Получить Гороскоп 2016 от Огненной Обезьяны

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О сегодня...

Я тут просто оставлю чужих артов. Кто смотрел, тот поймет...

---

Название: О мужской власти и женской солидарности
Автор:  Roksan de Clare
Бета: fandom History 2015
Размер: драббл, 954 слова
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер Младший/Элеонора де Клер, Изабелла Французская
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: леди Элеонора собирается в загородную поездку...

Расставленные до предела ноги затекли. Опустившись грудью на меховое покрывало супружеского ложа, Элинор уже дала знать, что почти сдалась, но, прогнувшись в пояснице, она позволила члену мужа проникать в нее до невозможного глубоко. Она измождена: если правда, что зачатию ребенка способствует достижение женщиной в любовных играх наивысшего сладострастного восторга, то после этой ночи у них с мужем родится по крайней мере тройня. Хотя грех такое думать, но Элинор желала бы повременить с подобным событием. Слишком много сил отняла у нее прошлая беременность. Остается надеяться на то, что, поскольку грех этот совершается в постный день, то семя мужа окажется пустым. Хлюпающие звуки, с которыми жадное лоно принимает мужской орган, крики Элинор каждый раз, когда неистовый член погружается в нее до основания, шлепок от резкого соприкосновения двух тел, уханье, которое при этом издает Хьюго – все это слишком порочно, чтобы оправдать похоть супружескими обязанностями. Раз муж так неистов, то Элинор следовало вести себя сдержанней, но что делать, если она мужу своему подстать – такая же ненасытная на любовные утехи. Да еще эта коленопреклоненная поза…
Первый раз, когда Хьюго пожелал иметь отношение с женой подобным образом, Элинор попыталась сопротивляться.
– Нельзя людям сношаться подобно бездушным тварям. Совершая обряд зачатия, следует смотреть в лица друг другу.
– Здесь тоже вид приятный, – заявил Хьюго, переворачивая жену на живот и приподнимая ее бедра.
Ни с чем не сравнимое удовольствие, полученное от «неправильного» любовного акта, как-то примирило ее с неким наплывом греховности от того, что они совершили. Когда впоследствии муж желал повторить подобное, то она возражала скорее для очистки собственной совести, чем потому, что действительно противилась. Тем более слова «нет» для Хьюго не существовало. И вдруг Элинор решила взбунтоваться.
– Ты никуда не поедешь!
Запрет показался Элинор несправедливым, и она попыталась переубедить мужа.
– Нас не будет чуть более недели. Дорога безопасна и не длинна, можешь не беспокоиться. Это всего лишь Элтем. К тому же я не просто еду веселиться, я как фрейлина сопровождаю королеву. Я не могу вот так разом бросить свои обязанности по твоей прихоти.
Переупрямить Хьюго задача невыполнимая. Кроме того, пытаясь поучать его, она только подлила масла в огонь.
– Твоя основная обязанность – заботиться о дочери! Ты собираешься бросить ее ради какой-то француженки?
– И не думала. Тибби поедет со мной. Она носит то же имя, что и королева. Изабелла желает ей покровительствовать, – они стояли друг против друга, оба взвинченные и непоколебимые в своем решении.
– Я не желаю, чтобы моя дочь становилась игрушкой избалованной девчонки! Вы никуда не поедете!
– Я буду в Элтеме, даже если мне придется идти туда пешком, как паломнице, – Элинор уперла кулаки в бока – жест, означающий, что она с места не сдвинется, но добьется своего. Казалось, что она избавилась от него давным-давно, еще в детстве, когда одна из нянек, сказала, что так она похожа на уличную торговку, а не на королевскую внучку, и надо же… Из-за несносного мужа она утратила не только терпение, но и контроль над собой.
– Посмотрим, как крепка ваша воля, – ехидно прищурился Хьюго.
Весь последующий день и вечер они не возвращались к случившемуся спору, но, зная характер Хьюго, Элинор старалась быть настороже: так просто ее муж не сдастся. Она решила, что наказание должно было стать ударом по ее стыдливости. Сначала он приказал ей приласкать саму себя, а потом, поставив в позу, обычно вызывающую у нее смущение, довел до исступления языком и пальцами. Когда же наконец он овладел ею, то входил неспешно и не полностью, только поддразнивая и экономя силы, пока Элинор сама не начала крутить задом, пытаясь нанизаться на член. Это послужило для Хьюго сигналом, деликатная нежность вдруг сменилась порывом дикого зверя в период случки.
Что пытался доказать он? Чего добиться? Как помешает ей уехать в Элтем? Заездит до смерти или так, чтобы утром она не могла ног свести? Тогда стоит чаще перечить мужу, чтобы получать подобные наказания.
– Госпожа Элинор! Беда!
– Что еще? – проворчала Элинор, не открывая глаз, ощупывая место рядом с собой. Хьюго уже встал. Скорее всего, велев слугам не будить себя, она проспала, но это не катастрофа. – Не кричи, Мария. Лучше скажи, пусть запрягают лошадей.
– В том-то и дело, что пропали все лошади. Даже вашей прогулочной кобылки нет.
– Как пропали? – сон как рукой сняло.
– Похищены неизвестными ворами непонятным образом.
– Вор как раз известен, – зло прошипела Элинор, вскакивая с кровати. – Приведи ломбардца. Я продам ему все свои драгоценности за полцены или обменяю на лошадей.
Камерфрау грустно покачала головой.
– Даже если мы найдем лошадей, их некуда запрягать. Ни повозки, ни паланкина нам так скоро не найти. Они исчезли вместе с лошадьми.
– Проклятье на твою голову Хьюго, – отчаявшаяся Элинор тяжело опустилась на ложе.

