Последняя Брибекка с битвы

Текст как приложение к этому рецепту.

Название: Сердца, печеньки... клюква!
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Jack Stapleton
Канон: В. Скотт «Айвенго»
Жанр: Преканон, флафф
Персонажи: Бриан де Буагильбер/kid!Ревекка

— Не так уж и сложно было ее выманить. Сказал, что бедному мальчику нужна ее помощь, — сообщник прямо лоснился от самодовольства. Первая часть хитроумного плана — забрать у ростовщика Исаака самое ценное сокровище и получить выкуп, — удалась.
— А что ее отец? Как скоро заметит пропажу? — Бриан де Буагильбер внимательно рассматривал пленницу, пока еще не желавшую понимать, в какой беде она оказалась.
— Может, к утру. Праздник у них. Исаак говорит: «Нужно упиться, чтобы не понять, проклятия или благословения произносишь…» — как ему там?..
— Проклятие Аману и благословение Мордехаю, Сидда, Талмуд так велит, — девочка продолжала хранить спокойствие, отвечала ровно, глядела, не отводя глаз, но не на вероломного Сидду, а на Бриана. Глаза черные, просто омут. Долго смотреть в них — точно бес попутает. — А где же бедный мальчик? Или ты обманул меня, Сидда?
— А может, я он и есть? На мне же не платье, а устав моего ордена велит нестяжательствовать.
— Тогда это точно для тебя, сэр бедный рыцарь, — улыбнувшись, девочка протянула мешочек, который все время держала при себе. И пока Бриан распутывал тесемку, пояснила: — Уши Амана. В праздник положено делиться ими с бедными.
В мешочке оказались треугольные печенья. Раз угощают, грех отказываться.
— Вот твой отец и поделится. Может послать ему твое ушко? — вмешался Сидда.
— Вкусно, — Бриан не смог сдержаться и потянулся за вторым уголком. Тесто хрустящее, а самое главное — начинка кисло-сладкая такая. Яблоко, кажется, и клюква? Точно, клюква: плод соблазна.
— Пусть твой Господь благословит тебя, сэр рыцарь.
— Как тебя зовут?
— Ревекка.
— Возвращайся к отцу, Ревекка.
— Что? Как? — недоумевал Сидда, но не решился остановить уходящую девочку.
Завтра ростовщик Исаак обнаружит, что нанятый им плотник Сидда исчез. Рыцарь Храма Соломона Бриан де Буагильбер редко отказывался от выгоды добровольно, но еще он уважал смелость. А мышка, пытающаяся накормить хищного кота, — еще и забавное зрелище. Пока что он отпускал ее. Пока что…

@темы: ФБ, Любимая графомань, Брибекка

---

Завтра папу забираем с больницы. Впереди день еще тот.

---

Получить предсказание

---

Продолжение банкета 2.

Есть истории о которых и просить не надо. Вхожу в режим токующего глухаря и пишу, пишу...

Название: Чужая могила
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  ehoo,  Xenya-m,  olya11
Тема Фобии и страхи
Канон: Морис Дрюон, «Проклятые короли»
Размер: мини, 2704 слова
Пейринг/Персонажи: Уильям ла Зуш/Элинор де Клер, Хьюго ле Диспенсер Младший/Элинор де Клер, Хьюго («Хукон») ле Диспенсер, Изабелла ле Диспенсер (Фицалан), графиня Арундел, ОМП
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: чтобы быть с мертвым, нужно самому умереть
Примечание: 1) постканон, условное AU, продолжение истории «Чужой эшафот»;
2) Элинор де Клер на фрагменте витража, аббатство Тьюксбери;
3) упомянутая история об украденных лошадях и повозке - «О мужской власти и женской солидарности». Разрешение автора получено.

— Кто ты? Что ты хочешь? Зачем преследуешь меня?

— Тише, любовь моя. Это только сон. Здесь никого нет, кроме нас с тобой, — Уильям ла Зуш терпеливо успокаивал жену, обнимал, гладил, как ребенка, испугавшегося ночного кошмара.

Хьюго на его месте прикрикнул бы на Элинор, требуя не глупить и не мешать его отдыху.

Хьюго был подобен кораблю — шаткая палуба, где ты открыт всем ветрам, а впереди новые просторы и сплошные беспокойства. Уильям же — надежная каменная стена, защита от врагов и от ненастий, но через нее разве что на небо взглянуть, задрав голову.

Со дня смерти Хьюго леди Элинор не проронила и слезинки. Сердце как будто лед сковал. Она попыталась его растопить, бросившись в отчаянную связь с молодым Джоном Греем. Или же это была отчаянная попытка вовлечь влюбленного рыцаря в заговор против королевы и ее фаворита за того, кто уже перестал бороться? Или же холодный расчет: уязвить Изабеллу, показать, что женщину рода Клер не так просто сломить, протест против того, как поступила мятежница с дочерями Элинор? Или же попытка избежать унижения, когда ты, словно дойная корова, выставлена на продажу, а твои враги, враз ставшие твоими хозяевами, решают, кому бы тебя продать?

Как бы то ни было, Уильям прикрыл ее, заявив, что вдова Диспенсер не имела намерений бежать. Она была похищена. Кем? Очевидно же, им, бароном Зушем. И так легко расставаться с добычей он не собирался, даже под угрозой тюрьмы и немилости.

У Элинор не было другого выхода, кроме как принять его помощь. К тому же, дав свое имя, Уильям защитил ее и от другого позора. Он, хотя ему это стоило многого, сохранил жизнь сыновьям Элинор и Хьюго, опекал их, несмотря на презрение мальчиков, когда их мать вновь заключили в Тауэр. Элинор обвинили в воровстве, отобрали земли, навесили несусветный выкуп, выплатить который и в пятом поколении ее потомки вряд ли смогли бы. Из богатейшей женщины Англии она стала не просто нищей: неимоверный долг превратил ее и ее детей в изгоев — и горе тому, кто решится быть с такой женщиной. А вот Уильям не отказался от нее. Он заслуживал любви, но получил только уважение и почтение верной жены. Может, и несправедливая плата, но Элинор уже не нужна была страсть, она желала покоя. По крайней мере, она так утверждала.

Когда молодой Эдуард окреп настолько, чтобы сбросить цепи опеки, для Элинор и семейства годы бури сменились годами затишья. Можно было успокоиться и залечить раны, и вдруг…

Элинор могла точно назвать день и час, когда началось это наваждение. Они возвращались из Виндзора в свой лондонский дом. Погода стояла отменная, и, вместо того чтобы томиться в паланкине, баронесса Зуш решила проделать этот путь верхом на лошади. Уильям не возражал. Они ехали рядом, как любящие верные супруги, толпу не собирали, но, как обычно, привлекали взгляды зевак. Леди Элинор привыкла к такому вниманию и почти не придавала значения любопытствующим. Вдруг чей-то взгляд словно царапнул ее. Она чувствовала его кожей: цепкий и настороженный, но вряд ли добрый, иначе не зацепил бы так резко, как внезапный холодный дождь среди ясного неба. Элинор оглянулась, пытаясь отыскать наблюдателя, но безрезультатно. Люди как люди. Не друзья, но и не враги: зеленщик с телегой, две женщины с корзинами, несколько детишек, еще пара горожан — вполне безобидные. Разве что быстро удаляющийся мужчина в капюшоне. Он мог быть кем угодно: шпионом какой-то влиятельной особы, готовящей новую западню, проходимцем, которому не давали покоя пропавшая казна и исчезнувшие из Тауэра драгоценности.

— Что случилось? Ты так побледнела, — забеспокоился Уильям, прикоснувшись к локтю жены и выведя ее из оцепенения.

— Нет. Ничего, — Элинор даже попыталась улыбнуться, но, видимо, вышло криво: барон не перестал хмуриться и даже дал знак одному из своих людей отгонять чересчур приблизившихся зевак.

— Может, бросим двор и вернемся в Хенли? — уже дома предложил Уильям, не доверив служанке подложить под спину Элинор подушку и подбивая ее для большего удобства собственноручно. — Ты выглядишь уставшей.

— Нет-нет. Только не теперь. Завтра мы должны присутствовать на приеме.

Пока служанка снимала с госпожи туфли и подставляла под ноги маленькую мягкую скамеечку, обитую темно-лиловым бархатом и вышитую чертополохом и колосьями, барон разливал для них двоих вино по бокалам.

— А какая в Хенли сейчас охота, — не унимался Уильям.

— Здесь тоже охота, но другая. Принцесса Элинор не просто кузина мне, она почти что дочь. Я растила ее с младенчества, и мы не можем уступить честь сопровождать ее к будущему мужу. — Элинор пригубила любезно поданный бокал коммандарии, наслаждаясь дымно-сладким вкусом. Королевское расточительство в их положении. И что за повод: день, когда она появилась на свет? Уильям воистину не муж, а сокровище. — Что касается моего венценосного кузена Эдуарда, то вряд ли он совсем снимет с нас долговое бремя. Но как думаешь, будет справедливо просить рассрочить его так, чтобы превратить совсем в ничтожное? О, нет!

— Тебе не нравится?

Как может не нравиться пара брошей в виде цветов из золота и эмали с лепестками из драгоценных камней?

— Мне просто жаль, что завтра не получится показаться в твоем подарке при дворе. Если король увидит такую красоту и вдобавок узнает, что мы пьем коммандарию, наверняка решит, что матушка его была не так уж несправедлива.

Вино и беседа с мужем успокаивала. Элинор почти забыла о человеке в капюшоне и о собственных страхах. Толька горькая капля печали портила семейную идиллию. Когда Уильям шутя пригрозил сгрести супругу в охапку и все же увезти в их дальнее поместье, Элинор вспомнила историю о похищенных лошадях и повозке. Хьюго, если что ему было не по нраву, не стал бы предупреждать. Он бы действовал.

На следующий день недолгую дорогу в Виндзор Элинор преодолевала в паланкине, с закрытой занавесью: не видишь, не ведаешь, не беспокоишься. Только такой осторожностью сама себя перехитрила. Казалось, тысячи и тысячи взглядов острыми стрелами пронзали экипаж со всех сторон, а она не видела противников. Это так по-детски — будто прятаться под одеялом от чудовищ, которых и не существует. Элинор отодвинула занавеску и замерла, не в силах двинуться, голова ее закружилась, грудь словно сдавило прочными путами: снаружи стоял человек в зеленом капюшоне. Паланкин продолжал двигаться. Незнакомец скрылся из виду. Она же, просто чтобы убедиться в бессмысленности собственного страха, обернулась, чуть высунувшись из окна. Странный человек застыл на месте и также обернулся ей вслед.

Хотя день был удачен, тень человека в зеленом капюшоне невидимо следовала за Элинор. Может, ей удалось это скрыть от других, но не от Уильяма. Элинор пришлось признаться мужу, а тот пообещал, что «зеленый человек» ее больше не потревожит.

Так и случилось. На следующий же день Элинор начала корить себя за излишнюю мнительность, через месяц уже сама посмеивалась над собой, а спустя несколько лет и думать забыла о странном человеке в капюшоне. И вдруг все накатило вновь.

Издавна род Клер покровительствовал аббатству города Тьюксбери. Хьюго стал преемником этой традиции. Основательный до мелочей во всем, что касалось будущего и близких, он как-то заметил, что аббатство Тьюксбери — неплохое место для упокоения.

Первая просьба к молодому королю от Элинор, когда ей позволили просить, была не о возвращении земель, а о том, чтобы похоронить ее первого мужа Хьюго Диспенсера достойно: то, что осталось от него, то, что смогли найти. Наверняка Хьюго желал умереть в бою или же в глубокой старости среди внуков и правнуков — но не случилось. Осталось только одно утешение: исполнить его волю быть погребенным в месте, которое он сам выбрал.

Продолжая заботиться о нуждах аббатства, Элинор часто посещала могилу Хьюго: беседовала, сообщала новости, рассказывала о детях. Уильям не возражал против подобных визитов. «Прошлое осталось в прошлом», — говорил он.

«Прошлое осталось в прошлом», — как заклинание, повторяла Элинор каждый раз, покидая могилу мужа, и тем самым обманывала себя. Не прошлое ее держало — она не желала его отпускать. Понимала, сожалела, но продолжала сейчас, на пути из Тьюксбери к поместью, представлять, что не случилось страшного черного ноября. Именно в такие мгновения ей казалось, что она все еще жива, а все остальное было и есть сон. Во снах возможно все: например, сквозь стены чувствовать взгляд. Вот сейчас она отодвинет занавесь и увидит человека в зеленом капюшоне или же убедится в ничтожности своей прозорливости.

Элинор так и сделала. В двух шагах от нее стоял он. Не ее преследователь. Хотя, может, и он. Тогда, в Лондоне, и теперь, в Тьюксбери, ее преследовал призрак. Вестник смерти решил показать лик.

— Стой!

Паланкин остановился, повинуясь приказу. Незнакомец, задев одного из зевак плечом, доказывая тем самым, что он не бесплотный дух, развернулся и начал удаляться. Элинор не успела отдать приказ преследовать его. Хотя потом решила, что все к лучшему. Нет ничего страшнее признания в собственном безумии.

***

Уильям умер внезапно. Утром он был бодр и здоров. Вечером у него заболела голова. «Пустяки. Лучшее лекарство — поцелуй моей жены», — заявил он, а Элинор не посмела отказать в таком лечении. Видимо, помогло, раз перед сном Уильям решил еще посидеть над бумагами. Но когда секретарь вошел в кабинет, он нашел хозяина лежащим на полу без движения. Барон был еще жив, но тело и язык сковала внезапная болезнь. Уильяма ла Зуша перенесли в постель. Элинор не отпускала его руку, а тот силился что-то сказать ей. Она приблизила ухо к самым его губам и, когда все-таки разобрала слова, побледнела и отшатнулась от умирающего. Лекарь пустил ему кровь, но это не помогло. Священник, пришедший вместе с врачевателем, успел провести обряд соборования, но еще до рассвета барона не стало.

***

«Видимо, баронесса очень любила мужа. Так чтит его», — говорили одни. «Или же грехи перед ним свои замаливает», — говорили другие.

Вдова барона Зуша раздавала щедрую милостыню за упокой его души не день, не два, а уже неделю. Каждое утро она появлялась на пороге собора в широком темном платье, похожем на одеяние монахини, под расшитой черными вдовьими слезами белой вуалью, скрывавшей ее лицо. К ней со всего города стекались не только нищие, но и мещане, считавшие незазорным слегка обогатиться за счет чужого горя.

