Еще одна из рода Клер. Часть 4

[Roksan de Clare]

Начало, продолжение; Часть 3

Название: Еще одна из рода Клер
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Kage Tsukiyama,  _AlisaSelezneva_,  NikaDimm,  wendellin
Исторический период: 1306-1307 года
Размер: макси, 46700 слов
Пейринг/Персонажи: Маргарита де Клер, Пирс Гавестон, исторические личности и оригинальные персонажи
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Хорошо воспитанная благородная девушка не станет перечить родителям и опекунам и с благодарностью примет их волю, даже если вопрос касается ее замужества. А что если ей предложат самой найти мужа? Прислушаться к сердцу или разуму? И что, если это очередная ловушка и от нее все равно ничего не зависит?
Примечание: в тексте использована поэзия автора начала XIII века Пейре де Бержака (перевод Валентины Дынник).
Скачать: docx, txt

***
На двадцать шестое мая, четвертый день после троицы, была назначена свадьба Элинор. Где-то за год до того, как стала известна дата, дед прислал им отрез небесно-голубого шелка, цвета чистоты и преданности, для подвенечного платья любимой внучки. Элинор приняла подарок с радостью, но потом вдруг проявила нрав: ей приснился сон, где перед алтарем она стояла в платье персикового цвета. Любому другому после таких капризов не миновать королевского гнева, но Элинор прощалось многое. В итоге хитрюга получила два платья. В первом, голубом и роскошном, она красовалась на пиру после опоясывания принца. Второе, правда, из-за нехватки времени оказалось скромнее, но, тем не менее, каким-то чутьем Элинор сделала правильный выбор. Будь она в голубом, будущий муж наверняка бы принял ее за существо из мира духов, настолько она была бледна. Волосы Элинор были заплетены в косы ото лба и темени и уложены ниже затылка в узел. Чело украшала диадема, а грудь — ожерелье с красной яшмой, чтобы невесте сопутствовала любовь. Все, один за другим, благословляли Элинор, восхищались ее красотой. Даже Маргарита признала, что сестра в этот день невероятно хороша. Только, судя по всему, Хьюго Диспенсер оказался слепцом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда перед алтарем он приподнял вуаль будущей жены. Что же касается Элинор, то, когда настало время скрепить супружеские клятвы поцелуем, она готова была отвернуться, лишь бы его избежать, как показалось Маргарите. Поцелуй все же состоялся. Но, право слово, когда дети, играя, сталкивают кукол головами, изображая поцелуй, и те показывают больше страсти, чем было у Элинор и Диспенсера.

Свадьба Элинор была роскошной. Столы ломились от яств, вино лилось рекой. Между гостями, не давая им ни мгновенья скучать, ходили музыканты, распевая песни о любви и декламируя стихи.

Стол Элинор и Хьюго стоял на возвышении. Их чествовали как королевских особ, но они, неблагодарные, сидели с таким видом, словно их еда была кислой. Когда молодых супругов собрались проводить к брачному ложу, Маргарита поинтересовалась:

— Если Нора теперь спит со своим мужем, я могу по старшинству занять ее комнату?

— Ты могла хотя бы дождаться, когда закончатся праздники, — неожиданно сердито отреагировала на ее просьбу леди Джоанна.

— Какой тогда в этом смысл? Мы же не собираемся до скончания дней оставаться в Лондоне.

— Что ж, Мэг, нет ничего плохого в том, что ты займешь освободившуюся комнату, — разом прекратил зарождающуюся ссору сэр Ральф. Отчим бесцеремонно и собственнически привлек к себе мать Маргариты, обхватив ее за талию, чем свел на нет благодарность за неожиданную поддержку. — Нони, в такой день нельзя грустить.

Теперь кислый лимон достался Маргарите: никто, кроме Ральфа Монтермера, никогда так не называл ее мать. Маргарите это не нравилось, а матушка считала вполне приемлемым. Даже если каким-то образом он и влез в их семью, то должен был стать ее второй тенью. Когда-то Маргарита после некоторых язвительных замечаний и последующего разговора с матерью, высказала ей это. «Может и так. Но разве в жару мы не ищем тень, чтобы спрятаться в ней?» Вот и теперь она обхватила его руки, заставляя крепче обнять, сама же прижалась спиной к его груди.

— Я не могу забыть его слова.

— «Отрезанный ломоть»? Глупости, Нони, Нора твоя плоть и кровь. Ничто этого не изменит.

Маргарита догадывалась, кто загадочный «он», потому стала внимательно слушать.

— Еще он сказал: «Ты плохая мать». Мои дети — моя плоть и кровь, и сейчас меня режут по живому. Сначала Гилберт. Я надеялась, что после свадьбы Нора еще на несколько лет останется с нами: она такая юная, а теперь я должна отдать еще и малышку Мэри. И я не смею возразить.

— Потому что ты понимаешь, что так будет лучше. Ты хорошая мать, Нони, но птенцы рано или поздно покидают гнездо. Мы сделали все, чтобы помочь им стать на крыло.

— Я понимаю…

И все в таком духе, и ни слова о судьбе Маргариты. Однако печаль матери растрогала ее настолько, что, прежде чем расстаться перед сном, она сказала ей:

— Я даже рада, что дед обошел меня в отношении будущего замужества. Теперь я точно долго не покину вас.

Джоанна Акрская обняла ее, погладила по голове как маленькую девочку; как ни стремилась Маргарита поскорее вырасти, сейчас ей захотелось вернуться к безмятежности детских лет.

Праздник, который начинался так весело, в итоге принес грусть (разочарование). Потерянная (Растерянная) и неловкая без своей хозяйки, которой в эту ночь она была не нужна, Дженни готовила Маргариту ко сну.

— Принеси сверток с моего сундука. Он на самом верху лежит. Свечи не туши, — приказала Маргарита.

В свертке лежало нечто особенное: почти завершенный портрет. Одним из талантов Маргариты было запоминать лица и легко переносить черты на бумагу. Получалось похоже. Этот портрет она рисовала с принца Эдуарда, таким, каким сохранила в памяти во время их прогулки по Вестминстер холлу, когда разгадала тайну Светлого рыцаря. Хоть у нее было так мало времени, работа продвигалась быстро: оставалось всего несколько штрихов, но запал пропал. Все портила мысль о том, насколько нелепо будет выглядеть такой подарок для принца. И вот снова рука с угольком заскользила по бумаге. Есть некто, кто наверняка посчитает подобный дар сокровищем: Элинор. Маргарита сделает для нее то, на что неспособен ни один волшебник: теперь ее любовь будет всегда с нею. Еще только несколько штрихов…

Утром дама Мод передала Маргарите подарок от Элинор: вожделенные браслет и серьги.

— А где она сама? Мне нужно ее видеть! — выразила нетерпение одариваемая.

— Рано утром она с мужем покинула Лондон, — был ей ответ.

— Как же так? Праздники ведь не закончились? — возмущалась она, прекрасно понимая, что приготовленное ею чудо (сюрприз) обревращается в прах. Не будет восторга сестры, не будет ее объятий, не будет раскаяния за то, что перечила Маргарите, пытаясь утвердить свое старшинство.

— Так сложились обстоятельства. Жена должна следовать за мужем. Помните, чему я Вас учила? — строго сказала дама Мод. — Теперь Вы старшая. Ведите себя соответственно.

Старшая… Очень часто Маргарита представляла, что случится, если Элинор куда-то денется. Как чудесно тогда изменится ее жизнь. Свершилось! Только радости от этого не было (это не принесло).

