, по тайному ходу Элинор спустилась к реке. Она столько раз тайком пробиралась вниз, что могла на ощупь определить каждый выступ на стенах и знала каждый скол на ступенях. Но то было лето, теперь же почти финал зимы. Оказавшись за пределами замка, Элинор вздохнула, и пар светлым облачком поднялся от ее рта. Она оглянулась, узнавая и не узнавая знакомое место. Летом здесь все утопало в зелени и кипело жизнью, несмотря на отсутствие людей и время, в которое обычно тут оказывалась Элинор: летучие мыши и маленькие зверьки, выскочившие за пищей и иногда становившиеся добычей ночных птиц, выплескивающиеся за гладь воды рыбы — все они составляли компанию купальщице. Теперь же — никого из ее случайных компаньонов. Разлогий куст, за которым однажды спрятался Хьюго, подглядывая за женой, сейчас никого не мог спрятать. Черные ветви напоминали скелет когда-то живого растения. Сухие травы, покрытые изморозью, и закованная в лед река выглядели зловеще мертвыми в ярком свете луны. Элинор подняла голову к ночному светилу — огромному и недобро красноватому, как бывает на пике полнолуния. Она что-то забыла. Что-то важное. Что-то такое, из-за чего можно вернуться.
«Трусливая мышь», — подстегнула себя Элинор. Ей всего-то и надо перейти реку и взобраться на природный, а не рукотворный обрыв наверх. Только бы лед оказался крепким. Когда-то сын одного из рыцарей Ральфа де Монтермера, мальчишка, высокий, как жердь, которого Элинор ставили в пару для танцев, решил сократить дорогу через одно из озер. Может, он чем-то полюбился Деве озера или же, наоборот, не угодил, но она забрала смельчака с собой.
Под ногой что-то хрустнуло, и Элинор замерла, ожидая, что вот-вот погрузится в ледяную воду по самую макушку. Ничего не происходило, и, взглянув вниз, она обнаружила, что это была всего лишь ветка, занесенная на середину реки ветром. Оставалось совсем немного до другого берега. Элинор сделала несколько широких шагов и почти сразу же была наказана за поспешность: поскользнувшись, она едва не упала, но, успев пригнуться и вовремя выставить ладони, оказалась в унизительном положении на четвереньках. Теперь уже стоило ликовать, что ее никто не видел. К тому же одна опасность была преодолена.
«Пора мыши превращаться в белку».
«Белка», — именно так называл иногда Элинор Гилберт за то, как ловко она лазала по деревьям и быстро взбиралась на самые крутые холмы. Похоже, белка разленилась и потеряла былую сноровку, ведь подъем давался ей с трудом. Элинор могла оправдать себя тем, что тогда, в детстве, все было игрой, никто бы никогда не позволил маленькой Норе карабкаться неизвестно куда ночью, зимой. Когда она была почти наверху, со стороны замка раздался ухающий звук, который, возможно, и был тем сигналом, о котором предупреждала Ава.
Элинор всем телом прижалась к почти прямому склону обрыва, стараясь слиться с ним и стать незаметной и одновременно не сорваться. Все тело ее онемело и стало словно чужим, живым и собственным было только сердце, бьющееся неистово, словно собиралось покинуть свою клетку. «Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук», — она не слышала ничего, кроме своего испуганного сердца, и не видела ничего, кроме жесткого пучка травы, за который держалась левой рукой, сохраняя равновесие. Прошла вечность. Сердце начало успокаиваться, разум проясняться. Это могла быть действительно сова. Элинор сотни раз слышала похожие крики. Спускаться вниз было позорнее, да и страшнее. Нога немного сдвинулась, и от неловкого движения посыпалось несколько камушков. Стоять так дальше опасно. Нелепее всего сейчас упасть и сломать себе шею. Вот это уже точно не принесет никому пользу, и прежде всего ей самой.
Правой ногой Элинор нащупала еще один выступ, не такой большой, но достаточный, чтобы, дав опору, он позволил ей сделать последний рывок. Ее правая рука уже держалась за край обрыва. Оставалось только подтянуться, и тут трава, которая, казалось, крепко вросла в камень, оказалась вырвана с корнем. Элинор осознавала, что вот-вот упадет. Пальцы правой руки судорожно сжались, царапая землю. Это было мгновение отчаяния, но тут ее запястье перехватили и всю ее потянули вверх. Свободной рукой Элинор схватилась за спасителя, не желая пока знать, друг это или враг.
— Если будете кричать, мне придется закрыть вам рот.
Может, и создавалось такое впечатление, когда, утопив в груди невырвавшийся крик, Элинор пыталась схватить больше воздуха ртом. Может, так и стоило сделать, ведь личность спасителя была ей прекрасно известна: это был не кто иной, как Джон Инге — подельник Питера Саттона.