Грегори Поттер, как следовало из его прозвища, был гончаром, и отец его был гончаром, и дед… Денег хватало, чтобы гордо не брать милостыню и прокормить семью, если найдет достойную женщину. Только пока приходилось жить одному. Дочки выскочили замуж, жена год как умерла. Грегори оплакал ее, но жизнь текла своим чередом, и он уже начал подумывать о новой женитьбе. У них с Агнес было многое, не было только сына, которому дальше можно было передать дело.

Женщина, привлекшая внимание гончара, была уже немолода, но еще красива. Может, слишком худа, как по вкусу Грегори, но это не беда: можно и откормить. Чистый чепец, чистые рукава рубахи, выглядывающей из-под верхнего платья, — вот что главное.

— Не меня выглядываешь, красавица? — попытался привлечь внимание Грегори, когда она встала на цыпочки, всматриваясь в спины ждущих милостыни.

Женщина бросила такой сердитый взгляд, что Грегори на какое-то время притих, но все же постарался понаблюдать за нею. Она и правда искала, но не приключений и денег, а, видимо, мужа. Подойдя к муженьку со спины, тронула за плечо, а когда тот резко обернулся, со словами «Не смей больше от меня прятаться» отвесила ему звонкую пощечину.

Мужчина перехватил ее руку, сказав: «Знай свое место, женщина», и утащил прочь от толпы.

«Да уж, — почесал затылок Грегори. — Господь оградил привести такую злюку в дом».

Обычное дело: благоверный узнал, где получить легкие денежки, чтобы пропить. Жене это явно не понравилось. Вот она и решила проучить мужа. Теперь же сама получит трепку, чтобы не позорила. Для Грегори все увиденное казалось таким очевидным, что не стоило и выеденного яйца. Вот бы он удивился, узнай хоть на толику больше о вполне обычной парочке.

***

«Ты молишься чужой могиле».

Когда Элинор разобрала, что сказал Уильям, то словно сама почувствовала себя в могильном склепе с вот-вот готовой захлопнуться крышкой. Это безумие не просто заразно, но и смертельно.

Сначала смерть Уильяма принесла пустоту. Элинор попробовала заполнить ее воспоминаниями, стараясь не сосредотачиваться на последних словах мужа. Даже сама мысль о них была кощунственной. Элинор пыталась, но не могла не думать и не упрекать себя: смерть человека, который ее любил, породила крохотный росток невероятной надежды. Или же это была кара сумасшествием. Если так, то и действовать она должна отчаянно, как и положено безумцам.

Шесть дней вдова раздавала милостыню, присматриваясь к окружающим и с каждым разом все больше убеждаясь, что чутье и глаза ее не подводили. На седьмой день ей понадобилась помощь. Будь Дженни, с которой они не раз проделывали подобные трюки, на месте ее камеристки, Элинор рассказала бы ей все. Теперь же баронесса просто приказала камеристке добыть наряд простолюдинки и в положенный час примерить наряд госпожи, чтобы на время стать Элинор де Клер. Сама же Элинор превратилась в скромную горожанку.

Круг замыкался смертельным укусом змеи в собственный хвост. Но отступать уже было некуда. Элинор сама себя загнала в ловушку, привлекши внимание мужлана-преследователя. Ошибка или?.. Элинор прикоснулась к плечу таинственного наблюдателя.

Хьюго! Щеки впали. Черные как смоль волосы поредели и покрылись сединой. И все же это был он! Живой! Ведь призраки не стареют.

Весь мир перестал существовать, а миг превратился в вечность. Благородных женщин с младых ногтей приучают к сдержанности. Наставница Элинор, начиная подобные уроки, говорила: «Сердце подскажет вам...»

Сердце благородной, хорошо воспитанной наставницами дамы должно было подсказать спокойно поинтересоваться, сохраняя лицо: «В каких краях вы странствовали десять лет, муж мой?». Ее же сердце горело, разбивало ледяные оковы, бередя старые раны, обливалось кровью. Элинор готова была упасть на колени, обнимая ноги Хьюго, но одновременно готова была убить его за все горе и тревоги, которые он принес. Рука взлетела сама собой, помимо воли хозяйки.

— Не смей больше от меня прятаться!

— Знай свое место, женщина!

Как будто и не было десяти лет разлуки! Как будто они не виделись чуть более года, но истосковались. Элинор доверчиво шла за Хьюго, не примечая дороги. Он же привел ее в не слишком богатый дом, но это не имело значения. И была страсть, и были бурные объяснения. А потом было несколько месяцев блаженства, когда они встречались тайком, как любовники.

Безмятежное счастье хрупко и быстротечно. Когда-нибудь они забыли бы об осторожности и были бы разоблачены, но после тревожных вестей из Лондона об угрозе нового брака, организуемого королем, Элинор пришлось открыться старшему сыну.

— Я вижу только один выход. — Давно прошли времена, когда первенца Элинор, чтобы отличать от деда и отца, звали детским прозвищем Хукон. Ее красивый статный сын старался не выдать свое изумление от чуда, схожего с воскрешением Лазаря. — Отец должен предъявить свои права.

— А ты так легко передашь мне то, что имеешь? Неужели я тебя этому учил? — укорил Хьюго-старший.

— Прятаться от опасностей и забывать родню ты меня тоже не учил, — огрызнулся Хьюго-младший.

— Достаточно, — пока не началась ссора, прервала их Элинор. — Пока я госпожа Гламоргана, Эдуард не станет воспринимать тебя серьезно. Именно поэтому он оттягивает с восстановлением титула Диспенсеров.

— Мертвецы должны оставаться мертвыми. Эдуард это понимает как никто, — для сына Хьюго-старший говорил загадками, но Элинор прекрасно понимала, о чем он ведет речь. О тайне, к которой она в свое время оказалась причастна и которая стоила жизни графу Кенту.

— Чтобы быть с мертвым, мне самой нужно «умереть», — дополнила она, пока у Хьюго-младшего не появились опасные вопросы.

Они рассказали Хукону свой план, с которым он — с возражениями, нехотя — вынужден был согласиться. Элинор понимала, как трудно будет ее сыну, но настала пора освободить детей от своей опеки. Она знала, что сын, как истинный глава рода, позаботится о младших сестрах и братьях, даже сводных. Единственное, она просила не забыть Джойс, дочь Уильяма от первого брака.

***

Настоятеля аббатства удивила и расстроила воля баронессы быть упокоенной не в родовых склепах, а при некой тихой церквушке. Однако он не стал перечить и убеждать нарушить последнее желание.

Объясниться с сестрой Изабеллой, графиней Арундел, оказалось сложнее.

— Ты не имеешь права скрывать от меня могилу матери! Думаешь, только ты достоин преклонить пред нею колени? — негодовала Изабелла.

— Для молитв за ее душу подходит любое святое место, тогда как тело должно покоиться там, где желала она, а не там, куда ты пожелаешь перезахоронить ее, — спокойно отвечал Хьюго.

Изабелла не привыкла к отказам. Она умоляла и угрожала, но жестокий брат был непреклонен. Тогда Изабелла заплакала. Хьюго знал: эти слезы не для того, чтобы разжалобить его. Изабелла считала ниже своего достоинства применять такой простой женский прием ради собственной выгоды. Она искренне горевала из-за смерти матери, как, впрочем, и малышка Элизабет, и младшие братья. Одним словом Хьюго мог осушить их слезы, но и нарушить клятву.

— Что я скажу сыну о его бабушке? Куда потом он приведет своих детей, чтобы она не была забыта? — переживала Изабелла. — Хоть бы маленький знак, на который я могла бы указать: вот она.

— Будет тебе знак, — Хьюго обнял сестру, постарался утешить, как это сделал бы отец.

Еще до мнимой смерти их мать заказала для собора в Тьюксбери витражи: их дед, отец, дядя Гилберт, другие родственники и даже Уильям ла Зуш в полном облачении на страже Англии и веры. Хьюго поручил сделать еще один витраж: в углу, наблюдая страшный суд, молилась женщина — тайный знак, что пусть не телом, но душой Элинор де Клер с ними.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко

---

ЗФБ. А вот тут я как с забытыми, но хорошими друзьями встретилась...

Название: Чужой эшафот
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Хм?,  Xenya-m,  olya11
Канон: Морис Дрюон, «Проклятые короли»
Размер: мини, 2531 слово
Пейринг/Персонажи: Хью ле Диспенсер Младший, Роджер Мортимер/Изабелла Французская, Элинор де Клер, Уильям де Ла Зуш, исторические и оригинальные персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждение: сцена казни и пыток
Краткое содержание: очевидное не всегда правда, правда не всегда очевидна
Примечание: условное AU

29 ноября 1326 год

Посланник королевы и мятежного Мортимера безжалостен.

— Ваш муж, мадам, предатель Хьюго Диспенсер, и его приспешник Саймон Рединг двумя днями ранее казнены в Херефорде. Свидетелями ее милость королева Изабелла, принц…

«Най? Что с Наем?» — Элинор слышит тревожный вздох за спиной и бесцеремонно перебивает принесшего скорбную весть рыцаря:

— Сэр Уильям, что с другим человеком моего мужа? Наем Уэлшем?

Лучше думать о Нае Уэлше, муже своей гувернантки Дженни, и об Уильяме ла Зуше, стоявшем перед нею, чем о Хьюго. Если сейчас она предастся отчаянью, оно захлестнет их всех, как паводок, утащит в водоворот, сломает.

— О нем мне ничего не известно, мадам.

Посланник подчеркнуто игнорирует ее титулы, называя пренебрежительно-уничижительным «мадам». Элинор же в ответ забывает о его титуле «барон Зуш», ради которого он отказался от родового имени. Когда-то ребенком Уильям ла Зуш, тогда еще Мортимер, воспитывался при доме отца Элинор, когда-то он называл себя другом Хьюго. Одних людей время меняет, с других срывает маски, но настоящий враг не Уильям ла Зуш. Как бы ни хотелось Элинор выместить на нем всю накопившуюся боль, — на нее смотрят глаза ее детей. Ради них нужно быть сильной.

— Когда мне выдадут тело моего мужа для погребения? — она словно не она: так по-деловому, так обыденно, как будто договаривается о закупке соленой сельди, говорить о похоронах мужа… Возможных похоронах. Это неправда! Ее пытаются обмануть. Коварный и бесчестный план — взять в заложники семью, чтобы выманить Хьюго. — И как доказательство, что он есть он, — без дрожи в голосе добавляет Элинор.

— Отказано, мадам. Ее милость Изабелла милосердна. Щадя вас, она отменила приказ прислать засоленную голову вашего мужа как доказательство, прежде чем повесить ее на Лондонском мосту. Тело же разрубили на четыре части, которые отправили в Йорк, Карлайл, Бристоль и Дувр.

Заплакал младенец, к нему присоединился еще один: дочь Хьюго, которой не больше недели от рождения, и его первый внук.

«Хьюго, ты должен знать! Должен! Твоя любимица Тиби стала матерью! Твоя младшая дочь такая красавица. Не обессудь, я нарушу договоренность и назову ее в честь моей сестры, а не твоей — Элизабет. А Алину тебе еще предстоит зачать».

В душе Элинор неистовствует, кричит, зовет, но спина ее остается прямой, лицо — безучастным.

Старшая дочь Изабелла отошла успокоить малышей. Гилберт, Джон, Элинор, Джоанна внимательно наблюдают за матерью. А где-то их с Хьюго первенец Хукон, и Эдуард, и малышка Маргарита. Все, что важно, — защитить их от мерзкой лжи или же горькой правды.

— Уходите. Мне нужно покормить дочь.

— Мой совет, леди Элинор, — голос посланника королевы смягчился, стал почти ласковым, — оставьте Тауэр. Сдайтесь на милость королевы.

— Убирайтесь.

Элинор поежилась, как от холода. Этот ноябрь такой суровый. Но холода она не чувствовала. Она ничего не чувствовала. И пронзи ее сейчас меч, даже не вскрикнула бы. Верная камеристка накинула ей на плечи шаль и зашипела на врага, посмевшего разрушить их надежды:

— Уходите. Вы сделали свое дело.

***

26 ноября 1326 год

Такой суровый ноябрь выдался, но делу Мэри холода лишь на пользу. Сухой плавник раскупался, только успевай денежки считать. Хватит не только на хлеб, но и на молоко, и на сыр, и даже мясцом побаловать себя, Джека и нахлебника. Мэри подышала на ладони, потерла их друг о друга: вот бы казнь закончилась поскорее. Тогда после холодной площади люди вспомнят о своих домах и пожелают поскорее обогреться.

В отличие от матери шустрый Джек не скучал и не мерз. Между ногами зевак он пробрался в первый ряд, и как раз вовремя: мимо них провели преступников. Мужчина был без штанов, но в грязной рубахе. На голове — венок из засушенных стеблей крапивы. На запястьях осужденного были веревки, а на шее две веревочные петли. Другой конец пут крепился к хвостам лошадей.

— Если он упадет — вот будет потеха, — вслух произнес свою мысль Джек.

— А сейчас! — мальчик чуть старше Джека, ну, по крайней мере, выше, схватил с земли камень и швырнул в осужденного.

Камень не попал в цель, но примеру соседа Джека последовали другие люди — мужчины и женщины.

— Эх! Жаль, нет грязи! Вот была бы умора! — сообщил Джеку сосед.

Джек, сам не понимая, зачем это делает, поднял с земли камень и швырнул. Бросок оказался удачен, камень попал преступнику в голову.

Мужчина пошатнулся, но не упал. Он остановился на мгновение, обессиленно оглянулся на мучителей и проговорил:

— Простите мои прегрешения, вольные и невольные.

Джеку стало не по себе.

— Кайся! Кайся! В аду зачтется, — пробасил наблюдатель позади Джека.

— Кто он? — мальчик обратился к своему храброму соседу, который первым швырнул камень.

— Проклятый Хьюго Диспенсер, — ответил тот.

— А что он сделал? — продолжал любопытствовать Джек.

— Наущал короля на дурное и хотел продать нас скоттам.

— Продать скоттам? Это плохо, — за это и правда он заслуживает смерти.