«Предательница», — даже несколько месяцев спустя Маргарита про себя только так и называла сестру.

***
По сравнению с Гилбертом, неблагодарным старшим братом, забывшем о доме сразу же, как его покинул, Элинор писала часто. В долгих подробных письмах говорилось о новой родне сестры, о мудром решении свекра не вмешиваться в дела молодых и дать им жить своей жизнью, о новом доме, о том, как хорошо Элинор удается вести хозяйство, о Дженни, о своих людях, о многом еще, но совсем мало о муже. На ответные расспросы матери она кратко описывала его дела и дописывала что-то вроде: «Вам не стоит беспокоиться. Мой муж относится ко мне со всем уважением».

— Что она имеет в виду? — вопреки совету дочери тревожилась Джоанна, в который раз перечитывая письмо.

— Что он относится к ней с уважением, — ревниво поясняла Маргарита, пытаясь переключить внимание на себя. Незримо Элинор продолжала присутствовать в их жизни. В конце концов, чтобы немного успокоить супругу, Ральф Монтермер предложил пригласить Элинор и Хьюго на Рождество в Каэрфилли. На что пришло ответное приглашение провести праздники в новом доме Элинор. Маргариту такое будущее не особо обрадовало, но до зимы еще следовало (нужно) дожить.

Прошло лето, наступила осень. Все шло как обычно, и Маргарита старалась не вспоминать лондонские приключения. Скоро смятение чувств, которые они вызывали, само бы угасло, как огонек без свежего хвороста. Маргарита не собиралась раздувать угли, все случилось само собой.

В начале ноября в Каэрфилли проездом по Уэльсу прибыла особая персона — принц Эдуард, а с ним и его товарищ Гавестон. В тот же вечер для нежданных гостей устроили роскошный пир, а на следующий день организовали охоту. Елизавете позволили присоединиться к забаве, тогда как Маргарита предпочла остаться в Каэрфилли. Родне не требовалось объяснять причину такого странного поведения: они думали, что и так все знали. Эта причина, как ларчик, скрывала другую, известную только Маргарите и ее матери: ей следовало всячески избегать встреч с Пирсом Гавестоном.

Джоанна Акрская сама начала разговор, который должен был состояться еще в Лондоне.

— Ты уже совсем взрослая, Мэг, и скоро должна будешь выйти замуж.

— Король нашел мне мужа? — постаралась скрыть свою осведомленность Маргарита.

— Нет, дорогая. Предложение поступило от принца Эдуарда. Он просит твоей руки от имени своего друга сэра Пирса. Что ты об этом думаешь?

— Я мало знаю о сэре Пирсе, но не думаю, что выбор дяди согласован с дедом.

Джоанна Акрская кивнула.

— Возможно, дед уже нашел тебе подходящего мужа, так что у тебя будет выбор. Я не стану препятствовать твоему сердцу и советовать разуму и попрошу только об одном. Принц нетерпелив, его друг еще больше: не получив от меня решительного отказа, они начнут действовать через тебя, твои слабости…

— Вам не придется стыдиться моих поступков.

— Я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.

Это был заговор, серьезная игра с множеством игроков, но Маргарите она нравилась, ведь все крутилось вокруг нее и ее интересов.

Когда охотники собирались, Маргарита даже косого взгляда не бросила в окно, усердно занимаясь шитьем. Только работа не ладилась. Несколько раз уколов пальцы, девушка отложила в сторону незаконченный кошелек. Ясная погода и обстоятельства благоприятствовали прогулке и раздумьям.

Ральф Монтермер или граф Глостер? Маргарита не желала знать, что бы решила матушка, предстань пред нею такой выбор. Она продолжала жить как графиня Глостер, но с сэром Ральфом. Если бы не капризы судьбы и не затонувший корабль принца Гартмана, она могла бы стать германской королевой. Может, тогда Маргарите предстоит носить корону? У короля Англии не осталось незамужних дочерей, кроме монахини Марии и Элинор, совсем еще младенца. Что лучше скрепляет союзный договор, чем родственные связи? Дед уже начал делать ставки на внучек. Возможно, на Маргариту у него особые планы. Как все это перечеркнуть?

Что она знает о Пирсе Гавестоне? Он красив, он храбр, он остроумен. На этом список достоинств можно закончить. Покровительство принца? В случае с Гавестоном это скорее недостаток, если король считал его дурной компанией наследнику. К тому же королевское благоволение так скоротечно. Одно неосторожное слово, глупый поступок, и принц, разочаровавшись, отвернется от фаворита, как ребенок от надоевшей игрушки. А успей бывший любимчик жениться, то потянет вниз и несчастную супругу. У Пирса Гавестона нет в Англии влиятельных родственников, и даже если его жена будет благородна, верно сказал тогда дед: она — отрезанный ломоть.

Владения графа Глостера по площади равны небольшому королевству, но все это собственность брата. Еще есть земли матери, часть которых должна стать приданным Маргариты. Только, учитывая, что часть уже отошла к Элинор, а остальную нужно делить между четырьмя сестрами, это совсем крохи.

От подобных раздумий Маргариту начало подташнивать, как будто она уже в нищете и презрении. Следовало отвлечься, подумать о чем-то приятном.

Внимание Маргариты привлекла арка, увитая девичьим виноградом. Когда-то насыщенные темно-зеленые листья приобрели цвет вина или запекшейся крови. Маргарита желала бы иметь платье, нет, даже два. Одинакового кроя, но разные, как лето и осень. Одно цвета листа летнего девичьего винограда, другое — осеннего. Каждый листик будет вышит темными нитями, а прожилки — нитями в тон. Оборка летнего платья будет цвета темного древа с виноградными кистями и ягодками из аметистов, а на осеннем — листьями, вышитые золотом.

Маргарита потянулась к одному такому, оторвала от лозы и замерла. На дорожку, совсем рядом, опустилась сорока, повернула голову, моргнув черным глазом бусиной, сделала пару неловких косолапых шажков, потом, рассерженно стрекотнув, улетела прочь. Маргарита безжалостно швырнула листок на землю. Ей не хватило всего нескольких мгновений, чтобы запечатлеть птицу в памяти до малейшего перышка. Тогда у нее было бы увлекательное занятие до самого вечера: сорока так и просилась на бумагу. Как только птица упорхнула, вместе с нею растаял и нарисованный, но видимый пока только одной Маргарите образ. Она не могла поверить, что, не решаясь даже дышать, замерев до онемения, смогла испугать объект наблюдения. В досаде она обернулась, разыскивая другую помеху и, конечно, нашла.

— Вы завели себе привычку подкрадываться ко мне со спины или перепутали место охоты и добычу, сэр Перро?

— И то и другое, моя жемчужина. Сначала я застал Вас заклинающей рыб, теперь птицу. Может, Вы и есть та самая Мелюзина, а я тот счастливец, что станет ее избранником? Вы не пожелали украсить своим присутствием охоту, так что и мне пришлось сослаться на еще не зарубцевавшуюся рану.

— Напрасно потратили время. Сегодня суббота, но разве Вы заметили у меня змеиный хвост? — Маргарите следовало сердиться на Пирса, за то, что нарушил ее уединение, на матушку, подстроившую ей такую ловушку или просто не предупредившую, что, уезжая, оставляет в их логове волка. Но ей было любопытно, и еще одно маленькое торжество приятно щекотало ее самолюбие: невеликий подвиг — отказаться от охоты, но этот подвиг сделан ради нее.