— Я не буду, — вместо этого пискнула она.
Продолжая сжимать ее запястье, Джон Инге уводил Элинор все дальше от лагеря Глочестера. Когда они оказались на безопасном расстоянии, Джон Инге наконец-то ее отпустил и, сложив ладони вокруг рта, крикнул наподобие совы, но не так, как первый раз, а длинно и протяжно.
— Я не спрашиваю вас, как вам удалось покинуть замок, я спрашиваю вас, что вы намеревались делать дальше?
Большой глупостью было бы открыть свои планы этому человеку. Он, находясь за пределами замка, подавал странные знаки подельнику — не менее подозрительному типу. Его вина в организации заговора не требовала доказательств. Что бы случилось, скажи Элинор правду о том, что на самом деле направлялась сдаться и дать Глочестеру главный козырь в переговорах? Так она могла разрушить планы заговорщиков, один из которых коварным способом, обманув доверие, уже оказался в замке. И как тогда Инге должен поступить с неугомонной леди Диспенсер, случайно оказавшейся в его лапах? Отпустить на все четыре стороны, чтобы случайно или намеренно она все-таки столкнулась с людьми Глочестера? Гораздо вероятнее, что он сделает так, что Элинор просто исчезнет. Однако она кое-что знает, и это кое-что Инге, несомненно, попытается выпытать: как попасть в замок, минуя ворота. Выдавать тайну Элинор не собиралась, но это был способ потянуть время. А там кто его знает…
— Вы собирались звать на помощь, отчаянная маленькая женщина?
— Да, — прошептала беглянка. Такая полуправда ее вполне устраивала.
— Вот как? Не имея ни лошади, ни сопровождающих? И почему именно вы? Разве недостаточно у вас людей, чтобы поручить подобную миссию? И в чем суть вашей миссии? Поднять крестьян с топорами на защиту своего господина?
Поза и тон, которым Инге произносил свою речь, не выдавали настороженности, скорее, насмешку. Элинор следовало бы натянуть на лицо самую что ни на есть наивно-любезную улыбку: пусть думает, что она скорее глупа, чем опасна, но из-за пренебрежения, выказанного к ее особе, она вдруг перешла из обороны к решительной атаке.
— Слишком много вопросов, сэр Джон. Прежде чем я отвечу хоть на один, будьте любезны доложить, что вы делаете здесь?
Получилось слишком громко, и Инге приложил к губам палец в знак призыва к тишине.
— У вас есть повод не доверять мне. Но я и мой друг верны вашему мужу.
— Как вы можете это доказать? — Элинор снова перешла на шепот. С удивлением она признала, что из обвиняемой сама превратилась в обвинителя. Положение неоднозначное и шаткое, но из него стоило извлечь как можно больше выгоды, пока все снова не обернулось, словно колесо.
— Достаточное доказательство? — Джон Инге протянул Элинор письмо. Луна светила ярко настолько, чтобы рассмотреть, что подпись на письме сделана рукой Хьюго и запечатано оно было его печатью.
— Предназначено барону Диспенсеру? — распознала Элинор написанное.
— Сэр Хьюго при подобном положении дел велел доставить это его отцу. Так что нам с закадычным другом Питером пришлось разделиться. Геркулес Саттон, несомненно, лучший защитник, какого можно найти. Тогда как я, как легконогий Гермес, должен доставить послание по назначению.
— Себе вы взяли роль бога, — позволила улыбку Элинор. И улыбка получилась слишком грустная, несмотря на то, что шутка Инге ей показалась забавной и она уже устыдилась своих подозрений. — Значит, мой муж предполагал такой исход, раз так подготовился?
— Все, кроме одного, — подтвердил Джон Инге, — того, что вы на этот момент еще будете в замке. Возможно, стоило вас поторопить, но мы с приятелем были заняты разведкой. И все произошло так скоро.
— Так скоро… — эхом повторила его слова Элинор. Она виновна в задержке. Ей показалось, что Хукон захворал, а, возможно, это был только повод оттянуть прощание.
— Что же теперь с вами делать? Отправить назад тем же способом невозможно. Вы наделали столько шуму, что, вернись вы тем же путем, ваш тайный ход будет обнаружен. Не буду говорить, что за этим может последовать.
— Я понимаю…
— Ваши соседи? — продолжал рассуждать Инге.
— Алингтоны? Они милые, безобидные старики. Сомневаюсь, что они могут помочь снять осаду Речного. У них не будет столько людей, — возразила Элинор.
— Но они могли бы дать вам приют на это время.
Со стороны замка снова донесся тревожный крик совы.
— Похоже, ваше отсутствие обнаружили, — недовольно заметил Инге.