Пока они говорили, осужденный уже дошел до места казни — платформы с высокой лестницей и виселицей. Джек начал пробираться ближе, а мальчик-сосед — за ним.

Тем временем палач сорвал с осужденного рубаху. На груди и плечах мужчины были вырезаны какие-то письмена, но даже если бы Джек умел читать, то не смог бы рассмотреть. Да это и не понадобилось.

— Низложил сильных с престолов и вознес смиренных*, — произнес исполнитель приговора, пока осужденный стоял спиной. Развернув жертву лицом к публике, он сообщил: — Что ты хвастаешься злодейством, сильный?**

Пока читали приговор, Джек переминался с ноги на ногу, пытаясь отогнать холод.

— Сейчас начнется! — послышалось где-то позади.

Палач накинул осужденному на шею петлю, а потом рванул веревку вниз. Преступник, отчаянно болтая ногами, поднялся в воздух.

Зрители довольно загудели.

— И все? — спросила одна из женщин.

— Самое интересное впереди, — ответил ей мужской голос. — Я уже видал подобное, когда казнили проклятого Уоллеса.

И правда, представление продолжалось. Диспенсера спустили вниз, плеснули в лицо воды, давая прийти в себя, а после втащили на лестницу. Палач ухватил осужденного за его достоинство, поднял нож, и площадь огласил нечеловеческий крик.

Толпа тоже закричала, но не от боли, а приветствуя справедливое возмездие. А палач отбросил отсеченную плоть в горящую жаровню.

Когда палач вспорол Диспенсеру брюхо и вытащил наружу внутренности, тот не кричал.

— Уже издох? — разочарованно сказала одна из зрительниц. — Рано.

Джек досмотрел, как палач отсек Диспенсеру голову, а на казнь приспешника смотреть не стал. Ему повезло: прежде чем отыскать мать, он заполучил один очень ценный трофей.

— Курица? Откуда ты ее взял? — строго спросила Мэри довольного Джека. Она уже успела сторговать все топливо и замерзла, дожидаясь сына.

— Сбежала от какой-то торговки, а в толпе ее задавили, — пояснил Джек. — Толку теперь искать хозяйку. Сваришь для нахлебника — вмиг поправится и уйдет от нас. Или ты не хочешь, чтобы он уходил?

— Здесь и тебе и мне хватит. Сегодня у нас будет маленький пир, — сообщила Мэри, потрясая кошелем с монетами и пропуская ревнивое замечание сына мимо ушей.

— Ешь сама, — от воспоминаний об искалеченном Диспенсере и запахе жареного человеческого мяса у Джека скрутило желудок в рвотном спазме. — Я, наверно, с неделю ни куска в рот не возьму.

— Не знала, что ты такой нежный, — Мэри потрепала мальчика по курчавым волосам. — А королеву ты видел? Говорят, она здесь. Наблюдает с ложи. А принца?

— Не видел.

Желудок принца Эдуарда, недавно отметившего свое четырнадцатилетие, оказался нежнее желудка двенадцатилетнего Джека. Когда палач потрошил тело низложенного лорда Гламоргана, Эдуард наклонил голову, закрывая рот ладонью. И все-таки он отказался от протянутого матерью надушенного лавандой платка. Мужчинам не свойственны такие нежности. Он изживет в себе эту слабость.

Странно, но весельчак дядя Эдмунд Вудсток был тоже словно не в себе. Он наблюдал за казнью не отрываясь, но выглядел бледным и молчаливым. Зато Роджер Мортимер и мать явно были в приподнятом настроении — или старались его демонстрировать. Раньше Эдуард не замечал, чтобы мать так много пила. Сегодня это был уже третий ее бокал.

Молчалив был и другой дядя Эдуарда, Томас Бразертон, но в этом не было ничего удивительного — граф Норфолк не отличался разговорчивостью. Только под конец, когда в завершение действа палач поднял вверх отрубленную голову, он произнес нечто странное.

— Теперь он точно мертв. Мертвее не придумаешь, — а королева снова осушила очередной бокал, отсалютовав свершению жестокой мести.

***

23 ноября 1326 год

— Он мертв, мертвее не придумаешь, — оправдывался сэр Томас Вейк, конвоир особого заключенного.

— Он восемь дней отказывался от еды и питья. До Лондона бы Пират точно живым не добрался, — вмешался второй конвоир, барон ла Зуш. — Ледяная вода убила его окончательно.

— Тогда где тело? — Роджеру Мортимеру было с чего негодовать: охрану своего самого яростного врага он поручил не просто верным людям — родственникам, кузенам. Нутром он чувствовал предательство, только вот кто? Уильям? Трудно поверить. С Томасом сложнее. По жене они с Диспенсером родственники, а тот умел убеждать. Может, то рвение, с которым Вейк унижал пленного, было лишь притворством?

— Унесло течением, — продолжил доклад сэр Томас. — Сколько ни искали — безрезультатно.

— Вот и славно! — обычно женщинам не место на мужских советах. Тем более недопустимо даме подавать голос и судить о том, что ее якобы не касается. Только вот к королеве Изабелле, поднявшей восстание против собственного мужа, это незыблемое правило не относилось. — «Он»? «Пират»? Милорды, вы боитесь поверить, что негодяй Диспенсер мертв? Он мертв, а мертвая собака не укусит. Оттуда не возвращаются.

— Возвращаются, ваша милость. Иногда и мертвецы возвращаются, — если уж венценосная особа взяла слово, негоже ее перебивать. — Коль у мертвеца было столько власти и столько приспешников, им заблагорассудится его вернуть, может даже, кое-кто пожелает примерить личину мертвеца.

— Так почему бы сейчас не позволить кому-нибудь из них сделать это?

Граф Норфолк расположился у камина, вытянув ноги, прогревая их, смотрел на огонь, и весь совет находился в странной для этой ситуации спокойной задумчивости. В отличие от младшего брата Эдмунда, нервничавшего и не знавшего, куда деть руки, граф Норфолк не привлекал внимания, и о нем уже почти забыли.

— Чушь! Какая несусветная чушь! — раздражение графа Кента только искало лазейку, чтобы вырваться. В этой достойной компании он чувствовал себя как в ловушке со змеями. Так случилось, что весельчак Эдмунд, будь у него возможность выбора, предпочел бы сохранить нейтралитет вместе с верностью королю. Слишком скорым водоворотом событий его занесло на сторону победителей; теперь же он метался в сомнениях: честь или безопасность.

— Почему же? Нам нужен факт смерти и голова, на которую укажем: вот он, Диспенсер, — и гидра будет повержена, — ухватился за идею Роджер Мортимер. — Те два храбреца, которых взяли вместе с хозяином?..

— Саймон Рединг и Най Уэлш, — доложил Томас Вейк.

— Зачем им соглашаться на подмену? — королева Изабелла нервно забарабанила пальцами по подлокотникам дубового кресла. — Жестокая, скорая смерть — неважная награда.

— Предложим им надежду. Убедим, что господин их жив, — Норфолк медленно потянулся за кочергой, отвернувшись от сообщников.

— В конце концов, можно вырвать им языки, — холодно заметил Мортимер, и все присутствующие понимали — это не шутка.

— Так нужно для спокойствия страны, для блага нашего брата Эдуарда, — тихо увещевал готового возразить графа Кента граф Норфолк.

***

Забавная штука жизнь: вчера ты пленник и ждешь смертного приговора — сегодня трахаешь коленопреклоненную королеву. Она же крутит задом, как шлюха из таверны, а потом ластится, как кошка, трется о плечо щекой, беспокоится:

— Что тебя тревожит?

— Казна, — барон Роджер Мортимер попытался приласкать любовницу. — Как ее теперь найти?

***

21 ноября 1326 год

— Ты хочешь знать, где казна?

Неделя полного воздержания изменила Хьюго Диспенсера до неузнаваемости. Он и до того не отличался плотным телосложением, теперь же и вовсе напоминал скелет, обтянутый кожей. Каждый день стараниями тюремщиков он превращался в ничтожнейшего из людей. Фантазии Вейка не было предела. Он нашел самую жалкую из кляч для главного заключенного, и именно на ней тот должен был следовать весь путь от Уэльса до Лондона. Роскошный плащ Диспенсера уже не служил одеянием: его завязывали так, чтобы родовой герб пленника оказался перевернут. В каждом селении Вейк приказывал платить детворе, чтобы те при виде пленника закидывали его нечистотами, а местный люд зазывали поглазеть на процессию трубы и барабаны.

Зато с наступлением ночи Диспенсер мог пировать как король: все разносолы и напитки, которые только можно себе позволить и скоро достать, были в его распоряжении. Однако к утру они оказывались нетронутыми — силы воли у Диспенсера было хоть отбавляй. Этим протестом он снискал уважение другого тюремщика. Уильяму ла Зушу не за что было ненавидеть пленника, но существовала одна подлая заноза, которую он вроде бы и вырвал, но, видимо, она еще кровоточила…

— Желаешь облегчить свою участь — не со мной торгуйся, — холодно заметил Уильям. — Хватит того, что я к тебе подавальщиком пристроен. Заткнись и жри.

— Голоден? Садись и ешь! Угощаю. Могу себе позволить, — прохрипел пленник, прикрывая глаза.

— И украсть у тебя ореол мученика? Ведь не поверят, что голодаешь, если будут поутру находить в мисках обглоданные кости, — не следовало говорить с пленником, но и не переброситься парой слов тоже не получалось. Уильям не видел в этом ничего дурного, пока Диспенсер не упомянул о пропавшей казне.

— Я не боюсь смерти, но и не звал бы ее, если бы не моя Элинор. Они хотят пытать меня у нее на глазах. Потом заставят смотреть на мою смерть, — Диспенсер сидел неподвижно, и если бы губы его не шевелились, Уильям бы говорил словно с мертвецом.

Элинор. Принцесса Гламоргана, как называл ее юный Уильям. После смерти ее отца Уильяма забрали из хозяйства графа Глостера. Он почти забыл о рыжей, смешливой девочке, но встретил ее через несколько лет, когда она появилась при королевском дворе: любимица дяди короля, успешная, красивая, гордая. Что ей было до внимания простого рыцаря?

— Вот и облегчил бы свою и ее участь. Твоя жена ведь ждет ребенка? — Уильям присел на корточки так, чтобы быть лицом к лицу с пленником.

— А ты откуда знаешь? — Диспенсер вновь открыл глаза, во взгляде сверкнуло безумие, того и гляди бросится, и цепи не остановят, но всего лишь через мгновение веки снова опустились. — Ах да. Вам все известно, кроме одного… Каэрфилли… Большой зал…

— Казна спрятана там? — перешел на шепот Уильям.

— Казна? Какая казна? — пленник скривился, словно в плаче, заметался, застонал. — Я не успел обустроить Большой зал! Я не успел обустроить Большой зал! Что делать, Нора?

Уильям ла Зуш поспешил покинуть подвал.

Утром они продолжили путь. Пленника, как обычно, усадив на его скакуна, привязали. Уильям ла Зуш отвесил несколько громких шуточек, но меж тем успел шепнуть:

— Веревка слаба. Это все, что могу сделать.

— И кое-что еще, — шепнул Диспенсер. — Позаботься о моей жене.

Об этом Уильяма не стоило и просить.

На мосту лошадь вдруг заартачилась, заплясала, как будто в позднюю осень ее куснул слепень. Не сильно, но взбрыкнула, сбрасывая пленника.

Напрасно лютовал Вейк, пытаясь заставить солдат лезть в ледяную воду. Напрасно шарили палками и копьями по дну реки, отыскивая тело, напрасно обходили берега. Пленник исчез, как и не было.

***

P.S.
Они уже заканчивали свой промысел. Тележка была почти до краев заполнена сухим рогозом, а Джеку все мало.

— Мама! — Мэри вздрогнула от тревожного крика сына и поспешила к нему. — Здесь что-то есть!

— Мертвец, — Мэри пришлось по лодыжки залезть в воду, чтобы подхватить под плечи тело мужчины и вытащить его на берег.

— У-у-у-у… Он почти голый. Что с него взять? — возмущался рациональный Джек.

— Отвезем в аббатство. Пусть похоронят по-христиански, — рассудила Мэри. — Бедный. Видно, разбойники пошалили.

— Делать больше нечего, — ворчал Джек, но все-таки подхватил мертвеца за ноги.

Они устроили находку на тележке, и вдруг — Мэри даже вскрикнула от страха — покойник шевельнул пальцами.

— Что случилось? — Джек беспокойно глядел на мать.

— Он двинул рукой! Ты видел? — Мэри приставила ухо к груди мужчины: слабо, но сердце билось. — Он жив!

— И что нам с того? — недоумевал Джек.

— Господне благословение, Джек. Ну-ка, накрой его стеблями. Только бы довезти.

Джек не согласился с матерью тогда, не соглашался и потом, прозвав спасенного «нахлебником». Мэри не спорила, раз пояснив: если Господь дает им с реки еду, лекарства, заработок, то и от этого дара они не вправе отказаться. «Сегодня ты поможешь нуждающемуся, завтра он не оставит тебя в беде». Джек только морщился, слушая мать.

Медленно, но «нахлебник» поправлялся — удивительная воля к жизни. Мэри пока не знала его имени, просто ухаживала за больным, кормила его, готовила целебные настои. «Когда поправится — он уйдет», — заверяла она Джека, сама же надеялась, что спасенный останется…

-------
* От Луки 1:52
** Псалм 52:1

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко

---

выбрать хобби

---

Ради интереса

Какое-то грустное гадание получается


Другие тесты и гадания от Шувани

---

Еще одна из рода Клер. Часть 5

Начало, продолжение; Часть 3, Часть 4

Название: Еще одна из рода Клер
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Kage Tsukiyama,  _AlisaSelezneva_,  NikaDimm,  wendellin
Исторический период: 1306-1307 года
Размер: макси, 46700 слов
Пейринг/Персонажи: Маргарита де Клер, Пирс Гавестон, исторические личности и оригинальные персонажи
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Хорошо воспитанная благородная девушка не станет перечить родителям и опекунам и с благодарностью примет их волю, даже если вопрос касается ее замужества. А что если ей предложат самой найти мужа? Прислушаться к сердцу или разуму? И что, если это очередная ловушка и от нее все равно ничего не зависит?
Примечание: в тексте использована поэзия автора начала XIII века Пейре де Бержака (перевод Валентины Дынник).
Скачать: docx, txt

Меж тем приближался срок обыкновенного чуда, сокровенного и вместе с тем такого обыденного таинства: появления новой жизни. В середине апреля Джоанна Акрская вынуждена была уединиться в специально обустроенных покоях, выйти из которых ей полагалось только после того, как ребенок родится. Хотя еще месяц эти покои будут ее обиталищем, пока не проведен обряд очищения: есть и спать ей положено только там.