Небрежно отломив розу с куста, Пирс Гавестон приблизился, и Маргарита, ожидая положенного и уже очевидного подношения, ждала. Только подарок оказался с подвохом: сквозь пальцы, сжимавшие розу, сочилась кровь.

— Вы желали меня ранить, преподнеся розу с шипами? — нахмурилась она.

— Нет, Маргарита. Я никогда не причинил бы Вам боль намеренно или случайно. Это напоминание себе: следует быть осторожным, общаясь с розой. Иначе так же истечет кровью мое сердце, — без тени шутки в голосе ответил гасконец.

— Я не позволю гостям проливать кровь в моем доме. Мне неведомо, истекает ли Ваше сердце, но видимую рану я должна залечить, — осторожно отобрав розу и определив ее в кошелек на поясе, Маргарита дотронулась до тесьмы на рукаве и заколебалась: ее рукав слишком ценный приз после всего лишь четырех встреч. Сибл, девушка, которую Мэг пыталась вышколить наподобие элионоровой Дженни, с утра заплела волосы хозяйки в две косы, перевязав их широкими лентами. Одна из лент и сошла за повязку. — Вот и все.

Гавестон покорно стоял, пока Маргарита перевязывала его ладонь. Закончив, она развернулась, как будто он перестал для нее существовать, и медленно побрела прочь.

— Опять убегаете?

— Вы нарушили мое уединение, и теперь мне нужно искать его снова.

Она не оглядывалась, но знала, что Пирс Гавестон следует за ней по пятам, как привязанный. Пусть маленькая, но власть над этим рыцарем ей льстила.

— Я настолько Вам неприятен?

— Я слишком мало знаю о мужчинах и о Вас, чтобы строить предположения.

— К черту других! Что такого Вы узнали обо мне, чтобы убегать сейчас подобно лани?

Аккуратно, двумя пальчиками вытащив из кошеля розу одной рукой, другой, сцепив указательный и большой птичьим клювом, Маргарита стала обрывать ее лепестки.

— Ваш отец, преследуемый врагами, был вынужден бежать с семьей из родной земли в Англию. Вы проявили себя героем при Генте, чтобы король Вас заметил и поставил в пример принцу. Вы владеете мечом и ловкий наездник, живо пишете картины словами.

— Вы знаете достаточно. А что мне следует знать о Вас?

Маргарита резко повернулась на носочках, оборачиваясь к собеседнику лицом. И левая, наполовину распущенная коса покрыла ее плечо, как плащ, другая хлестнула Пирса, подобно змеиному хвосту Мелюзины.

— Мне претят тайные сговоры и браки. Я выйду замуж только с благословения короля. Моя свадьба будет громкой и пышной, а у моего мужа будут земли и титул.

— И кто же тот несчастный, что согласился взять Вас в жены?

— Точно не Вы!

Разговор двух чужаков, а поза влюбленных. Они стояли так близко друг к другу, что почти соприкасались телами. Наверное, чтобы лишить Маргариту возможности сбежать, Пирс сжимал ее плечи, не сильно, осторожно. При желании девушка легко могла освободиться из объятий, просто сбросив его руки одним движением. Маргарита оправдывала себя тем, что ожидает непристойного действия со стороны Гавестона. Тогда она закричит. Сбегутся слуги. Они станут свидетелями, как, предав доверие хозяйки, сэр Пирс пытался осквернить ее дочь. Вход в дом Клеров ему будет закрыт, да и о браке тогда и речи быть не может. Какую выгоду извлечет из этого Маргарита? Да никакой! Тогда стоило предупредить Гавесона или же просто не кричать, познавая еще одну грань взросления. Однако молчание затягивалось, и ничего не происходило. Пирс Гавестон внимательно наблюдал за Маргаритой и тоже чего-то ждал.

— Собаки? — удивленная Маргарита нарушила молчание, заслышав заливистый лай.

— Уже вернулись? Что-то произошло! — в голосе послышалось раздражение, а потом беспокойство.

Они не просто поспешили — побежали так быстро, как могли. Первое предположение оказалось верным: охота завершилась раньше положенного и завершилась совсем не радостно. Не получившие вожделенной крови собаки пытались устроить грызню между собой. Никто не кичился добычей. Замковые рыцари, придворные дамы, принц Эдуард — все они выглядели растерянными, даже испуганными. У Елизаветы были покрасневшие глаза и следы слез на щеках, которые она даже не пыталась стереть.

— Мама?! — Маргарита растеряно оглянулась и тут заметила отчима. Он снял кого-то с носилок. Краешек платья и лицо, бледное, с неуместным, уродливым, пугающим темно-красным пятном на лбу. — Мама! Мама!!!

— Не надо. Не сей смуту.

Охваченная паникой Маргарита отказывалась слышать, она отказывалась понимать, как оказалась в плену, прижата спиной к мужской груди, а ладонь с повязкой-лентой сдерживала ее порыв тут же кинуться к матери.

— Мама… — всхлипнула Маргарита.

— Что случилось? — спросил Пирс за свою подопечную то, что она хотела знать и что боялась услышать.

— Я сам н-не видел… Лед-ди Дж-Джоан-на… — добряк Уильям Шелтон, оруженосец Ральфа Монтермера, прозванный Уилкок-заика, попытался прояснить происшедшую трагедию, но запинался больше обычного, и ни у кого не хватало терпения его дослушать.

— Я все видела, — вмешалась Валентина, спасая недотепу Уильяма. — Леди Джоанна так неожиданно упала, как подкошенная травинка.

— Твоя госпожа — лучшая наездница в Англии. Как она могла так просто упасть? — возмутилась явной лжи Маргарита. — Лошадь понесла? Или же встала на дыбы?

— Она просто упала. А там камень, — Елизавета снова залилась слезами. — Было так страшно.

Маргарита, не понимая, что делает, крепко сжала ладонь Пирса Гавестона. Картина происшествия была жуткой, но еще страшнее было думать о будущем: что несло за собой падение?

Не сговариваясь, зрители, свидетели, соучастники двинулись за Ральфом Монтенмером к замку. Тот, так и не доверив никому супругу, бережно нес ее на руках.

Маргарита шла вместе со всеми. Ее не возмущало, что идущий рядом сэр Пирс поддерживал ее под локоть. Впрочем, сейчас никому не было до этого никакого дела, даже строгой даме Мод. Только в холле наставница призвала к себе молодых фрейлин, Елизавету и Маргариту, ни словом не попрекнув последних за ненадлежащий вид и поведение, и начала короткую речь:

— Стенанием и плачем Вы не переломите ситуацию и не поможете матери. Зато Господь слышит искренние молитвы. В этот тревожный миг, леди Маргарита, как старшей, Вам следует взять обязанности хозяйки замка и успокоить людей.

— Кто желает помолиться за Джоанну, баронессу Монтермер, следуйте за мной в часовню, — строго произнесла Маргарита. Это оказался самый жестокий урок наказания за гордыню. Она так жаждала признания старшинства, но совсем не при таких обстоятельствах.

Кроме сестры, фрейлин, некоторых слуг к молитвам присоединилось и несколько мужчин, в том числе и Пирс Гавестон.

— Я узнала о Вас нечто важное, — шепнула ему Маргарита.

Молитвы помогли. Горе и печаль, только мельком заглянув в Каэрфилли, отступили смутными призраками. Никто из причастных к произошедшему не посмел бы предположить, что это была всего лишь разведка.