— Так скоро? — Элинор переминалась с ноги на ногу и пыталась плотнее запахнуться в плащ. — Надеюсь, признание у моих дам было вырвано не под пытками.
— Насколько знаю Питера, с дамами ему не нужно применять пыток. И что ваше племя находит в этом увальне?
Инге отвернулся от собеседницы, чтобы своеобразным проверенным способом ответить товарищу. Эти двое были похожи на колдунов: очаровывали и знали язык птиц, только, если подумать, разве стали бы колдуны так открыто демонстрировать свое искусство? Ошибкой было посвящать Аву в свои планы. Чем старше становилась девочка, тем больше беспокойства приносила поисками жениха более достойного, чем просватанный ей Том. Элинор стоило поинтересоваться, что сама Ава делала ночью на башне, а на время заговора отослать ее куда-нибудь по делу. Что же касается ближайшего будущего, то, когда передряги улягутся, Аву надо незамедлительно выдать замуж и покончить с проблемой. Хотя вообще о чем она думает?..
— Что теперь?
Когда Элинор только выбиралась из оврага, начал падать снег. Его можно было и не принимать всерьез: легкие перышки ангелов, падающие с неба. Элинор смахнула несколько снежинок с плаща.
Джон Инге кашлянул.
— Уходить скорее. Надеюсь, Питер все понял верно.
Гнедой жеребец Инге Паук, несмотря на поджарое сложение под стать хозяину, оказался достаточно выносливым, чтобы доставить обоих седоков к поместью восточных соседей четы Диспенсеров, Алингтонов. Элинор попыталась немного приласкать коня в благодарность, но попытка погладить его закончилась тем, что пришлось резко одернуть руку. Паук, повернув шею к благодетельнице, лязгнул зубами, словно желая укусить.
— Осторожно! — предупредил Инге. — Иногда даже я его боюсь.
Как оказалось, пронырливые старики знали почти все: и о возвращении Элинор, и об отъезде Хьюго, и даже об осаде Речного. Чего они не ожидали, так это увидеть подобных гостей у ворот своего замка, да и еще с просьбой приютить на какое-то время мятежную леди Диспенсер. Сама же Элинор устыдилась, что, пребывая некоторое время в Речном, она ни разу не поинтересовалась делами пожилых соседей. Оказалось, что леди Агнесса с месяц назад сломала ногу. Старые кости отказывались срастаться, и ей все время приходилось лежать.
— Я уже никогда не встану с этого ложа, — пожаловалась она.
За то время, что Элинор не видела соседей, они явно изменились: меньше сэр Гай, — он словно стал ниже, а его волосы реже, — больше леди Агнесса. Она ссохлась, как неопавший лист поздней осенью. Элинор вдруг и сама поняла, что это последняя зима леди Алингтон. Комнату наполнял запах тления. Он врезался в нос, становясь навязчиво тошнотворным. Элинор едва сдерживалась, чтобы прикрыть ладонью губы и нос, пытаясь от него защититься.
— Не говорите так. Все в руках Господа, — попыталась она пожурить соседку за грустные мысли. — Что касается меня, то я буду молиться о вашем здравии. Мне говорили, что есть такая притирка…
— Моя хорошая, добрая девочка, не стоит тратить на меня молитвы, — перебила ее леди Агнесса. — Я пожила достаточно, чтобы не сожалеть о кончине. Единственное, что меня угнетает, — я бы хотела уйти после Гая, чтобы забрать его скорбь себе. Ты такая бледная… Не смею тебя задерживать. Подкрепись и отдохни. Потом, если захочешь, вернешься поговорить со старухой.
Специально для Инге и Элинор срочно зажарили пару кур и кролика, но если сэр Джон уплетал за обе щеки, то Элинор кусок в горло не лез. Она откусила разок от сочной куриной ножки и отложила ее в сторону.
Инге же, покончив с обедом, затребовал себе иглу и нити. Орудуя не хуже заправского портняжки, он так ловко зашил письмо под полу своего плаща, что никто не догадался бы, что там спрятано секретное послание. Часа через два он уедет, и она не увидит больше ни его, ни его злого коня. Пока же оставалось терпеть его присутствие. Если вести доходят сюда так быстро, ей будет известно все, что творится в Речном. Конечно, она снова разлучена с сыном, но это справедливое наказание за самоуверенность.
— Леди Элинор, — немолодая горничная подошла к гостье.
Элинор решила, что ей собираются показать покои, где какое-то время она будет обитать, но служанка провела ее к кабинету хозяина замка. Как бы витиевато не объяснялся сэр Гай, но суть его речи заключалась в одном: Элинор не может здесь оставаться.
— Агнесса будет страдать, когда узнает, что я отказал вам в беде. Будь это сарацины, или французы, или же варвары скотты, я бы первый ринулся в бой. Но сейчас мы особо уязвимы. Что б