О появлении на свет Гилберта, Элинор, самой себя и даже Елизаветы Маргарита могла судить только по рассказам. Рождение сводной сестры Марии им преподнесли как данность. Зато появление на свет Томаса и Джоанны Монтермер происходило почти на ее глазах. Прежде чем провозгласили о рождении наследника Монтермера, матушка исчезла в особой комнате на четыре дня. Малышка Джоанна забрала у матери более двух недель.

— Если это мальчик, как считает Ральф, то все скоро закончится. Мужчины всегда торопятся, — поделилась размышлениями Маргарита.

Елизавета согласно кивнула. Маленькая Джоанна тут же повторила ее жест, даже не осознавая толком, о чем речь.

Справедливость выводов Маргариты на пятый день добровольного заточения леди Джоанны подтвердила шустрая Тирион.

— Мальчик! Его уже омыли и понесли к кормилице!

Теперь нужно несколько дней на восстановление сил роженицы, а дальше все пойдет как обычно, только уже с новым, крикливым членом семейства. Так было правильно. Так должно было быть.

В тот же вечер, или скорее уже ночь, Маргариту вырвали из объятий сна громкий противный голос и толчки в плечо.

— Леди Мэг! Леди Мэг! Проснитесь!

— Совсем забыла, что такое страх? — узнав в наглой особе, посмевшей потревожить ее покой, Сибл, Маргарита даже не стала открывать глаз, а только попыталась перевернуться на другой бок. — Напомнишь завтра наказать тебя.

— Леди Мэг! Вам нужно идти! — не обращая внимания на угрозы, служанка продолжала трясти свою хозяйку. Такое можно было ожидать от дерзкой Дженни, но никак не от кроткой Сибл, избранной Маргаритой именно за свою покорность.

Стоило только краем глаза взглянуть на тревогу на лице Сибл, чтобы отпало желание пререкаться. Так же, как и задавать вопросы. Чтобы ни случилось, пока Маргарита об этом не знала, она была в безопасности. Наспех одевшись, она поспешила за служанкой, чуть не столкнувшись с растрепанной Елизаветой, встревоженной не меньше, чем Сибл.

— Мама, — всхлипнула догадливая сестра, а Маргарита готова была раскричаться на нее за то, что та неосторожно раскрыла ящик Пандоры. Пока слово не произнесено, пока неизвестно, оно не опасно. Наказывая сестру, Маргарита подтвердила бы опасения, которые старательно гнала прочь. Могло быть множество причин, почему их подняли посреди ночи. Например, напавший на замок дракон или внезапно объявившиеся потомки последнего принца Уэльса, жаждавшие вернуть во владение некогда свои земли. Шума битвы не слышно, потому что стены крепки.

Появились няни с Джоанной и Томасом на руках. Младших детей не стали тревожить одеванием, оставив в ночных сорочках. Джоанна испуганно хлопала сонными глазками, не понимая, что происходит. Томас же продолжал дремать, уткнувшись в плечо няньки. Все последовали за дамой Мод. В другое время она бы порадовалась такой слаженности, но теперь оставалась безучастной.

До родильных покоев леди Джоанны они добрались как раз тогда, когда оттуда выходил священник со служкой. Сэр Ральф уже ждал их, но первой в комнату зашли все же дама Мод и несколько доверенных служанок, потом уже все остальные.

Шпалеры на стенах с цветами и женщинами, гуляющими или занимающимися повседневной работой, деревянное распятие на столе, четки и чаша из черного камня — позже Маргарита узнала, что называется он орлиным. Совсем немного свечей, из-за чего в комнате царил полумрак. Она рассматривала все не из любопытства, а чтобы обмануть себя и еще немного оттянуть неизбежное.

На кровати с полуоткрытым зеленым пологом лежала Джоанна Акрская. Ральф Монтермер встал по одну сторону ее ложа, дети с наставницей и нянями по другую.

Леди Джоанна дышала глубоко и резко, так, словно бежала за кем-то и не могла догнать. Но все же была жива! Жива!

— Мама… — осторожно позвала ее Маргарита. Она не помнила, давала ли дама Мод наставления, как вести себя, но действовала, следуя словам, которыми она обычно начинала поучения: «Сердце укажет тебе…»

И получилось! Взгляд леди Джоанны стал осмысленным. Она, насколько позволяли силы, потянулась к детям, совсем немного, чуть меньше дюйма приподнимаясь от ложа, улыбаясь так, как могла только она. И тут же, вздохнув, опустилась и замерла.

Одна из сведущих женщин — повитуха, что ранее помогала при родах, полная, в покрывале, завязанном так, что скрывало и волосы и плечи, в темном платье без особых изысков, стоявшая ранее как тень за спиной родни принцессы, — вышла вперед, наклонилась, приложила к губам той, кто звалась Джоанной Акрской, гладкий серебристый диск. Взглянув на него, женщина прикоснулась кончиками большого и указательного пальцев к векам леди Джоанны, смыкая их и таким образом безмолвно подтверждая страшную истину: тот вздох был вздохом, когда душа отлетела от тела.

— Моя госпожа! — сдавленно простонал Ральф Монтермер, опускаясь на колени, прижимаясь к телу супруги.

— Что вы делаете? Почему плачете? Мама же спит? Помните, так уже было! Дама Мод, где ваши чудесные травы? — где-то за спиной причитала Елизавета.

— Они не помогут ей сейчас, бедное мое дитя, — говорила дама Мод.

Захныкала маленькая Джоанна. Так как ее всхлипы начали удаляться, то Маргарита предположила, что ее и Томаса няни поспешили вывести из скорбных покоев.

Она же стояла и смотрела, понимая, что не сможет больше обманывать себя, не сможет убедить, что та неподвижная женщина не ее мать. Есть ли у пустоты форма? Ощутима ли она? Да! Сейчас она не просто заполняла Маргариту — она разрывала, грозя вырваться из ее горла не плачем, а диким воем. Но Маргарита не плакала. Она просто стояла и смотрела, не смея оторваться.

— Вы даже не пробовали! — продолжала визжать Елизавета.

— Замолчи! — пустота нашла себе выход в ударе, а Маргарита не могла понять, почему ее ладонь горит, а щека сестры пунцовая. Елизавета залилась потоком слез.

— Пойдемте, девочки, — дама Мод не стала отчитывать смутьянок. Она скоро вывела их из комнаты и там позволила дать волю слезам. Плакала Лиззи, прижатая головой к правому плечу наставницы. Маргарита слышала, как сдерживала слезы дама Мод. Ее же глаза оставались сухими. Все слезы забрала пустота.

Для новорожденного сына леди Джоанны не стали ждать восемь дней, прежде чем окрестить, и провели обряд сразу после похорон матери. Назвали Эдуардом. Отказываясь от груди кормилиц, он слабел. Тот же священник, что днем провел обряд крещения, вечером соборовал его. Елизавета не унималась. Через Тирион и повитуху удалось найти другую кормилицу, женщину, о которой ходили слухи, что она тайком поклоняется старым богам. Если раньше Ральф Монтермер первый бы спустил собак на ведьму, то сейчас он не стал перечить упрямой падчерице. Помогли ли молитвы Елизаветы или тайные обряды новой кормилицы, делающее ее молоко целебным, но на утро Эдуард все еще жил.

— Я успел отправить посланцев, извещающих, что он последовал за матерью, — равнодушно пожал плечами сэр Ральф. Как бы ни пытался барон Монтермер это скрыть, но вину за смерть супруги он перекладывал на младшего сына.

Маргарита же не испытывала к брату ненависти, так же как и любви. Если кто и был виновником смерти матери, так это Ральф с его похотью, рассудила она. Жизнь или смерть брата ее не трогала, а беспокоило другое. Все привычное, все, казалось бы, такое незыблемое рушилось, как ветхозаветная Вавилонская башня. Они только и могли наблюдать. Последней рухнувшей стеной стало известие о том, что Каэрфилли больше не может считаться их домом.

Загадывал ли на Рождество молодой Гилберт де Клер поскорее заполучить свои титулы, но его желание сбылось. Со смертью супруги Ральф де Монтермер терял право зваться графом Глостером и Херефордом, а также управлять Каэрфилли. Также он освобождался от опеки над падчерицами. До замужества Маргарита и Елизавета помещались в монастырь Святой Марии и Святого Мелора в Эймсбери. Джоанна Монтермер, как внучка короля, могла присоединиться к сестрам. Томасу Монтермеру повезло носить то же имя и быть всего лишь на несколько месяцев младше нелюдимого принца Томаса. Король посчитал это добрым знаком: его младший внук и малолетний сын станут товарищами. О том, что другой его внук выжил, Эдуарду Длинноногому сообщить не успели. На момент, когда сестры покидали Каэрфилли, никаких королевских распоряжений относительно Эдуарда Монтермера не было.

Неопределенность судьбы младшего брата приводила Елизавету в отчаяние. Она успела не просто привязаться к нему, а полюбить и возложить на себя ответственность за его чудом сохраненную жизнь. Лиззи опекала его и лелеяла, как не каждая мать собственного ребенка, и рыдала навзрыд, прощаясь с ним. Когда, отъезжая, девушки с тоскою наблюдали, как замок все больше отдалялся, Елизавета едва не сделала попытку выскочить из паланкина и побежать по южной дамбе обратно, но ей не хватило решимости.

Путешествие в Эймсбери оказалось одним из самых тоскливых, какие были на памяти Маргариты. Джоанна постоянно плакала, Елизавета жаловалась, что никто не приглядит за ее подопечным, а сама Маргарита сидела, отвернувшись к занавескам к окну, так их и не приоткрыв занавесок. Ее не интересовало, что творится снаружи, просто не хотелось смотреть на сестер. Будущее не предвещало ничего хорошего. Одной из монахинь аббатства была их тетя Мария Вудстокская. Маргарита никогда не видела ее прежде. В шесть лет по желанию своей бабушки Элионор Прованской именно в Эймсбери Мария приняла обет монашества вместе со своей кузиной Элинор Бретонской и еще тринадцатью девушками из благородных английских семейств. Король, а особенно королева Элинор Кастильская противились ее властной бабушке, но оказались бессильны. Со временем Элинор Бретонская стала аббатисой величественного Фонтевро, тогда как Мария Плантагенет дослужилась всего лишь до наместницы.

Хотя прямо и не говорилось, но на эту женщину возложили опеку за осиротевшими племянницами. Маргарита представляла себе невысокую, набожную женщину, блеклую и испуганную, и удивилась, когда, сойдя с паланкина, оказалась в объятиях высокой красавицы в монашеских одеждах.

— Ты, я так полагаю, Маргарита-Мэг?

Да, тетушка лично вышла встретить осиротевших племянниц, а у Маргариты появилась возможность рассмотреть ее как можно ближе. Точную форму лица скрывали покровы, но кожа была чистая и светлая. Губы были выгнуты луком Купидона с приподнятыми кончиками, отчего казалось, что женщина всегда приветливо улыбается. Внешние уголки глаз чуть приподняты. Маргарите сначала показалось, что они карие, но, присмотревшись, она вдруг обнаружила, что они темно-синие, почти сливовые.

— Лиззи! Бельчонок!

Выходя, девочки непременно оказывались в ее объятиях.

— Я Джоанна! — пыталась протестовать последняя.

— Вы точно такие, какими вас описывала сестра, — не обращая внимания на возражения, Мария сгребла племянниц, пытаясь обнять всех сразу. — Пойдемте, сейчас я покажу вам ваш новый дом и подруг.

На следующий день сестрам предстояло принять послушничество, но по приезде они все еще были гостями. Монахини устроили для них маленький пир, а позже, когда девушки отдохнули, тетушка Мария повела их на могилу прабабки Элиноры Прованской, по дороге в шутливой форме рассказывая об укладе монастыря.

— Была бы моя власть, — разом стала серьезной Мария Вудстокская, — я бы не позволила вас разделить. Есть правила, которым мы обязаны подчиняться. Маленькие девочки плачут, когда кругом одни незнакомцы, а они далеко от дома. Иди сюда, бельчонок, — она подхватила Джоанну на руки, которая и не думала противиться, только вздернула вверх носик, поясняя:

— Я не плакала! Ни разу!

— Нет, дружочек! Разве я о тебе говорю? — как подозревала Маргарита, Джоанна успела стать тетиной любимицей. Может, она напоминала ей себя в том же возрасте, может, представлялась дочерью, которой у монахини быть не может, но Мария Вудстокская твердо решила взять девочку под свое крыло. — Я о твоих сестрах. Смотри, как насупились. Сейчас расплачутся. Ты же присмотришь за ними?

— Присмотрю, — пообещала Джоанна, посмотрев на сестер свысока.

То, о чем толковала тетушка, объяснялось очень просто. Все воспитанницы монастыря делились на два разряда: pueritia или детский, куда и определили Джоанну, и adolescentia, куда попадали особы, достигшие поры юности, такие, как Маргарита и Елизавета. Кроме сестер при монастыре воспитывалось еще пять девушек соответствующего возраста, и Маргарите с Елизаветой предстояло делить с ними келью. Тетушка сообщила, что девушки могут обеспечить себе приватный уголок, огородив кровати ширмой, при этом не сказав, что сделать это можно только в двух случаях. Первый, если девушка чувствовала недомогание, но хвороба ее была не заразна. Другой, если бы все девушки согласились поставить между кроватями заслоны. Однако оказалось, что товарки Маргариты и Елизаветы настолько привыкли друг к другу и и к монастырскому укладу, что о каких-либо ширмах и речи быть не могло. Елизавета быстро смирилась, Маргарита же не могла, но она прекрасно понимала, что протесты бесполезны, потому решила молчать. Даже одежда, которую им полагалось носить, пока они пребывали в стенах монастыря, принадлежала не им, а монастырю.

Видя невысказанное недовольство племянницы, Мария Вудстокская решила компенсировать утрату свобод другими благами.