— Сын! У меня родится еще один сын! Джоанна молчала до поры, пока полностью не уверится, но все подтвердилось! — восторженный Ральф Монтермер запросто братался с наследным принцем.

— А если девочка? — отвечал ему Эдуард, с трудом освобождаясь из медвежьих объятий.

— Мальчик! Точно мальчик! Рыцарь — гроза турниров! Он уже воюет и сбрасывает с лошади.

Маргарита, слыша такую похвальбу, скривилась: то, что матушка вне опасности, давало отчиму повод для безотчетной радости, но, забывая о ее страданиях, бахвалиться своей мужественностью и еще не родившимся младенцем! Тем более ей казалось кощунством превращать несчастный случай в повод для шуток. Леди Джоанна все еще страдала. Детей к ней пустили на очень краткое время.

— Больно? — малышка Джоанна осторожно притронулась к ране на ее лбу.

— Нет, милая. Не больше, чем укус комара, — улыбнулась матушка.

Джоанна и Томас поверили, тогда как Маргарита и Елизавета понимали, сколько мужества нужно их матери, чтобы казаться здоровой, просто слегка уставшей.

— Плачу двадцать фунтов за известие о рождении мальчишки, если до меня оно дойдет раньше, чем до короля! — провозгласил Эдуард. Это послужило сигналом для одобренного хозяйкой замка кутежа.

«Пусть вино льется рекой. Пусть музыканты порвут струны. Позор падет на мою голову, если в моем доме гостям не окажут должного почтения и заставят скучать».

Мужчины пировали всю ночь. Однако поздним утром, собираясь в обратный путь, принц показал, что все выпитое ему нипочем, запрыгнув в седло, не коснувшись стремени, а затем приняв из рук Монтермера еще одну кружку вина «на добрый путь». Пока все внимание было привлечено к Эдуарду, Пирс Гавестон урвал возможность перекинуться парой слов с Маргаритой.

— Итак, Жемчужина, что такого важного Вы узнали о Вашем верном рыцаре?

— Мой верный рыцарь? О ком это Вы? — Маргарита непонимающе пожала плечами.

— Какая забывчивость! Разве не об этом Вы пытались намекнуть мне вчера в часовне? — обхватив за талию, Пирс привлек девушку к себе.

— Ах, в часовне! — тогда и правда она хотела сказать ему нечто важное, что навсегда связало бы их обоих, но не нашла слов, а теперь все казалось неважным и даже глупым. — Я хотела отдать дань Вашей набожности. Вот и все.

— Набожности? — Пирс расхохотался.

— Разве не Вашими молитвами леди Джоанна поправилась? — озадаченная его смехом Маргарита все же решила не менять тон разговора.

— Возможно, и так, — парировал рыцарь. Он указал куда-то вверх. — Я не слишком надоедаю Ему рассказами о своих грешках и просьбами, поэтому почему бы ему не прислушаться?

— Надеюсь, сейчас Господь Бог Вас не слышит, — возмутилась Маргарита, но получилось как-то не очень грозно, ведь Пирс так и не убрал ладони с ее поясницы.

— Зато слышите Вы, — не унимался неугомонный.

— И что Вы желаете за Вашу доброту, не стоящую ни пенни?

— То, что и Вам не будет стоить ни пенни.

Он склонился к ее лицу, но, воспользовавшись моментом, Маргарита вырвалась и отступила на шаг.

— Я отблагодарила Вас раньше. У Вас моя лента. Можете не возвращать. И это гораздо более ценный дар, если Вы измеряете благодарность монетами.

Прощание оставило неприятный привкус сожаления. Маргарите следовало выбросить из головы гасконца, как только за небольшим отрядом принца захлопнулись ворота замка. После Праздника лебедей она решила, что Пирс Гавестон может стать снадобьем, что залечит раненое кузеном Томондом сердце. Таким, о котором забывают, как только затянется рана. В момент, когда в часовне Пирс и Маргарита преклонили колени, лекарство стало ядом.

Маргарита редко предавалась сожалениям о совершенном. Тем более глупо сожалеть о том, что не сделала. Точнее, о том, что поступила верно, не дав себя поцеловать. Она не понимала, почему соприкосновению двух тел придавали такое сакральное значение, но поцелуй поцелую рознь. Материнские поцелуи Маргарита могла собирать бесконечно, тогда как сестринские или братские принимала неохотно, называя «лизаниями». Еще существовал поцелуй товарищей, которым приветствовали друг друга люди близкие не по крови, а по духу. Еще — покровительственный поцелуй лорда вассалу, предательский поцелуй иуды, но ни одному из них не предают настолько сакрального смысла, как поцелую мужчины и женщины. Всего лишь прикосновение губ, но почему-то считается, что нехитрое действо должно связать пару неразрывными узами. Маргарита беспечно решила, что ей не нужные путы, и, отпустив рыцаря, теперь страдала: достанет ли ей решимости не совершить подобную ошибку, если судьба подарит ей еще один шанс? Ведь принц Эдуард, наблюдавший холодность племянницы, может найти для своего друга другую, более покладистую жену. Или же Пирс Гавестон потеряет к ней интерес? Или же у нее не хватит решительности дать ему понять, что его усилия завоевать ее не такие уж и тщетные?

Существовала и другая сторона монеты. Почему-то считается, что даром поцелуя каждый человек наделен с рождения от природы, но елозить губами по лицу куклы или нехотя касаться щеки сестры совсем не то, что целовать мужчину. Не имевшая в подобных делах опыта Маргарита рисковала совершить ошибку и оказаться в неловком положении перед своим гораздо более искушенным соперником.

После долгий раздумий Маргарита дала определение своей любви. Она похожа на турнир, а значит, и действовать следует соответственно. Ни один рыцарь не выйдет на ристалище, предварительно не натренировав удар на столбе с мишенью.

Идея пришла внезапно.

Редкие погожие дни покинули Каэрфилли, уступая место бесконечным дождям и туману. Однако погода или непогода, ненастье никогда бы не стало поводом для молодых пажей отложить тренировку. Возле грозных осадных орудий, которые сейчас бездействовали и напоминали грустных хищных зверей, ожидающих охоты, располагалась площадка, где молодые люди учились фехтованию, а также умению управляться копьем. Шло занятие, которое не было прервано даже появлением двух зрительниц.

Маргарите и Елизавете к зиме справили плащи, но что за радость в обновке, если ее некому показать? Они стояли, пряча ладони в рукава, обшитые беличьим мехом, и перешептывались. Юноши же, считая, что дочери графа обсуждают именно их, старались показать свое мастерство. Особенно выделялся Роберт Парр или Хоб, как звали его приятели, высокий светловолосый и сероглазый юноша с выступающим подбородком; он вскорости, скорее всего после Рождества, должен был перейти из ранга пажей в ранг оруженосцев. Валентина и Джейн Грендисон, еще одна воспитанница матери, считали его красивым. Впрочем, не они одни. Однажды, скрываясь от назойливого Томаса, которому Маргарита неосторожно пообещала нарисовать рыцаря, она застукала Роберта в укромном уголке, прижатого к стене молодой пышногрудой горничной. Несмотря на кажущееся неравенство сил, Роберт не чувствовал дискомфорта от подобной осады, он задрал юбку служанки, обнажая розовые массивные ляжки. Тогда, злобно фыркнув. Маргарита убежала, но подметила одно: целоваться Роберт умеет.