— При желании ты можешь уединяться здесь, — тетушка раскрыла двери одной из келий и жестом пригласила Маргариту войти. — И никто не посмеет тебя потревожить.

— Как вы узнали? Из писем матери? Она и о этом писала?! — воскликнула Маргарита, когда наконец-то обрела дар речи,который утратила от восхищения при виде настоящей сокровищницы.

— Умная девочка, — подтвердила Мария. — Когда-то эта келья была обустроена специально для твоей прабабушки Элинор. Она была не только модницей, но и сама придумывала наряды и узоры. Твой талант унаследован от неё. Кузина Элинор пыталась ей подражать, но только портила краски и бумагу. Теперь утверждает, что в Фонтебло у нее нет времени для подобных чудачеств.

Здесь был столик, на котором можно удобно закрепить полотно или бумагу, были краски и кисти, разные-разные: жесткие и мягкие, толстые и тоненькие, из свиной щетины, из барсучьего и беличьего меха. Маргарита попробовала одну такую, проведя кончиком ворса по запястью: нежно, словно прикосновение пера из крыла ангела.

— Вы так добры, — она постаралась, чтобы благодарность прозвучала искренне, хотя на самом деле была разочарована. Эйфория прошла, оставив место сожалению. Не в доверии тетушки, допустившей племянницу в святая святых их коронованной родственницы, — в себе. Маргарите сложно было это объяснить, но ее дар заключался в кратких вспышках вдохновения, рисующего чёткие картины в её разуме. Весь мир вдруг застывал, раскрывая некую тайную, но в тоже время простую сущность, красоту или уродство, хотя бывало, что между двумя этими крайностями стиралась черта. У Маргариты же возникало желание передать все то, что она увидела. Иногда ей казалось, что все это дар не Господа, а его вечного соперника, иначе с чего бы ей видеть то, чего нет на самом деле?

Со смертью матери все пропало: ни вспышек, ни образов. Маргариту это не особо волновало, она совсем забыла о них и о своей маленькой одержимости «портить бумагу». И вдруг тетя Мария напомнила ей.

Маргарита посмотрела на родственницу, на лист бумаги, и ничего там не увидела. Ее дар украла пустота. Девушке стало больно, как будто у неё отняли что-то важное, без чего можно прожить, но уже не так, как прежде.

— Осваивайся, — благословила Мария, уходя.

Если Маргарите и удалось провести прозорливую тетку, то себя — нет. Когда Мария Вудстокская вернулась за подопечной, та сидела перед девственно-чистым листом бумаги.

— Так случается. Я слишком насела на тебя. Что бы там ни думали греки, но рисовать не ремесленничать. Потому эта муза так обидчива: у нее нет имени, — попыталась утешить Маргариту тетушка и отвлечь от мысленного самобичевания. — Вернешься, когда она будет добра. Только об одном прошу: завлекая ее, не устраивай погром.

— Погром? — удивилась Маргарита. Если что-то и лежало не на своем месте, то она готова была тут же все исправить, но это никак нельзя было назвать погромом. Она уже была готова усомниться в ценности сокровищницы, если за каждую мелочь ее собирались отчитывать, но тетушка пояснила:

— У твоей прабабушки был такой обряд призыва. Если ничего не получалось, она выходила из себя и крушила все, что попадало под руку. И чудо! Муза прилетала. Я наблюдала это воочию и испугалась, что сама попаду под горячую руку. А я, поверь, не из пугливых.

— Моя муза после такого обряда убежала бы, только пятки засверкали, — приободрилась Маргарита.

— Вот и славно! Опять меня не так поняла? Я не о побеге твоей музы. Королева Элинор могла передать наведение порядка в надежные руки служек. Тебе же пришлось бы убирать все самой.

Так легко тете удалось превратить поражение в преимущество, что Маргарита просто диву далась. Чем больше она узнавала принцессу Марию, тем больше ею восхищалась. Как же отличалась она, реальная, от сложившихся ранее представлений о ней и о монахинях! Несмотря на папский запрет покидать стены монастыря, она бывала в миру чаще, чем в стенах обители. Она занималась делами аббатства, но поговаривали, что это был лишь повод. Король выделял щедрые средства на содержание дочери, и только малая их толика оседала в монастыре. При всем этом принцессу-монахиню уж никак нельзя было назвать скрягой.

Так как послушницы в монастыре не имели права на личную собственность, присланные родственниками той или иной девушке из дома лакомства надобно было разделить между остальными воспитанницами поровну. Такой вот доброй родственницей для дочерей Джоанны Акрской стала ее сестра. Из своих путешествий она привозила девушкам столько угощений, что никто не был обделен. Правда, Елизавета и Маргарита подозревали, что маленькую Джоанну тетушка втайне подкармливает сверх положенной доли.

Монахини, отринувшие похоть, считали должным оградить от даже мысли о ней своих юных подопечных. Молодость тянется к греху; все, даже мимолетные сладострастные мысли, произрастают в распутные деяния, потому их следует искоренять, как сорные травы. Вот под такую прополку и попала Елизавета, когда в вечерний час решила развлечь подруг историями о короле Артуре. Сестра Юдифь, присматривающая за девушками, тут же перебила ее и начала рассказ о Мелоре Бретонском, чье имя носил монастырь. Монахиня со всем красноречием поведала, что святой покровитель — если не король, то принц, его подвиги славны тем, что творились во славу Господа, а смерть от рук вероломного короля Ривала гораздо трагичнее, чем воспеваемая наивными сердцами смерть Артура.

— Интересно, станет ли она отрицать, что знает, кто такой Артур и чем славен, если спросить ее прямо? — успела шепнуть Маргарита, растерянной Лиззи.

В наказание или в поощрение за любознательность одним из заданий для неудавшейся рассказчицы стало ознакомление с трактатами о жизни святой Хильды Стренинхельской. Чтение было настолько скучным, что усыпило даже терпеливую и скрупулезную Елизавету.

Одно упоминание о языческих богах могло вызвать у монахинь ужас, а Мария Вудстокская запросто о них рассуждала.

Маргарита решила, что когда ее муза перестанет сердиться, то первое, что она у нее попросит, — послать образ тетушки. Пока же та молчит, Маргарита не станет посещать келью-мастерскую.

Помимо огорода с овощами, пряными и лекарственными травами, обрабатывать который было обязанностью и монахинь, и послушниц, при монастыре имелся роскошный сад. Вот там Маргарита и искала уединение. Сестра Юдифь поощряла желание Маргариты отделиться от остальных девушек, считая, что гуляя по монастырскому саду, как по Эдемскому, та постепенно придет к мысли посвятить себя служению Господу. Маргарита не стала разочаровывать монахиню известием, что она не сбегала от мира, а предпочитала играм с подругами одиночество и не хотела становится одной из семи, скромной послушницей в сером платье. Она — Маргарита де Клер.

Постепенно исследовательский интерес уступил место умиротворению от неспешной прогулки по знакомым местам. Оставалось наблюдать, как с течением сезонов одни цветы сменяют другие, как завязи на деревьях превращаются в плоды. Ничего нового, музу таким точно не заманишь. Так минуло три недели и, возможно, ещё день-два и Маргарита потеряла бы тягу к бессмысленному хождению, предпочитая прогулкам игры с подругами. Однако, дойдя до колодца, из которого никогда не брали воду на нужды монастыря, так как он символизировал священный источник, и маленького пруда, заросшего болотником, на одном из яблоневых деревьев она заметила необычное красное пятно среди зелени листьев. Яблони уже отцвели, плоды завязаться не успели. Маргарита подошла поближе и с удивлением признала свою ленту, повязанную к ветке, что росла невысоко, как раз чтобы дотянуться. Когда-то этих лент было две. Одну из них забыли в Каэрфилли, другую… Другую она повязала на ладонь мужчины.

Он не просто нашел ее, он придумал, как подать знак! Пирс Гавестон! Ее несносный рыцарь!

Сердце колотилось бешеным боем, мелодией бубна отдаваясь в голове, от которой ноги так и просились в пляс вокруг благословенного колодца. Маргарита вспоминала его лицо, его стать, их последние встречи и, уже привстав на носочки, резко развернулась: гасконец больше не застанет ее врасплох.

Он должен был стоять за спиной! Должен! Если восторг ее был сравним с безбрежным морем, то разочарование, когда никого не оказалось рядом, — с болотом, которое необратимо ее затягивало. Разум бросил спасительную веточку: если бы Пирс поджидал ее здесь и был обнаружен, то навлек бы неприятности не только на себя, но и на Маргариту. Все дело в оставленном знаке.

Маргарита снова вернулась к дереву. Сердце выдавало тревожные удары, руки не слушались, когда девушка потянула край ленты, распуская узел. На землю упал аккуратно свернутый в трубочку небольшой листок бумаги.

Если бы она разорвала его, спешно разворачивая, то придумала себе наказание похлеще тех, что возлагают на себя монахини, но ей так не терпелось узнать, что же там написано! Как будто это было волшебное лекарство, а она — умирающая.

«Я не стану обещать, что готов забрать Вашу скорбь, ведь вместе с нею исчезнет память. Позвольте же забрать ее часть, чтобы Ваши дни стали радостнее, а со мною — осталась доля Вашей души».

Маргарита зажала послание между ладонями, но потом снова перечитала его. Снова и снова, пытаясь запомнить каждый завиток букв. Если бы могла, она бы хранила письмо на груди, как талисман, но она страшилась даже представить, что случится, если его обнаружат. Уничтожить письмо Маргарита не посмела, потому, найдя подальше от дорожки камень, устроила под ним тайник.

Ей нестерпимо хотелось большего: она решила оставить ответное послание. Перевязав ленту на соседнее дерево, рядом на дорожке палкой она нарисовала три рисунка: Каэрфилли — его округлые башни и дамбы сложно не узнать, — фигурку мужчины и женщины, стоящих напротив, и лист девичьего винограда.

***
«Все так же холодна. Все так же недоступна. Стены монастыря — ничто. Гораздо крепче та стена, что Вы возводите между нами. Но я — тот отчаянный, кто готов преодолеть и эту преграду».

Читая очередную записку, Маргарита не верила глазам. Она весь вечер не находила себе места, ночь не спала, а утро показалось ей сплошным мучением. Она мчалась в тайное место, предчувствуя свидание, а он не то, что не понял ее послание и не появился, — он его затоптал! Стоило ли тратить время на этого неблагодарного? Нет! И еще раз нет! Но все же Маргарита решила дать гасконцу еще один шанс.

Если бы Маргарита могла, то написала бы записку, но там, где перо и чернила, там и другие девушки. Возникли бы ненужные расспросы. Маргарита решила, что красноречивее и надежнее другой знак. К тому же она все еще сердилась на пренебрежение к ее первому посланию, чтобы тратить на Пирса слова. Девушка помнила, где в монастырском саду рос девичий виноград. Место достаточно укромное, чтобы назначить там свидание. Таким образом, лист укажет и на желание Маргариты, и на место встречи.

Ей предстоял еще один скучный вечер, бессонная ночь и томительное утро. А может, и нет? Маргарита не знала, с чего взялась уверенность, что она застанет Пирса Гавестона врасплох. Ей казалось, что он желает встречи даже больше, чем она, сгорает от нетерпения, потому придет за посланием, как только удалится Маргарита. Пока она обрывала листок с винограда и привязывала послание, у нее было ощущение, что за нею кто-то наблюдает. Значит, стоило вернуться к заветной яблоне для того, чтобы проверить — вдруг это какая-то из послушниц шпионит? — и предотвратить беду.

Возле яблони стоял мужчина. Не Пирс. Маргарита хотела возмутиться и прогнать негодяя, посмевшего пробраться в женскую обитель, но тут он обернулся. Девушка закричала и побежала прочь. Лицо незнакомца было изуродовано шрамами, один глаз казался заросшим бугром, и у него не было носа.

Взволнованная Маргарита рассказала о встрече сестре Юдифь, упустив при этом историю с посланиями.

— Это Вэнс. Наш садовник. Ты настолько погрузилась в собственные размышления, что не услышала звон колокольчика, — рассудила по-своему монахиня.

Маргарита, как и другие послушницы, была предупреждена, что в обитель женского монастыря вход имеют только несколько мужчин, и один из них садовник. Сестра Юдифь говорила о нем, как о человеке с искалеченным телом, но чистого душой. Оговаривалось, что ухаживать за садом он должен, когда монахини и послушницы находятся на службе в церкви или на занятиях. Однако, чтобы содержать сад в идеальном порядке, этого времени было мало. Вот так и получалось, что в саду водился некий дух, невидимый, но совсем не неслышимый. Избежать встречи обитательниц монастыря с садовником помогал звон колокольчика: Вэнсу следовало привязывать его к ноге, когда он работал по саду. Послушнице или монахине, забредшей в сад и услышавшей позвякивание, следовало тут же уйти прочь.

— Он не носил колокольчик! — возмутилась Маргарита.

— Если так, если ты готова подтвердить свои слова перед настоятельницей — я поговорю с нею, а она с Вэнсом, — постановила сестра Юдифь.

— Не стоит, — тут же пошла на попятную Маргарита: расследование могло зайти совсем в другую сторону и выявить тайную переписку. — Теперь я вспомнила. Я спутала колокольчик с птичьими трелями.

— И наверняка решила взглянуть на чудо-птичку? — с улыбкой попеняла монахиня.

— Так и было.

— В наказание за оговор несколько дней дорога в сад тебе заказана, — завершила разговор наставница. — И не забудь упомянуть об этом на исповеди.

Маргарита изобразила огорчение, хотя на самом деле вздохнула с облегчением. Опасность миновала. Что касается ее прогулок, после пережитого приключения она и сама думала их прекратить. С исповедью дело обстояло иначе. Говорить, что она ошиблась и оклеветала садовника, — наговаривать на себя, что само по себе уже грех. Каяться, что получала записки от мужчины и пыталась с ним увидеться, — собственными устами произнести себе приговор. Как ни священна тайна исповеди, но о подобном проступке капеллан наверняка доложит настоятельнице, и страшно представить, каким скандалом все обернется. Маргарита вспомнила другие прегрешения, не касающиеся ее маленького предприятия, и вскоре их собралось достаточно, чтобы грешок недомолвки стал не таким уж существенным.

Маргарита хорошо подготовилась, тщательно обдумав, что скажет капеллану и как будет отвечать. В саду, как обещала сестре Юдифь и самой себе, она не появлялась уже неделю. Пирс Гавестон также больше не давал о себе знать. Маргарита сама лишила его такого шанса. Она это признавала, но все же злилась. Ей хотелось выговориться, но она прекрасно понимала, к каким последствия приведет ее болтливость. Она загрустила, пока ждала свою очередь в исповедальню. Желая обрести поддержку, Маргарита мысленно обратилась к Деве Марии, но, взглянув на статую, увидела лишь укор в ее глазах. Стоило признаться и навсегда покончить с обманом.

— Я грешна пред ликом Господа… — начала она, присев на скамеечку в исповедальне.

— В чем же твой грех?

Послушниц предупредили, что, отправившись в город исповедовать умирающего, капеллан прислал помощника. Голос преподобного отца хоть и был приглушен, но показался Маргарите знакомым.

— Вчера во время молитвы вместо того, чтобы усердно молиться, я наблюдала за мухой и гадала, перелезет ли она на нос сестре Магдалене, — Маргарита решила проверить догадку.

— Это не грех. Грехом было бы убийство во время богослужения. Пусть это и муха, но она тоже тварь Божья.

— Я смеялась без причины, когда сестра Магдалена пыталась эту муху сдуть, — Маргарита попыталась заглянуть сквозь решетку и разглядеть лже-исповедника: результата это не дало, но она была уверена, что знает, кто там находится.

— Это не грех, так как у тебя была причина, — отвечал находящийся с той стороны.

— Я потакала лжецу, лишившему несколько душ покаяния и прощения Господа, — продолжала девушка.

— Это не грех. Искреннее покаяние всегда будет услышано. На тебе другой страшный грех.

— Какой же, несвятой отец? — Маргарита чуть ли не вдавилась в решетку, когда фальшивый священник резко привстал, и они оказались лицом к лицу.

— Ты отвергаешь любовь, холодная, одинокая жемчужина.

— Как тебе удалось всех обмануть и пробраться сюда? — не отвечая на обвинения, Маргарита начала забрасывать ловкача вопросами.

— Я же писал, что стены, где спрятано мое сокровище, для меня ничто, — отвечал Пирс Гавестон.

— Я помню и помню, что ты писал о другой стене. Ее ты так и не преодолел.

— Ты перестала приходить в сад, — возразил Пирс. Как будто от этого зависела ее привязанность!

— Нашу переписку обнаружили, — чтобы говорить с собеседником и при этом смотреть ему в лицо, Маргарита встала со скамейки и возложила руки на решетку. Пирс сделал то же самое.

— Вэнс-красавчик? В нем сложно опознать Купидона. Он передавал послания от меня и забирал ответные.

Если бы не преграда, Маргарита и Пирс соприкоснулись бы ладонями.

— Посланий было два, но твой несуразный Купидон первое уничтожил. К тому же как ты посмел отдать в его лапы мою ленту? — строптивица нахмурилась и отвернулась, но ладони от решетки не убрала.

— Мне пришлось довериться ему. Сначала Вэнс стал моими глазами. Я описал ему тебя, но не надеялся особо, что его наблюдения принесут плоды, когда сама судьба тебе подсказала облюбовать для прогулок монастырский сад. Тогда Вэнсу пришлось стать моими руками.

— Хорошо, что ты не передал ему права на еще какие-то части тела, например губы, — фыркнула Маргарита.

Пирс сделал ей знак быть тише: из исповедальни не должны долетать подобные звуки, и продолжил:

— Он присматривал, чтобы послания не попали в чужие руки. Что до губ, то право говорить (?) и собирать поцелуи я не уступлю никому.

Маргарита слегка отпрянула и, чтобы спрятать смущение поскорее, продолжила расспрос.

— А капеллан? Ты же не убил нашего капеллана, чтобы занять его место?

— Преподобный Томас — отличный старик. Любит компанию и выпить, а лучше выпить в компании под теософскую беседу. Сан не позволяет ему ходить по кабакам, поэтому задушевные разговоры под бутылочку вина случаются крайне редко. Но вчера ему повезло…

— Он согласился уступить тебе свое место? — высказала догадку Маргарита.

— Вынужденно. Сраженный парой бутылок добротного французского вина, он уснул. И пробудет в таком состоянии до вечера, — пояснил Пирс. — Правда, его гость сам чуть не уснул, но не от вина, а от рассуждений преподобного.

— Мне ли не знать. Я каждую проповедь боюсь начать клевать носом, — хихикнула Маргарита.

Пирс снова сделал знак вести себя тише.

— Нам пора расстаться, пока не возникло подозрений. Иначе никто не поверит, что у такой невинной девушки столько грехов.

— Раз ты меня прогоняешь... — расправляя подол, Маргарита встала.

— Подожди. — попросил Пирс.

— Что еще? — строго прошептала девушка.

— Обещай, что еще вернешься в сад.

— Если будет погожий день, — пообещала она.

— Подожди… — повторил рыцарь-исповедник.

— Жду, — Маргарита лукаво улыбнулась: что еще он может придумать?

— А как же твоя епитимия?

Маргарита прикусила губу, чтобы снова не хихикнуть.

— Какое же покаяние должна я исполнить?

— Думай обо мне…

— Невыполнимо! — шепнула она, покидая их убежище.

Как раз вовремя: подруги и монахини-наставницы уже начинали если и не подозревать, то беспокоиться.

— Сколько же грехов на тебе, дитя, — попеняла сестра Юдифь.

— После разговора со святым отцом моя душа обрела мир. Он указал мне путь, которым мне нужно следовать, — сложив руки, как для молитвы, и опустив голову, кротко отвечала она.

Сестра Юдифь одобрительно кивнула, решив, что речь шла о пути служения Господу. Маргарита же понимала, что, даже будучи на распутье, какой бы легкой ни казалась эта дорога, она изберет другую, пусть та и покрыта туманом.

***
В нескольких днях ненастья Маргарита не увидела знака: в райском саду также обитал змий. Как только дожди закончились и проглянуло солнце, она, приподнимая намокшую от росы и дождевых капель юбку, поспешила к заветному месту. Она почти бежала: столь велико оказалось предвкушение нового послания, а может, и свидания, но возле особенной яблони снова стоял не Пирс, а Вэнс, и у него была лента Маргариты.

— Миледи, — улыбнулся он, показывая большие прорехи (щели) между зубами.

— Я пришла раньше. Отдай то, что тебе передал господин, и ступай своей дорогой, — преодолевая брезгливость, она сделала шаг вперед.

— Следуй за мной, миледи, — садовник не отличался учтивостью. Не давая больше никаких объяснений, он развернулся и куда-то поплелся. Возмущенная Маргарита, прикусив от обиды губу, стояла как вкопанная. Благоразумие вопило об осторожности: бежать, что есть ног, обратно к монастырю.

— Где колокольчик, что положено тебе носить?

— Его звон может погубить человека, который меня послал к тебе, миледи, — Вэнс остановился, но не обернулся. — Возвращайся к монахиням или иди за мной. Время не друг ему.?

Если бы Маргарита увидела снова лицо садовника, то не была бы так решительна, не поддалась бы искушению.

— Я пойду.

— Вот и добрались.

— Где же он? — Маргарита не нравилось место, которое Пирс выбрал для свидания: не запущенная, а скорее дикая дальняя часть сада у самой стены.

— Я здесь, прекрасная Марго.

Маргарита даже пикнуть не успела: ей зажали рот, скрутили, как ягненка. Двое мужчин забрались на стену, а Вэнс, легко подняв обманутую пленницу, передал одному из них. Тот попытался спустить ее вниз товарищу, который успел спрыгнуть вниз. Ни о какой деликатности не шло и речи: ее просто швырнули ему на плечо, хорошо, что хоть подхватить успел. Маргарита попыталась сопротивляться. Ее куда-то несли, но куда, видеть она не могла: лицо утыкалось в спину негодяя. Путь был недолгий. Ее швырнули, хорошо, что хоть на солому. Однако этим злодеи не ограничились. Они забросали пленницу соломой так, чтобы скрыть ее и лишить возможности подать хоть какой-то знак, к тому же с двух сторон зажали телами(?) так, что, извивайся или нет, освободиться ни возможности, мычи или стони, никто не услышит. Они тронулись, из чего Маргарита сделала бесполезный вывод: они на телеге и удаляются от монастыря.

На каждом ухабе телега подскакивала. Каждая выбоина, каждый камень приносил Маргарите боль. Соломенная подстилка не облегчала страдания, наоборот, проклятая солома лезла в нос, колола веки, так что о том, чтобы открыть глаза и дать волю слезам, не было и речи. Она должна была бы молить о прекращении мучений, но когда телега остановилась, Маргарита напряглась еще больше. Неизвестность хуже телесных мук.

Ее вытащили их соломы, посадили и начали развязывать путы. Когда чьи-то пальцы прикоснулись к щеке, она рискнула взглянуть на похитителей. Молодой человек, сидевший так близко напротив, был ей хорошо знаком. Хьюго Одли. Только он посмел бы переиначить ее прекрасное имя в безвкусную кличку Марго. Дерзкий и несносный кавалер, один раз из-за своего неумения справляться с лошадью чуть не убивший их обоих. Кто бы мог подумать, что он решится еще и на похищение?

— Только не кричи. Хорошо? — попросил он, снимая повязку.

— Пусть кричит! Все равно никто не услышит.

Маргарита повернулась в сторону того, кто это сказал. Второй похититель был курчав, темноволос, также как и Хьюго Одли большеглаз и толстогуб. Может, эти черты были несколько тоньше, что придавало его облику некую утонченность и изысканность. Схожесть выдавала в них родственников. Оба похитителя одеты были неброско: широкие подпоясанные рубахи, сапоги почти до колен, короткие плащи с капюшонами. С виду небогатые горожане и только.

— Эй, Николас, будь почтителен с моей будущей женой. Не бойся, Марго. Мне правда жаль, что приходится завоевывать тебя таким образом… Ай!

Хьюго Одли одернул руку с отпечатком зубов и выступившей кровью. Похищенная оказалась не настолько беспомощной, и как только ей освободили рот, тут же им воспользовалась. Пока укушенный растерянно смотрел на ладонь и ругался, она успела перекатиться к стенке повозки и с ловкостью кошки соскочить на землю. Надежда на спасение оказалась призрачной. Не растерявшись, Николас схватил беглянку, скрутив ей руки за спиной.

— Будешь рассыпаться любезностями — умрешь холостым, — напарник Одли снова закинул Маргариту на телегу.

— Негодяи! Если сейчас же не вернете меня туда, откуда взяли, мой дед разберется с вами так, что смерть Уоллеса посчитают легкой, — вопила Маргарита.

— Умрешь холостым и на плахе, — добавил, усмехаясь, Николас. — Можешь справиться сам, я могу ее подержать.

— Справлюсь! — Одли сел на Маргариту сверху, захватив оба ее запястья, и завел их за голову. — Пойми, Марго, слишком далеко все зашло. Теперь заключение, или даже плаха, или твое «да» у алтаря. Первое не по мне. Остается устранить все препятствия к нашему браку.

Николас неприятно хохотнул.

— Что тогда он здесь делает? Пусть убирается! — Маргарита попыталась отогнать охватывающий ее ужас. Хоть неприятные намерения исходили именно от Хьюго Одли, тот не казался ей настолько опасным, как его непочтительный родственник.

— Она уже тобой командует, кузен. Берегись, — снова вставил свое Николас.

— Он засвидетельствует нашу связь, Марго, — свободной рукой Хьюго начал задирать ее юбку.

Маргарита завизжала. Одли наклонялся к ней ниже и ниже и вдруг выпрямился.

— Что тебе надо? Следи за дорогой.

Одли повернулся в сторону, и Маргарита увидела, кто посмел прервать преступление. Третьим в разбойничьей компании оказался садовник Вэнс. Он обрезал постромки у лошади. Занятие не отняло у него много времени.

— Я и следил. На дороге всадник. Кажись, обманутый любовник нашей девицы.

— Ты же говорил, что этой дорогой редко пользуются, — вмешался опомнившийся Хьюго Одли.

— Говорил. И разрази меня гром, если врал, — отвечал Вэнс, вскакивая на лошадь и ударяя ее пятками в бока.

— Тащи ее в лес! — скомандовал Николас, бросая в сторону солому.

— Я не оставлю тебя! — Хьюго оказался удачливее кузена и первым извлек со дна повозки припрятанный меч.

Мчался или нет на выручку спаситель, Маргарита не стала ждать. Снова спрыгнув на землю, она помчалась в чащу, и даже окрики кузенов: «Стой!» — «Пусть бежит». — «Она же пропадет!» — вместо того, чтобы остановить, только подстегнули бежать быстрее. Еще и ещё, хотя скорее уже невозможно. Без определенной цели, петляя, как заяц, просто бежать дальше от негодяев, пытавшихся осквернить ее. Внезапно перед глазами Маргариты все потемнело. Она уже не бежала — лежала, и впереди была стена, а если поднять голову, то (можно было увидеть) небольшой отсвет неба сквозь ветви.

Маргарита откинула первую мысль, что умерла. Болела коленка, рукав платья порвался, и сквозь него виднелись несколько кровоточащих ран. Но она действительно оказалась в могиле — глубокой яме-ловушке. Даже если встать во весь рост, то до верха оставалось несколько футов: прыгай не прыгай, карабкайся не карабкайся, результат один — пустая трата времени и сил. Даже то, что кости после падения оказались целы, в таких обстоятельствах не радовало.

Сначала Маргарита боялась звать на помощь, надеясь на собственное везение: ее могли услышать Одли и его кузен. Она кружила по яме, пытаясь найти хоть маленький выступ, чтобы на него встать, или торчащий корешок, чтобы за него ухватиться. Бесполезно. Как-то само-собой в памяти всплыла притча о мертвом льве и живой собаке, и Маргарита закричала. Кричала громко и отчаянно, до хрипоты в горле, а когда силы и надежда иссякли, села на землю, поджав к груди колени и обхватив их руками, и заплакала.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Вокруг Маргоши, Еще одна из рода Клер

---

Двенадцать подвигов Бриана. Шотландский Лев. Окончание.