Маргарита в тот же день начала воплощать в жизнь задуманный план. Вечером пажам еще предстоял урок танцев.

— Я напишу сестре, что ее Хоб уже утешился. Пусть и она не терзает себе сердце, — шепнула Маргарита, как только они с Робертом оказались в паре.

Все дело в том, что самоуверенный юноша назначил Элинор Дамой сердца, писал ей записки, посвящал поэмы, клялся умереть от горя, когда выяснилось, что она покидает Каэрфилли, чтобы больше не вернуться. Элинор пожалела несчастного поклонника, поручив ему присматривать за любимым соколом Персивалем. Он ревностно исполнял поручение, с усердием ухаживая за птицей, и формально оставался верным Даме сердца, так и не избрав другую, что заставляло юных дев замка Каэрфилли, всех, кроме Маргариты, млеть от восхищения и лелеять надежду, что с дня на день Роберт обратит и на них свой взор.

— Как ты жестока, Мэг, — шепнул партнер с вызовом. — Ты не посмеешь поведать прекрасной Элинор такую клевету.

Новая фигура танца развела их в стороны. Когда же они вновь оказались рядом, Маргарита закинула наживку, которую он тут же заглотнул.

— Может, и не посмею, но ты согласишься выполнить одно небольшое тайное поручение.

— После урока возле кладовых, — шепнул он в ответ.

Маргарита знала, что не из страха, а из любопытства Роберт будет ждать ее там, где назначил встречу. Она не торопилась, ведь задание будет гораздо приятнее ему, чем ей, так что пусть немного потомится. Когда же она все-таки появилась, от терпения Роберта явно осталась лишь одна капля.

— Так что ты хотела? — вместо вежливых, обычных для обходительного словоохотливого юноши приветствий, буркнул он.

— Пустяки. Всего лишь поцелуй, — тоже не стала долго ходить вокруг да около Маргарита.

Хоб хохотнул и чмокнул ее в щеку.

— Получай. Это какой-то экзамен, Мэг?

— Не так, — Маргарита надеялась, что Роберт не почувствовал, как замерло ее дыхание. — Так как ты целовал Джулс.

Она ожидала, что паж поднимет ее на смех, но он вдруг схватил ее за запястье и куда-то потянул:

— Пойдем.

Маргарита пожалела, что запретила Сибл сопровождать себя. Оказывается, Роберт знал такие места замка, где и слуги появлялись не каждый день, и именно туда он ее вел. Ситуация складывалась совершенно противоположная той, в которой Маргарита застала Роберта со служанкой. Остановившись, он легко толкнул девушку к стене, а сам преградил путь. Решимость покинула Маргариту. Ей расхотелось познавать урок любовного поцелуя. Лицо Роберта оказалось слишком близко, и Маргарита заметила нечто совсем отвратительное: маленький гнойный прыщик. Роберт облизнул губы и вздохнул, явно приготовившись приступить к делу. От него пахнуло свининой, желудевой похлебкой и чем-то еще, от чего желудок Маргариты скрутило от рвотного спазма. Она отвернула голову, тогда Роберт попытался, приложив влажные пальцы к ее подбородку, вернуть ее в прежнее положение. Другую руку он положил на талию Маргариты.

— Достаточно! — она со всей силы оттолкнула парня.

Хоть он и не был слабаком, но сопротивления совсем не ожидал, потому чуть не потерял равновесие, отступив на несколько шагов.

— Что произошло? — воскликнул Роберт. — Ты же сама просила!

— Просила! Но ты сам догадался про экзамен! И ты его не прошел! Что это за рыцарь, который ведет себя с дамой, как со служанкой? Ты недостоин и ногтя на пальце женщин рода Клер!

— Какая знатная дама станет завлекать мужчин, как дворовая девка? — не остался в долгу Роберт.

— Вот ты и попался, Хоб. С виду галантный и золотой, гнилой изнутри, — уже спокойно, как хозяйка ситуации, продолжила Маргарита. — Я не стану писать сестре. Можешь успокоиться. Пусть в ее воспоминаниях ты останешься пылким влюбленным юношей, а она — твоей неразделенной любовью.

Роберт не стал преследовать Маргариту. Как же она злилась на Пирса, на Роберта, на весь мир, а прежде всего на себя. Что с нею не так? От Маргариты всего лишь требовалось стоять смирно, а Роберт сделал бы все сам. Почему она не смогла? Элинор совершала подобное действо прилюдно, совсем не с тем, с кем хотелось, а теперь еще и ложе с ним делит. И ничего, мир не развалился на части. Не развалился бы и от поцелуя Роберта. Когда-нибудь ей также придется терпеть поцелуи мужа. Терпеть, поскольку Маргарита была уверена: это будет не лихой гасконец.

Роберт Парр не желал мириться с поражением. Где-то через пару дней он попытался поддеть ее, как ей показалось, когда, собравшись вечером, молодые люди Каэрфилли затеяли игру в «Лягушку в круге». Для Маргариты забава началась неудачно, когда, вытащив сломанную соломинку, она стала «лягушкой».

Следуя правилам, Маргарите завязали глаза и усадили на пол. Остальные счастливчики, образовав вокруг нее круг, подкрадывались согласно установленной очереди и пытались раздразнить. Если бы на месте Маргариты оказался кто-то из парней, то не обойтись без тычков и подначек, ей же просто гигикали, лаяли или мяукали в ухо. «Лягушка» решила выждать самую неловкую добычу — сестру Елизавету, — но та, пискнув мышкой, сумела увернуться.

Маргарита пребывала в отчаянии, считая, что круг уже прошел, а следующий станет поводом для насмешек в ее неловкости.

— Ты завидуешь старшей сестре?

Маргарита узнала Роберта и успела схватить за край котарди. Теперь ему пришлось присесть в круг. Как ни странно, Хоб-Первый-во-всем оказался в этот раз таким неловким. Он пропустил почти полкруга, пока не появилась Маргарита.

— Не мни себя соколом, когда на деле просто серый воробей, — слишком долгая фраза привела к тому, что Роберт не просто поймал Маргариту, а схватил, обняв под коленями и прижавшись головой к животу.

— Да они же в сговоре! Обмениваются любовными посланиями просто у нас на глазах! — воскликнула дочь кастеляна Анна, еще одна поклонница Роберта.

— Мне надоела эта игра! Пусть Анна теперь квакает лягушкой, может, и поймает своего комара, а я посмотрю, — высвободившись, Маргарита направилась к столику с лимонной водой. Ее вдруг бросило в жар, а горло пересохло.

Роберт присоединился к Маргарите. Остальные, потеряв главного заводилу, последовали за ними.

— Поиграем в «Правда или история», — предложила Елизавета.

Все согласились и расположились поближе к камину. Смысл этой игры состоял в каверзных вопросах, а когда вопрошаемый затруднялся с ответом, он должен был сочинить или вспомнить какой-нибудь забавный рассказ. Кто будет вопрошающим, а кто ответчиком, снова решала судьба. Маргарита предполагала, что кто-то из девушек воспользуется возможностью и попытается прояснить ситуацию со своим кумиром. Так и случилось.

— Значит, твое сердце уже не принадлежит Элинор де Клер? — спросила Джейн Грендисон,

Роберт вытянул длинные ноги поближе к огню, зевнул и начал.

— Однажды мы с кузеном Бартоломью…

— Не стоит сыпать словами, как пшеном перед курами, — перебила его Маргарита: то, что Роберт уклонялся от ответа после всего происшедшего, ставило в неловкое положение ее, а никак не его. — На Рождество наш дорогой Хоб увидит свою даму сердца и подтвердит клятвы, или же… — она снова сделала глоток из чаши, медленный, тягучий.

— Или же? — не выдержала Джейн.

— Или же снимет с сердца оковы, — как о само самой разумеющемся поведала любопытной Маргарита.

Игра продолжилась, а когда дамы стали расходиться по своим покоям, а пажи и оруженосцы по казармам, Роберт и Маргарита незаметно успели перекинуться еще парой фраз.

— Неужели ты даришь мне надежду, Мэг?

— Ты перепутал, Хоб. Надежда — это то, что дается Господом, не мной, — отвечала она спокойно.

— Ты считаешь меня птицей невысокого полета, но разве серебро и золото также нежны, как лепестки роз? Не будь сейчас зима, я бы доказал, как ты неправа, — Роберт опасно приблизил лицо к лицу Маргариты и ей, приставив пальчик к его упрямому подбородку и надавив на ямочку посередине, пришлось его остановить:

— Где же ты возьмешь розы, как не в нашем саду? Хотя, желаешь пробить кулаком каменную стену, дерзай.

— После Рождества я буду свободен, а к весне ты будешь моей, — самоуверенно пообещал Роберт.

— Дерзай! — повторила Маргарита и, рассмеявшись, подбежала к Елизавете, подхватив к немалому удивлению сестры ее под руку.

Не по своей вине Роберту не удалось сдержать обещание. Ребенок, которого ждала Джоанна Акрская, отбирал все ее силы. Как-то вечером все семейство и приближенные, расположившись в большом зале, слушали барда. Седовласый старик, словно явившийся из той далекой эпохи, проникновенно пел о справедливом короле Артуре, о прекрасной королеве Гвиневре, о любви и предательстве, о героях и битвах. В его песне слышалась то гордость, то отчаяние, то грусть, то надежда: легендарный король не умер. Он погружен в сон на берегах чудесного острова Авалона.

— Мама как король Артур! — маленькому Томасу стало скучно. Пользуясь невнимательностью заслушавшихся нянек, он покинул их и подбежал к матери. Даже те, кто заметил его побег, не посчитали нужным его остановить и тем самым отвлечь певца. Зато теперь все разом повернулись в сторону хозяйки замка и ее сына.

— Нони? — сэр Ральф осторожно притронулся к ее руке. Безрезультатно. Леди Джоанна сидела с закрытыми глазами: неподвижная, безучастная, бледная. Барон Монтермер, не выдержав, встряхнул ее за плечи.

— Стойте, — отстранила его дама Мод. Она приложила ухо к груди хозяйки. — Все хорошо. Она спит.

— Хорош сон! — возмутился сэр Ральф, но дама Мод его не слушала. Достав из мешочка на поясе еще один, с ароматными травами, которые она давала нюхать детям, когда их начинало тошнить, она сунула его под нос леди Джоанны. Та вздохнула и слегка дернулась, потом обвела всех присутствующим удивленным взглядом, очень медленно поворачивая голову. Похоже, наперснице удалось не просто разбудить ее, а вытащить из другого сна — вечного.

— Этот бездарь затянул такую заунывную балладу, что ты уснула, дорогая, — Ральф Мортимер, упав перед нею на колени, завладел ее ладонями, целуя и как будто пытаясь согреть.

Старик-бард наклонил голову, явно недовольный, но возразить ничего не посмел.

Ральф Монтермер категорически запретил жене куда-либо выезжать на Рождество. Нехотя ей пришлось согласиться. Кроме того, что его поддержала дама Мод, Джоанне Акрской пришлось признать: ребенок отнимает слишком много сил.

Дочери Джоанны узнали новость, когда после занятий письмом и латынью отдыхали, занимаясь рукоделием.

— Проклятый червь, насажденный Монтермером в тело нашей матери, съедает ее изнутри, — проворчала Маргарита. Предназначалась реплика только для ушей Елизаветы, но долетела она и до дамы Мод.

— Леди Маргарита! — строго начала она обычную для поучений фразу. — Сердце должно подсказать Вам.

— Знаю-знаю, — неучтиво перебила ее Маргарита. В этот день она была сердита на наставницу, ведь та на уроке письма посмела сказать, что Маргарита не старается и орудует пером, как крестьянин мотыгой, что вызвало смех остальных девушек. — Сердце подскажет мне, что не следует злословить на благодетеля-опекуна.

— И говорить о том, о чем не имеете ни малейшего понятия, — безапелляционно добавила дама Мод.

— Дети даются Господом, — вмешалась Елизавета.

— И говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, — якобы за наставницей повторила Маргарита.

— Не понимаю, почему ты плачешься? Ты же не хотела ехать, — внезапно пушистая тихоня Елизавета выставила ежиные иголки. — Жалеешь, что не увидишь унижение сестры?

— И говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, — громко, как заучивая урок, повторила Маргарита. — В моих сожалениях нет корысти, сестра. Зато у тебя есть повод торжествовать: теперь «Рыцарь Ивэйн» безраздельно твой. Осторожней!

— Ах! Извини! Я не хотела!

Елизавета не умела лукавить. По плохо скрываемой улыбке читалось: как раз хотела. Да и Маргарита, получалось, попала в цель.

Джоанна Акрская для своей дочери приготовила ценный подарок: книгу о приключениях Ивэйна, Рыцаря со львом. Красочные узоры на полях можно было рассматривать часами, а углубившись в чтение, потеряться надолго. Вот так и случилось с Елизаветой. Сопереживая герою, она искренне страдала, что он предпочел гордую Лодину скромной Люнете. Елизавета раз за разом перечитывала книгу, возможно, надеясь, что, перевернув страницу, увидит совсем другой поворот сюжета, но безрезультатно. Маргарита и сама успела прочитать историю, удивившись, где младшая сестра увидела хоть намек, что ее любимцы должны быть вместе.

Теперь же книга еще на какое-то время должна была остаться в Каэрфилли. Джоанна Акрская никогда бы ни решилась доверить такой ценный груз посыльному.

Сюжет книги навеял Маргарите одну мысль касательно подарка Элинор.

Маргарита редко хранила свои рисунки, безжалостно сжигая их. Этот же почему-то остался: портрет принца Эдуарда еще с времен Праздника Лебедей. Если Элинор — Лодина, ее муж — Эскладос, тогда Светлому рыцарю имя Ивэйн. Маргарита так и собиралась написать на портрете принца и тайно подложить его в книгу. Глупость, конечно! Теперь уже и неосуществимая. Но почему-то именно она расстроила ее больше, чем возможность показать сестре, что отобрала ее поклонника.

Что касается Роберта Парра, то Маргарита лишь оказывала сестре услугу, освобождая от обязательств, впрочем, не ее одну.

Хитрец Роберт понимал, что постепенно его жалобы на жестокую судьбу и разбитое разлукой сердце начинали приедаться. Необходимо было найти новый объект поклонения, но остальные девушки казались ему легкой добычей. То ли дело неприступная Маргарита. С нею он выбрал тактику, отличную от той, которой покорял Элинор. Вместо стихов и комплиментов — колкие словесные поединки, из которых он позволял Маргарите выйти победительницей, иногда упрекая в жестокосердии, а еще он окружил ее вниманием, стараясь выполнять малейшие желания. Возможно, Роберт решил, что она одна из его почитательниц, которая восхищается будущим героем тайно, из скромности даже намеком не решаясь выдать свои чувства.