Начало

Название: Двенадцать подвигов Бриана. Шотландский Лев
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Xenya-m
Канон: В. Скотт «Айвенго»
Размер: миди, 9265 слов
Пейринг/Персонажи: Бриан де Буагильбер/Ревекка, Хьюго Спенсер, принц Джон
Категория: гет, джен
Жанр: драма, экшен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Бриан де Буагильбер обманул судьбу, избежав смерти и завоевав желанную женщину. Но не все так просто. Свою свободу он должен выкупить за услугу бывшему другу.
Примечание: постканон, AU, используется персонаж рассказа Перекресток.

Глава 5

Очень скоро они собирались оставить Англию. Услышав новость, Хьюго почувствовал щемящую тоску, мало компенсирующуюся такими желанными приключениями и славой. Его Энн, и так далекая из-за своего положения, теперь будет отделена от него морями и землями. Потому их пристанище в Нортгемптоне уже казалось родным домом. А может, в этом была заслуга Скай.

По дороге из Шотландии отряд Буагильбера остановился в приграничном городке на постоялом дворе «Медведь и гусь». Определив, что у этого посетителя могут водиться денежки, и безошибочно опознав в нем предводителя, к Бриану подошел сутулый человечек с бегающими глазками.
Показывая в широкой подобострастной улыбке гнилые зубы, он предложил почтенному милорду особое развлечение: свою невинную племянницу. Хьюго только взглянул на товар и ужаснулся: худющая девчонка, совсем ребенок, две засаленные светлые косички — крысиные хвостики, вздрагивает от каждого слова, но удрать и сопротивляться не решается. Ничего особенного, разве что глаза красивые — огромные, голубые, как морозное зимнее небо, готовое против всех законов природы пролиться горячим дождем из слез.

К изумлению Хьюго, Буагильбер пренебрежительно бросил своднику требуемую плату. Тот склонился так, что лбом чуть стола не коснулся, и, пообещав вернуться за племянницей только к утру, попятился к выходу. Когда же он развернулся и скрылся за дверью, бывший храмовник едва заметно кивнул в сторону Рональда, одного из прибившихся к отряду новичков, хитроватого сакса с близко посаженными глазами и перебитым носом. Тот вроде и спал, навалившись на стол и оперев косматую голову о руку, но тут же поднялся и последовал за добрым дядюшкой. Хьюго был больше чем уверен, что проданная девочка больше никогда не увидит жестокого родственника. Тогда что Буагильбер намерен делать с бедняжкой?

— Ты и правда девственница? — пренебрежительно спросил командир.

Девочка всхлипнула, вздрогнув, как от удара, но все же ответила — на удивление громко, с вызовом:

— Клянусь вам, сэр рыцарь. Никогда! Ни один мужчина не…

— И что же ты тогда умеешь? — прервал ее Буагильбер. Девочка широко открыла глаза, в которых был такой ужас, что Хьюго невольно замер: это всего лишь нищенка, но он не может позволить причинить ей боль, чем бы ни пришлось расплатиться за собственный порыв. — Шить? Чинить одежду? Прибираться? Ходить на рынок за покупками так, чтобы торговцы не нажились дважды? Моей жене нужна служанка. Может, ты сгодишься? — между тем продолжал Буагильбер.

— Я умею все это. Еще готовить и смотреть за животными, — пролепетала девочка.

— Хорошо. Если понравишься ей — бед больше знать не будешь. Нет — отправишься обратно к дядюшке. — И слезы хлынули. — Накорми ее. Устрой на ночь, — это уже касалось Хьюго.

— Такая плакса леди Рохезе точно не понравится. Хотя в слезах есть и выгода — еду не надо солить.

Девочка скривила рот в попытке улыбнуться и начала набивать рот предложенной едой — сыр, хлеб, мясо. Вряд ли она чувствовала их вкус или действительно не ощущала. Просто делала, что от нее требовали, чтобы не оскорбить, не обидеть.

Хьюго уступил подопечной свою циновку, а сам продремал ночь полусидя, опершись о дверной косяк. Уже утром выяснилось, что ее звали Скай, и это имя ей очень шло.

Владелец дома в Норгемптоне присылал женщин для уборки и чтобы готовить еду постояльцам, но Скай принесла в их жилье уют. И вроде бы ничего и не делала особенного. Переставила мебель, принесла полевые цветы, а маленький дом вдруг стал не просто стены и крыша. Он стал убежищем.

Странно, конечно, что у леди Рохезы до сих пор не было служанки, но не Хьюго решать такие вопросы. Но коли она такая привередливая, то простоватую Скай точно должна была отвергнуть. А если принять – то разве что из жалости. Но так и случилось. Не смогла леди Рохеза сказать «нет», когда девочка бухнулась пред ней на колени, прося не прогонять.

— От твоей кислой рожи и вино, наверно, прокисло. А, нет! Отличное вино! Присядь. Выпей со мной. Расскажи, что произошло.

Сэр Бриан де Буагильбер нарушил ежевечерний ритуал, пригласив к столу своего оруженосца. Не так давно Хьюго получил урок, как опасно принимать хмельное угощение от тех, кто выше тебя по положению. Только если жить, все время оглядываясь, то можно пропустить нечто важное впереди. Днем в городе Хьюго показалось, что он заметил одного из сыновей барона Квинси, Роберта, и едва сдержался, чтобы не подойти к нему.

— Уже сожалеешь о решении пристать ко мне? Вскорости могу вернуть тебе твою свободу, — потягивая вино, вроде как совсем безразлично, но своеобразно прореагировал Буагильбер на короткий рассказ молодого оруженосца. — Останешься — спокойной жизни и дальше не будет.

— Нет! Не пожалел ни разу! — пылко ответил Хьюго, а потом признался — что уж скрывать, раз попался: — Немного тяготит разлука с той, что забрала мое сердце.

— Немного? — Буагильбер хмыкнул. — Нет, парень, нельзя пока тебя отпускать в свободный найм. Удар слабоват. Сразу же побежишь к своей даме и сразу же пропадешь.

Правду говорил. Несмотря на все хлопоты по сборам, Буагильбер не позволил отложить урок по мастерству защиты и успел во время него изрядно измотать оруженосца. Хьюго ли не понимать, насколько плох он был по сравнению с мастером? И сколько еще предстоит перенять и найти, чтобы стать достойным шпор и его прекрасной Энн.

— Не хотелось бы, чтобы она думала обо мне плохо после того, что ей могут сообщить…

— Если она умна, как ты говоришь, она услышит главное — ты жив. Вот и выпей за это!

Хьюго послушно последовал приказу. Может, и так: невольные враги донесут любимой нужную и главную весть. От вина и от веры, что Энн уже знает, что он жив, и молится за их встречу, стало веселее.

— Нет! Даже ради Энн я не желал бы возвращения к барону! Если бы не Энн, то давно уже сбежал бы от его сытой и спокойной жизни. Его бы удар хватил от слов «пленить короля», а не то чтобы совершить такой подвиг.

— Подвиг? Какой там подвиг. — Буагильбер допил кружку, Хьюго же поспешил ее снова наполнить. — Всего-то оставалось захлопнуть ловушку, а дело сделали кобыла и дюжина голубей.

— Но как вы узнали, что именно жеребец Вильгельма потеряет контроль? Ведь наверняка король гордился его вышколом, — не унимался Хьюго, улучив наконец-то благоприятный момент, чтобы прояснить давно волновавшие детали.

— Так-то оно так. Право сильного — забирать лучшее: земли, славу, деньги, женщин. Самоуверенные глупцы. В беззащитных якобы прелестницах и таится коварство, способное свергнуть даже титана. Здесь не подгадаешь, когда страсть лишит разума. Зато боевых коней мы подбираем под стать себе. Понимаешь?

Возможно, мастер хлебнул лишнего, раз начал разговаривать загадками, но откровения стоили того, чтобы подлить ему еще.

— Не совсем.

— Ты не особо охотно путешествовал на кобыле, не так ли? Спокойна, когда нужен азарт, пуглива, когда нужно спокойствие. Кобылы подходят только для женщин. — Хьюго кивнул. В общем-то, он старался не выдавать свое недовольство, но в начале их мероприятия чувствовал себя немного уязвленным и готов был поменяться хоть бы и с Флешем, который ехал пусть на плохеньком, но жеребце. — А вот неверные как раз за это и ценят кобыл.

— Я слышал, что защитникам Святой Земли удалось без боя разбить отряд неверных. Кобылы сарацинов испугались лязга оружия и бросились прочь, — припомнил Хьюго одну из историй, после которых хотелось сорваться и мчаться туда, чтобы увидеть все воочию, чтобы не упустить подобный шанс. — Христианским воинам только и осталось, что добить паникующего врага.

— Неужели? А я слышал совсем другое. Две армии и правда столкнулись. И доблестные христианские воины, конечно же, были на боевых жеребцах, а сарацины… На то и враги, чтобы все делать наперекор. Отряды не успели сойтись, как в наших рядах началась паника. Это была весна, потому неудивительно, что многие кобылы находились в охоте. И жеребцы это почуяли. Чем благородней был всадник, тем неуправляемей под ним был конь. Потом подоспели их лучники… — Буагильбер потер шрам над бровью, как будто он начал ныть. — Ладно. Поздно уже. Пора спать.

После такого разговора, даже несмотря на усталость, заснуть оказалось непросто.

«Нет. Нельзя сравнивать животную похоть и страсть тех, кто создан по подобию Господа. Совсем не одно и то же», — рассуждал Хьюго.


Эпилог

— Что случилось, любовь моя? Ты хмуришься с самой нашей встречи. Я не угодил тебе с девушкой в помощь?

Скай, расчесывающая волосы хозяйки, замерла.

— Нет-нет. Лучше помощницы найти невозможно, — поспешила успокоить служанку Ревекка.

— Тогда что? Неужели случайно или намеренно, словом или делом графиня Суррей оскорбила тебя, и ты не можешь забыть? — не Ревекке напоминать, каким настойчивым бывает ее храмовник.

Вроде бы скучное занятие — мужчине наблюдать за женским туалетом. Но не для Бриана Буагильбера. Он, расположившись чуть поодаль на деревянном стуле, не просто пристально смотрел. Он раздевал взглядом, ласкал, овладевал. Вроде бы прошло достаточно времени с той поры, когда она впервые увидела храмовника и услышала его признания, но его безумная, неистовая страсть все еще продолжала пугать Ревекку.

— Леди Изабелла ничем не оскорбила меня. Наоборот, проявила всю щедрость души и уважение, — Ревекка неосознанно коснулась кончиками пальцев воды в миске с плавающими лепестками роз и головками полевых цветов. Это была одна из задумок Бриана: расставить такие посудины по комнате, чтобы, источая аромат, они превратили скромную комнату в покои королевы. — Еще она желает, чтобы я осталась фрейлиной в ее свите.

— Изабелла де Варрен мудра и не слепа, но не печалься, мое сокровище, больше я не стану делить тебя даже с этой благородной дамой. Ты никогда не пойдешь в услужение, каким бы легким и приятным оно ни было. — Распалив себя соглядатайством, Буагильбер встал. — Брысь! — негромкий рык относился к маленькой служанке. Девочка вместо благодарности все еще чувствовала страх перед спасителем. Она вздрогнула, как будто ее собирались ударить, но сдвинулась с места, только когда получила от хозяйки позволение выйти.

— Я печалюсь совсем не из-за предложения графини Суррей. Даже рискуя прослыть неблагодарной, я отказалась от него с легким сердцем.

— Тогда в чем же твоя печаль? — Буагильбер осторожно коснулся основания шеи, проводя по плечам и сдвигая вниз вышитый розами ворот камизы из тонкого льна. Ревекка едва сдержала дрожь: его пальцы показались ей непривычно холодными. Как будто рядом с ней стояла смерть.

— В ком, — поправила Ревекка, накрыв ладонями его ладони, словно пытаясь согреть. — В Бриане де Буагильбере, рыцаре Соломонового храма.

— И в чем же я провинился, самая строгая из судей? — может, бывший храмовник и желал бы приступить к более откровенным ласкам, но нежный плен рук возлюбленной его сдерживал.

— Ты сам ответил, отозвавшись на имя того, кого считают мертвым.

— К чему такие загадки? — ему не нравился разговор, иначе не посмел бы он сжать ее плечо так, что на утро зацеловывал темные следы, оставленные собственными пальцами. — Это имя — то, что принадлежит мне с рождения, справедливо, что я желаю его вернуть.

— Ты причиняешь мне боль, — сказала она, и он одернул руку.

Бриан никогда бы не причинил ей боль намеренно. Телесную, по крайней мере, точно. Вот только их союз начинался не на радости, а на боли. Ревекка не готова была принять чувства храмовника, он же не желал смириться: ломал клятвы, связи, устои — не по капле, точащей камень, а сметающим все на своем пути потоком. Какая плотина устоит против стихии? Одна малая брешь — и катастрофы не избежать. Ревекка точно могла сказать, когда в ее обороне случилась прореха. В Темплстоу, в страшный вечер после несправедливого суда, когда он, в отчаянии от предстоящей ей участи, даже больше, чем она, просил: «…откажусь и от славы, и от величия, и от власти, хотя она уже почти в моих руках, — все брошу, лишь бы ты сказала: «Буагильбер, будь моим возлюбленным».

Тогда Ревекка ему не поверила, но когда он и правда лишился всего, кроме жизни, она согласилась следовать за ним. И лишилась семьи, имени, веры, но это был добровольный выбор. Теперь же, возвращая себе утерянное, он собирался лишить ее гордости, самой себя. Ревека исчезнет, останется падшая женщина, очередная победа самонадеянного рыцаря. Осознание такого будущего резало невидимым острым кинжалом. Это, а еще страх, но уже не за себя. Слишком уж опасным мероприятием было воскрешение Буагильбера. Слишком много влиятельных особ — и в Ордене, и помимо него — желали бы, чтобы мертвец остался мертвецом. Ревекка не хотела видеть смерть того, кто был ей дорог.

— Прости…

— Твоя доблесть и моя любовь? Разве этого мало, чтобы оставить прошлое в прошлом? Чтобы в далеких землях, где нам не нужно будет опасаться быть узнанными, начать жизнь заново?

— Мы скоро покинем этот край, и я подарю тебе новую жизнь, где не будет нужды и печали.

Что ж, она попыталась, но не была услышана. Так же, как Буагильбер готовился к триумфальному возвращению, Ревекка готовилась к побегу, к тому, что бы, как ни искал потом храмовник, исчезнуть для него навсегда.

«Меня не будет в твоей новой жизни».

Но у них была еще одна ночь.

Утром, как и ожидал Буагильбер, пришел посланник от принца Джона. Храмовник в нетерпении разорвал конверт, пробежался глазами по письму и потемнел лицом: губы нервно сжались, глаза сверкнули яростью.

— Может, ты и правда ведьма? Что ж, радуйся, пока все выходит по-твоему.

Он разорвал письмо, принесшее дурные вести, и бросил клочки в камин. Потом вызвал Хьюго, напомнил о тренировке. Ревекке даже стало жаль юношу. Вероятно, что, пусть и в учебном бою, ему придется претерпеть от гнева наставника, но напомнить об осторожности Бриану — только разозлить его еще больше.

Как только Ревекка осталась одна, она вытащила каждый клочок и сложила их так, чтобы можно было прочитать.

«Один лев получит мясо, другой — угодья для охоты. Вряд ли старый лис оказался обиженным. Даже ворон отщипнул свой кусок. А что получаю я? Ты все еще мой должник».

Ревекка так и не узнала, в чем состояла услуга Буагильбера принцу, но догадывалась, кого тот обозвал вороном: ее Бриана, за фамильный герб с этой птицей. И если она хорошо изучила Буагильбера, то этот упрямец останется в Англии и вновь попытается вырвать у коварного принца свою свободу и имя, хотя мог бы бежать, как предложила она накануне.

Может, так и лучше. Здесь отец Ревеки, и, возможно, когда-нибудь она даст ему о себе знать. Еще не хотелось теперь вот так взять и оставить доверившуюся ей Скай, по крайней мере пока не будет уверена в ее будущем. Что касается ее самой, то она не могла объяснить ту легкость, какую почувствовала от «плохой» вести.

Осталось сказать пару слов о тайной миссии Бриана де Буагильбера. Она оставила след в истории, хотя и не такой яркий. Все могло бы закончиться разделом страны. Граф Суррей честно выполнил обещанное и передал предложение шотландского короля королю английскому, но то было отвергнуто. Видимо, Ричард резонно посчитал, что это последнее дело — продавать земли. Вильгельм на удивление спокойно отнесся к отказу, кто знает почему. Может, получив некоторые гарантии если не от самого короля, то от его брата. Войны пока удалось избежать, но разве подвиг, о котором не знает и сам герой и о котором не сложат хвалебные оды, накормит его честолюбие?

Будущее туманно, и, не обладая даром предвидения, Бриан де Буагильбер уж точно не предполагал, сколько еще таких подвигов ему предстоит.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Брибекка, Хроники Диспенсеров

---

Добро пожаловать на просмотр нового сериала, который расскажет вам о забавном псе по имени Мартин. Этот четвероногий оказывается настоящим гением, который порой выдает потрясающие идеи и мысли по поводу всего того, что происходит с ним и с окружающими его людьми. К тому же Мартин отлично понимает свою хозяйку Нэн. Она выглядит по-настоящему одинокой, но не спешит унывать. Боевая натура главной героини не позволяет развешивать нюни. Да и к тому же между главными персонажами возникла настоящая дружба! Каждый раз эта парочка поддерживает друг друга в сложных жизненных ситуациях. Вот такая взаимовыручка у пса и хозяйки!

"По-собачьи"

Берсерк, 3 сезон
Версаль, 2 сезон
Доктор Кто, 10 сезон
Изабелла, 3 сезон
Карл, король и император
Изгоняющий дьявола, 6 серия
Черное зеркало, 3 сезон
Карнавал, 2 сезон
Ди Грей Мен Святой, 5 серия
Под куполом. 2 сезон, 6 серия
Вторжение титанов, 2 сезон
Как построить средневековый замок 5 серия
Звездный путь: Вояджер. 5 сезон 8 серия

---

Я наверно мазохистка

09.06.2017 в 18:59

Пишет  _lumos_:

а я вот тоже хочу
очень нужно для вдохновения

08.06.2017 в 12:57

Пишет  Рыжий:

Кормим писательскую самооценку
Перепостите, если вы автор фанфикшена и хотите, чтобы читатели написали вам в комментариях, какой ваш текст они любят больше всего. (с)

---

Находка

Неплохой сайт для заочного путешественника и недорайтера.

Арундел точно пригодится и Ирландия тоже)

@темы: NB

---

"Пропущенная сцена" Ролло и Гизла

@темы: Роллизла

---

Э+Э

Не могу не запостить. Они же прекрасны эти ребята. И пусть канон и авторский и исторический идет лесом. У меня они уже проживают свою жизнь и творят свою историю. И они же прекрасны.

Эрик и Этельфлед другой финал



Этельфлед и Эрик, жизнь продолжается...

@темы: Этельфлед

---

В Лабиринте

Еще с зимы осталось

Название: В Лабиринте
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  Эйре,  Xenya-m
Версия: Сериал «Шерлок» (BBC)
Размер: драббл, 271 слово
Персонажи: Эвр, Шерлок, Джон, Майкрофт
Категория: джен, преслеш
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: AU

Новый виток лабиринта. Новая комната. Хромированные стены теперь не красноватые, как в подтеках крови, — просто холодный металл и почти живой экран с «дождем», и такой ожидаемый детский крик: «Я одна! Где вы?» Мозг уже привыкает, уже анализирует повторы, потому гроб посередине помещения — просто гроб. Лишь новая загадка.

— Мне страшно! Мне очень страшно! — голос звучит как стимул.

— Гроб! Кто-то скоро умрет! — Эвр неумолима. — Сколько непрожитых дней, сколько несказанных слов… Эт цэтэра, эт цэтэра.

— Мужчина. Рост невысокий, где-то метр семьдесят. Нижняя ценовая категория на грани. Скорее всего, вдовец с ребенком. Он готов к смерти, даже искал ее, но в данный момент она стала для него своего рода неприятным сюрпризом. Бывший военный…

— Шерлок, стой. — У Майкрофта непревзойденный талант все портить. — Достаточно посмотреть на крышку. И это не имя.

«Кто тебя любит, Шерлок?» Кто тебя любит?

Все так просто. Джон разводит руками и обыденно произносит: «Хорошо. Я тебя люблю».

— Нет… — голос Эвр похож на спотыкающуюся пластинку на любимом родительском агрегате, который давно пора было выкинуть на свалку. — Это блеф. Нужны доказательства.

— Тик-так, тик-так, тик-так, — блистает красными вспышками оскал Мориарти на экране.

— Я люблю тебя, — это не так уж и сложно было сказать, сложнее произнести последнее. — Джон.

— Я люблю тебя, Шерлок, — и он первый раскрывает объятия.

И уже неважно, что это за отзвук в ушах: «тик-так» с экрана или «тук-тук» собственного сердца.

— Ну все, — Джон отстраняется. — Дверь открыта.

И он уходит. А Шерлоку остается пара мгновений наедине с собой.

А у Эвр есть возможность наблюдать, что происходит по обе стороны стены: Шерлок, разносящий в щепки гроб, и Джон, оседающий по стене, будто человек, сбросивший огромный груз и теперь совершенно обессилевший. Малая цель достигнута. Капкан скоро захлопнется.

@темы: ФБ, Sherlock BBC, Любимая графомань

---

Дайри-магия. Очень нужна!

Вопрос: Все будет хорошо!

1. Да		10	(100%)
Всего:		10

---

01.06.2017 в 14:46

Пишет  jams:

01.06.2017 в 11:58

Пишет  Devona_Shade:

31.05.2017 в 22:44

Пишет  Sforza Changryeon:

Люблю замполитов: они тонко чувствуют момент, когда надо порушить пафосно-эпичное настроение, прислав какую-нибудь фигню.

БАНДЕРІВСЬКИЙ ГОРОСКОП

Овен
Ідеальний знак для партизанської війни. Спочатку стріляє, потім питає пароль, потім стріляє ще раз — про всякий випадок. Любить працювати один, часто звіряє записи у щоденнику, зроблені місяць тому. Просто нікому більше не довіряє, тому буде прекрасним охоронцем для сховища зброї. Головне — вчасно попередити, що "свої йдуть". Група Овнів здатна за 24 години змінити русло річки і викопати 20-кілометровий протитанковий рів.

Тілець
Улюблена фраза — "Чому ви примушуєте мене нападати на вас?". Надзвичайно прив'язаний до своєї території, тому оборонятиме власне житло до останнього російського терориста. Ворожі танки викликають рефлекторне бажання кинути в них гранату, вистрілити з РПГ, або, в крайньому випадку, написати на них вночі жовтою фарбою "Путін — х**ло".

Близнюки
Агресивний і войовничий знак, який надає перевагу зброї масового ураження. Комплекси "Град", "Ураган" цікавлять цих людей з дитинства, пізніше з'являється інтерес до ядерної фізики. Шістдесятирічних близнюків уряд переховує в підземних лабораторіях. До ворога ставиться зневажливо, оцінюючи його потенціал у кілотоннах і рентгенах.

Рак
Хороший снайпер і поганий товариш. Адже надзвичайно важко сидіти в засідці і постійно чути його ниття: "Ну коли вже прийдуть "зелені чоловічки"? Я так утомився, хочеться швидше додому, я Сартра не дочитав". Гострий зір не рятує від меланхолії, особливо якщо на небі хмарно, а сепаратисти ховаються у Ростові. Існує легенда, ніби ялинка, що впала на Януковича, народилася саме під цим знаком.

Лев
Генерал і адмірал, академік і стратег. Вправно управляє мобільними частинами, чудово орієнтується в міському середовищі, вміє заблокувати танкову колону одним-єдиним циганом з гранатою. Іноді забуває паролі, а також схильний до перебільшення необхідного калібру. Тому цих людей необхідно тримати подалі від близнюків і тактичної ядерної зброї.

Діва
Логістика — ось їхнє покликання. Організувати подачу бруківки на барикади; забезпечити бійців ідеальними коктейлями Молотова з-під віскі та джину; викупити танк у сепаратистів за пляшку "лівої" горілки — все це зробить Діва зі словами "Роботу просто треба любити!" Від ворога намагається триматися на відстані. Наприклад, у середньому радіусі ракет "земля-повітря".

Терези
Ідеальний знак для подвійного агента. Постійні вагання — біле чи чорне, сало чи ковбаса, Київ чи Жмеринка — дають багато часу для зважених рішень. Обережний і підступний крок уперед, потім два назад, знову вагання, і, нарешті, сміливий хрестик крейдою на дверях — "тут живе сепаратист". І нишком назад, до секретних документів і кодів. Кажуть, що на "тупому важкому предметі" з Івано-Франківська було написано "Вітаємо! Терези схилилися на ваш бік! Приз чекає на Вас у Ростові-на-Дону".

Скорпіон
Ідеальна машина для антитерористичних операцій: тверезий розрахунок, персональні амбіції та жага помсти — і ось швидка тінь промайнула над блокпостом сепаратистів. Вони навіть відставили пляшку з горілкою та добряче матюкнулися. Однак це не врятувало пост від щирої української "деескалації" та "занепокоєння".

Стрілець
Ще один вправний солдат української революції гідності. Щоправда, занадто балакучий, тому в умовах міської партизанської війни працює більше в тилу пропагандистом. Уряд навіть розробив секретний проект "шумового блокування" російських телеканалів: двадцять Стрільців у три черги будуть щоденно вести в ефірі довгі розмови про націоналізм, путлєризм і загибель Москви. Лабораторний експеримент показав, що подібний шум середньостатистичний російський глядач стійко витримує 24 хвилини і після цього починає співати "Ще не вмерла".

Козеріг
Веселий і щирий друг усіх скривджених — так Козеріг називає сам себе. Сепаратисти ж пишуть в оголошеннях: "Небезпечний головоріз, керівник повстанської армії, вміє гіпнотизувати, тому не дивіться йому в очі, а одразу стріляйте". Можливо, така суперечність — наслідок готовності до діалогу, бажання будь-що поговорити про вічні цінності. А, можливо, це через звичку стояти на своєму. Якщо куля в лоб — то куля в лоб, кажуть старі люди.

Водолій
Мама була шпигункою, тато — психопатом. Дієвий, активний, непосидючий — Водолій із задоволенням візьметься за фортифікаційні роботи. І навіть перевершить задумане — рови будуть викопані на п'ять метрів глибше, мури — зведені на два метри вище. Струм по дроту проведе такої сили, що пташки не зможуть пролітати над ним — боятимуться. Якщо візьметься за організацію народного спротиву, то звільнить паралельно декілька сусідніх країн — навіть із демократичним режимом.

Риби
Незалежні і стійкі, ці люди недовго обдумують накази. Щоправда, вибирають власний шлях виконання, іноді конроверсійний. Найбільше люблять працювати рятівниками і героями, наприклад, виносити на спині поранених (одночасно відстрілюючись із двох "Стєчкіних"), розміновувати поля, розвідувати чужі території. Буває так: пропаде десь Риба на декілька днів, усі хвилюються, шукають... Аж ось іде — двох "язиків" веде, що російською матюкаються.

---

Пираты карибского моря: Месть Салазара.

Наверно лучший момент фильма - Джек, который вот только-только стал Джек Воробей, но еще не капитан. Уже и арты есть...
Неплохо для прощального поклона.



При всех неприятностях в смысле убегания от реальности это был хороший май.

---

Мелкий Цезарь

Возьми котенка в свой журнал

---

Результаты теста Секреты твоей натуры

Итак, скорее всего, ты — ... Волк...

Символизирует доблесть, преданность, взаимовыручку. Это истинно командный игрок, если стая вокруг него уже сплотилась. Но так же он может быть неисправимым одиночкой и при этом его одиночество будет придавать ему силы, а не угнетать его. Волк — предшественник новых идей, ищущий путь. Тот, кто возвращается в клан, чтобы обучать и дарить помощь. Чувства Волка очень остры, и луна — союзник силы. Луна — символ психической энергии, которая содержит секреты знания и мудрости. Лунные фазы могут быть индикаторами желания Волка соединиться с новыми идеями, которые являются только в подсознании. На Волка всегда можно положиться, он привык взваливать на себя большую долю забот своих друзей. Но он часто забывает о себе. Зато друзей Волк выбирать умеет, так что ни одно существо с нечистыми помыслами и близко не подойдет ни к нему, ни к его близким.

Пройти этот тест