Однажды терпение изменило Маргарите, и, начав действовать решительно, но испугавшись быть отвергнутой, она сама оттолкнула его. Как-то он намекнул ей на это и на то, что он сохранит тайну Маргариты, если только она сама не пожелает раскрыть ее. А когда Хоб вдруг провозгласил, что его вдохновляет пример барона Монтермера, Маргарита чуть не рассмеялась в голос. Она не стала объяснять ему, что он напрасно теряет время — имеющий очи да увидит, — тогда как мог бы присмотреться к другим девушкам. Хотя бы к Джейн или дочери кастеляна Анне — при благоприятных обстоятельствах, она могла стать неплохой партией для бедного рыцаря, — или даже к Елизавете — не зря та упрекала сестру в коварстве. Похоже, Лиззи познала первое трепетное сердечное влечение. Впрочем, неудивительно, что она обратила внимание на Хоба. В Каэрфилли среди молодых людей ему не было конкурентов, до Рождества.

Накануне празднеств в замок прибыл особый гость, он же истинный хозяин замка, первенец Джоанны Акрской и старший брат Маргариты, Гилберт де Клер.

Все дети графа Глостера, прозванного Рыжим, и принцессы Джоанны родились словно поцелованные отцовским огнем, но больше всех это коснулось Гилберта. В детстве его шевелюра была цвета молодой морковки; когда братец о чем-то задумывался, то копошил ее всей пятерней, приводя прическу в полнейший беспорядок; капризный, вечно искривленный рот, то ухмыляющийся, то обиженный, и множество веснушек, рассыпанных, как цветы на лугу. Маргарите казалось, что за четыре года, когда приказом деда Гилберта отняли у матери и ввели пажом в свиту королевы, он почти не изменился. Разве что вытянулся. Когда они находились в Лондоне, негодный мальчишка навещал их каждый день, но не спешил ни с расспросами, ни с рассказами о себе больше, чем обязывают приличия. Такое пренебрежение печалило матушку, а Маргарита сделала вывод, что брата ничто не может изменить. Все потому что леди Джоанна не желала отпускать в жестокий мир рыжеволосого мальчика, не желала признавать в нем взрослого мужчину. Маргарита смотрела на Гилберта ее глазами.

Совсем другое дело — Валентина, Анна и Джейн. Они хлопали ресницами, ловили каждое слово и воспринимали его как дар. Если Гилберт обращался к одной из них, они смущались, вздыхали и все равно порхали ночными мотыльками вокруг пламени. Кого видели они? Графа Глостера? Вероятно. Но больше того — мужчину.

Гилберт изменился. Лицо, утратив детскую округлость, стало резким и угловатым, над верхней губой пробивались усики. Волосы потемнели до цвета меди, а завитки ложились ровными прядями; зато веснушки расплылись и побледнели так, что если особо не всматриваться, то они не выделялись. Рот немного растянутый, упрямый, с верхней губой, выгнутой луком и чуть выступавшей над нижней. Когда Гилберт говорил, он не просто открывал рот. Губы то сходились в тонкую линию, то искривлялись, обнажая ровные белые зубы, выдавая нервную натуру, не склонную к скрытности, так же, как и его живые, серо-зеленые глаза. Привычка дотрагиваться до волос осталась, но теперь Гилберт не взъерошивал их, а приглаживал, что обычно свойственно человеку, тщательно следившему за своей внешностью. Де Клеры отличались ростом выше среднего, и Гилберт не был исключением, высокий и статный. Маргарите нравился такой брат. С ним приятно пройтись под руку. Настоящий лорд Гламоргана. Даже Ральф не посмел отрицать это, отдав пасынку право зажечь рождественское полено.

Окрыленный успехом Гилберт посмел требовать большего: признать за ним положенные ему после смерти отца титулы графа Глостера, графа Херефорда и барона Клера. Мать и отчим, хранитель титулов, мягко, но решительно посоветовали ему подождать всего шесть лет. С этим известием Гилберт провел еще ночь в отчем доме, а поутру заявил, что собирается вернуться к королевскому двору, хотя обещал пробыть в Каэрфилли до нового года. Никакие уговоры на него не действовали, и тогда вместо прощания Маргарита попеняла:

— Беги, брат! Беги. Лучше бегство, чем позор проиграть сэру Ральфу. Он мужчина, а ты всего лишь мальчик.

— Осторожней, сестрица. Я не прощаю насмешек в свой адрес.

— Побьешь меня? Ведь сэру Ральфу ты даже в шутку не посмеешь сделать вызов, — снова заделал уязвленную гордость Маргарита.

— Ты ответишь за свои слова, Мэг! — заявил Гилберт, отыскав повод остаться в отчем доме еще на несколько дней и доказать неверующей, что ему хватит духу бросить вызов отчиму.

Если бы себялюбец Гилберт продолжал потакать своей обиде, то развлечение следующего дня, Штурм замка, стало бы предсказуемым. Несмотря на запрет короля на подобные забавы, сэр Ральф задумал не что иное, как рыцарский турнир. При этом барон Монтермер вовсе не собирался преступать закон, ведь все было обставлено как шутка: и копья, и мечи были деревянными и не могли причинить вреда, к тому же принимать участие в нем могли не только рыцари, но и оруженосцы с пажами.

Как и положено великим турнирам, этот тоже начался с рыцарского поединка, правда, сражались претенденты на победу не друг с другом, а с чучелом — квинтиной. Сооружено оно было особым способом, наподобие креста, обряженного в доспехи. С одной стороны чучелу прикрепили щит, с другой — увесистый мешок. Верным ударом считалось, когда всадник, промчавшись мимо такого «соперника», ударял его ровно в центр щита. Тогда чучело начинало вращаться. Совсем уж не попасть — показать позорное неумение. Промахнуться немного — не получить желанных очков или же оказаться сбитым мешком и упасть наземь.

Самыми умелыми и удачливыми на этом этапе оказались Гилберт и Хоб, последнему не хватило совсем немного удачи, чтобы обогнать соперника. Победителем объявили Гилберта. Теперь ему предстояло возглавить собственный отряд и, сразившись с отрядом Ральфа Монтермера в состязании, напоминавшем бугурт, отвоевать крепость и спасти королеву. На этом этапе победа того или иного отряда зависела не только от ловкости и везения, но и от благосклонности дам. За крепость считалась высокая деревянная платформа, а за защитников — взобравшиеся на нее дамы. Пока мужчины в поединке решают, какой из отрядов покорит «крепость», женщины мешают им это сделать, бросая сверху заранее приготовленные снежки. Игра в любом случае должна была закончиться падением крепости, потому вполне естественно, что дамы не столько обороняли твердыню, сколько старались помешать соперникам личных фаворитов одержать победу. Маргарита была почти уверена: если бы один из отрядов не возглавлял Гилберт, вряд ли бы кто-то из женщин, кроме самой Маргариты, решился швырнуть снежок в мужа хозяйки. Теперь же силы разделились. Сквозь шум, крики и веселую суматоху Маргарита едва расслышала, что Елизавета шепнула ей.

— Я знаю, почему наш брат стал таким нетерпеливым. Он полюбил и хочет жениться на избраннице.

— Как ты это прознала? — Маргарита присела за очередным снежком.

— Он сам со мной поделился, — потянувшаяся за своим снарядом Елизавета также оказалась внизу.

Маргарита почувствовала укол ревности. Может, потому они не настолько близки с братом, что он сам не желает доверия? Снежный снаряд полетел не в сэра Ральфа, а в Гилберта, но ответ ее сестре был такой:

— И что с того? Когда-то этому следовало произойти. Надеюсь, она не служанка или трактирщица.

— Нет, конечно, — Елизавета не слышала в реплике сестры иронии и продолжала делиться секретами. — Она благородного рода. Ее имя Мод, но она помолвлена.

— Тогда брату придется отступить, — в этот раз Маргарита не отказала себе в удовольствии швырнуть снежок в отчима и удовлетворенно потерла руки, когда тот попал в цель, заставив Ральфа Монтермера чуть попятиться.

— Помолвку Мод организовал наш дядя Ричард Томонд. Гилберт думает, что нынешний барон Томонд станет на его сторону, — не унималась Елизавета. — А получи Гилберт положенные ему титулы, то и отец девушки станет более лоялен к возможному зятю.

— Надеюсь, кузен Гиб не станет потворствовать нашему Гилберту.

— Почему? — от неожиданности Елизавета замерла, забыв, зачем они находились на платформе.

— Чтобы наш брат уяснил, что нельзя получить все по единому его желанию.

— Злая ты! — надула губки Елизавета и, чтобы развеять сестринские пожелания, швырнула снежок в гущу отряда Ральфа Монтермера. — Давай, Гилберт! Ты победитель!

В какой-то момент сэр Ральф допустил непозволительную ошибку: поскользнувшись, он съехал вниз и потянул за собой еще несколько человек из своего отряда. Чем не преминул воспользоваться Гилберт. Несколько его человек резво подсадили командира, а некоторые сочувствующие дамы, в нарушение правил, за руки, за капюшон, за шиворот ярко-алой котты втащили его наверх.

Как бы ни желала Джоанна Акрская присоединиться к общему веселью, но из-за своего деликатного положения вынуждена была воздержаться. Ей отводилась иная роль. Сидя на возвышении, укутанная в меха, Джоанна как королева и судья наблюдала за сражением. Ей бы остановить бесчинство и поддержать супруга, но она словно и не заметила ничего, возлагая на голову преклонившему колени победителю венец из остролиста и вручая особый приз — яблоко. Остальные награды ждали победителей на пиру.

Догадался ли кто, кроме Маргариты, о заговоре между леди Джоанной и ее супругом? Тот наблюдал церемонию награждения так, словно сам стоял вместо Гилберта. Зато Роберт Парр слишком серьезно воспринял поражение. Он отошел от ликующих друзей и соперников, отвернулся от всех. Маргарита внезапно пожалела его, понимая всю несправедливость случившегося. Волею случая или же хитростью Ральфа Монтермера Хоб оказался в его отряде. Тогда молодой паж с радостью воспринял подобный жребий: у него появилась возможность реванша. Он снова почти выиграл, почти перегнулся через перила платформы, когда сэр Ральф, падая, схватил его за ногу, утаскивая за собой.

Когда и победители, и побежденные возвращались в замок, Маргарита решила немного отстать, чтобы сравняться с плетущимся позади Робертом.

— Не понимаю, что за блажь — грустить из-за кучи листьев и яблока, — она подковырнула носком сапога утоптанный множеством ног снег.

— Что ж. Можешь смеяться. Можешь выставить меня на смех, — Роберт совсем остановился. Пришлось остановиться и Маргарите.

— Для меня ты был сегодня победителем. И я не смеюсь, — она сняла перчатку. — Ты заслуживаешь награды.

Роберт замер. Маргарита же прикоснулась пальцами к его губам.

— Эта награда стоила крепости, — наконец-то улыбнулся Роберт.

— На большее не надейся. Я не стану целовать тебя каждый раз, как ты ушибешь колено, — Маргарита отступила на шаг, предупреждая возможные ответные действия пажа.

— Эти поцелуи оставь для брата, — усмехнулся Роберт.

— Возможно, к лету я уже буду замужем.

На них уже начали оглядываться, и Маргарита представила, как зрители, видя их разговор, перешептываются: «Не та, так другая крепость».

— Между зимой и летом — весна. Да и до нее нужно дожить. Все может измениться.

***
Постепенно добрались и до весны. Вестником, что холода уходят и наступает пора молодой листвы и цветов, стал Роберт, в последний день зимы принесший Маргарите нежно-желтый нарцисс.

— Это не из замкового сада цветок. Прими его без презрения, — протягивая подарок, он стал на одно колено.

— Я приму, но не для себя, — Маргарита поднесла цветок к носу, вдыхая сладковатый пьянящий запах. — Для Элинор. Ей пришла в голову такая блажь, прислать один из нарциссов. На ее земле такие цветы не растут.

— Он твой. Делай с ним, что хочешь, — Роберт встал, отряхивая с колен мелкие ветви и прошлогоднюю истлевшую пыль.

Для того, чтобы вручить свой подарок, паж заманил дочь графа в отдаленную часть сада: к девичьему винограду, безлистному переплетению серых тонких плетей, напоминанию о том, что утеряно.

— Тогда возьму его себе. Сибл говорит, что эти цветы благословенны, так как выросли из крови святого Дави. Значит, ты принес благое послание, мой голубок.

— Так воробей и до сокола дорастет, — приободрился Роберт и попытался обнять Маргариту. Она не противилась и даже прикоснулась губами к его лбу. Ничего. Земля не разверзлась. Маргарита решила, что на майские праздники может позволить себе повторить прошлый неудавшийся опыт.

***
В приросшем к замку городе, зовущимся также Каэрфилли, первого марта всегда проводилась роскошная шумная ярмарка. Для семейства лорда посещение ее стало своего рода традицией.

Этот год не стал исключением. Леди Джоанна даже позволила старшим дочерям прогуляться без малышей, самим, в сопровождении только личных служанок и пары сопровождающих мужчин, одним из которых вызвался быть Роберт. Они бродили в нарядной толпе, слушали музыкантов, удивлялись ловкости жонглеров и акробатов на ходулях, покупали всякие безделушки и сладкие лепешки, которые жарились на огромных чугунных сковородах на глазах у желающих их отведать.
Затем внимание компании привлекло кукольное представление. Одна армия шла на другую. У тех, кто боролся за правое дело и за кого болела публика, шляпы были украшены торчащими зелеными полосами.

— Это войско короля Кадвалладера, — по примеру Элинор и Маргариты Елизавета также выделила из служанок одну, сделав ее своей доверенной особой. Звали ее Тирион. Именно она взяла на себя миссию пояснить не понимающим ни слова на местном наречии молодым леди суть происходящего. — Святой Дэви предложил его армии прикрепить на шляпы лук порей, чтобы отличаться от вероломных саксов.

— Вильгельму Завоевателю не нужна была какая-то трава, чтобы показать саксам, кто истинный хозяин срединных земель, — перебил ее Роберт.

— Скучно, — пожала плечами Маргарита.

— Тогда возвращаемся, — Елизавета красноречиво пощупала пустой кошелек.

Платой за небольшую свободу было обещание рассказать матери подробно, что они видели, и показать приобретения. Что послушные дочери с большим удовольствием и сделали. В этот раз леди Джоанна не покидала паланкин и, наблюдая за происходящим сквозь занавеси, наслаждалась теплым весенним днем и гомоном жизни.

— В следующий раз не упущу возможности увидеть все собственными глазами, — пообещала она. Никто не сомневался, что так и будет.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Вокруг Маргоши, Еще одна из рода Клер