***

– Ваш супруг должен быть наказан, – безапелляционно заявила королева Изабелла.
– Нет-нет, Ваша Милость, – Элинор уже жалела, что не сочинила какую-то историю, а решила доверить королеве правду. – Его кара заденет в большей мере меня, а разве я мало наказана?
– Ничего вашему мужу не случится, – отмахнулась Изабелла. – Вы не откажетесь от поездки, несмотря на его злодейство. – Сжатым кулачком изящной руки Изабелла подперла подбородок, словно задумавшись. – Зачем везти с собой столько вещей, на которые ни разу и не взглянешь за все путешествие, ни разу не наденешь? Зачем простыни, на которые ни разу не приляжешь? – Элинор насторожилась: могло ли такое случиться и ей придется, как и сказала она Хьюго, сопровождать двор, подобно нищей паломнице? Изабелла тем временем продолжала. – Я прикажу перебрать свой гардероб. То же должны сделать и дамы.
Королевские фрейлины переглянулись, но что-то возразить не посмели.
– Благодарю, Ваша Милость, – начала понимать задумку королевы Элинор, не зря же король Эдуард наградил свою жену прозвищем «Справедливая».
– Для сундуков место мы нашли. Вы же поедете со мной и еще раз расскажете вашу историю. Возможно, архиепископ Рейнольдс решит сделать из нее представление? Не слыхала ничего забавнее.
Изабелла звонко рассмеялась, а Элинор только и оставалось, что незаметно вздохнуть. Ее плата за королевскую доброту в том, чтобы на некоторое время стать посмешищем для всего двора. «Зато я переиграла тебя, мой дорогой муж», – утешила она себя злорадной мыслью.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко

---

shuwany & spirits-house
Другие тесты и гадания от Шувани

---

---

Шит

---

Baraou no Souretsu - Ричард III в манге. На самом деле, если не относится серьезно и не хвататься за валидол, то в общем-то забавно даже. По крайней мере дамы эпохи получились очень даже колоритными.

Анна Невилл

Внезапно старшая из дочерей Уорика.
Полюбоваться на няшечку Анну можно тут

Ее "младшая" сестра Изабелла Невилл

Любит старшего брата Ричарда Эдуарда, но выходит замуж за второго брата Джорджа. Классическая стервочка, мечтающая стать королевой.

Сесилия Невилл

Внезапно, жена Ричарда II/ Хотя, в принципе логично, если Ричард Третий, то папа его Ричард второй. Имеет трех сыновей, младшенького Ричарда ненавидит. Упс. Потеряли Эдмунда

Марго д'Анжу


Элизабет Вудвилл

Когда, то Ричард убил ее мужа и теперь она горит жаждой мести Йоркам. Дальше по классическому сюжету: Эдуард увидел ее, влюбился, женился, сделал королевой.

А вот это вот не кто иной, как король Генрих)

Бугагашечки


А теперь пара фактов о Ричарде...


И еще...

---

Совсем не страшно

Еще одна "веселая картинка"

---

Кто сидит у вас под ёлкой?

---

А планировался драббл

Название: Первая из женщин
Автор:  Roksan de Clare
Бета:  TessaNoel
Размер: миди, 6347 слов
Пейринг/Персонажи: Жоффруа V Анжуйский / Матильда Английская (императрица Мод) / Роберт Глостерский, Генрих I, Томас Бекет, монахи Филип и Фрациск
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: императрица Матильда – «дочь, жена, мать Генриха, великая по рождению, еще более по браку, но более всего по материнству» (эпитафия на могиле Матильды Английской)
Скачать: FB2, PDF, TXT, RTF
Примечание/Предупреждения: персонажи Филип и Франциск, некоторые события эпилога, а также город, которого нет, Кингсбридж принадлежат Кену Фоллету и его роману «Столпы земли»

1118–1125 годы
– Спи, мой маленький. Не смотри на меня с таким упреком. Ты не узнаешь меня скоро, не вспомнишь, кто я для тебя, а мне тебя не забыть. А для меня ты всегда будешь моим мальчиком.
Глухая комната освещалась только огнем горящего камина – достаточно, чтобы рассмотреть сидящую в огромной кровати молодую женщину, держащую на руках новорожденного младенца нескольких дней от роду. Первая догадка оказалась бы верной – это мать и дитя, но вместе с тем это была весьма странная пара. Младенец, хоть рождаются и крупнее, все же казался вполне здоровым и крепким. Он наморщил носик, слушая слова матери, а она, не сдержавшись, прикоснулась губами к его головке, покрытой мягким пушком, схожим цветом с искрами огня. Младенец не плакал, поскольку был сыт, но и не засыпал, как ни старалась убаюкать его мать. Может, он пытался понять, почему та, что долго составляла весь его мир, теперь грустит – ведь он появился, а может, еще не мог осознать, сыт он или голоден. Молодая мать – сама совсем еще ребенок, на вид не старше пятнадцати, с еще округлыми детскими щечками и худенькими плечиками – если бы он начал хныкать, не смогла бы его накормить. Ее грудь была перевязана так плотно, чтобы молоко перестало наполнять ее.
– Ты вырастешь сильным и храбрым. И мудрым. Тебе повезло родиться мужчиной. Ты найдешь свою судьбу. – Ребенок на руках тихонько захныкал, и мать, раскачиваясь вперед-назад, попыталась его убаюкать. – Тише-тише. Хочешь историю? Больше мне не придется тебе их рассказывать.
На удивление дитя, причмокнув губками, замолчало.
– В одном государстве был могущественный король. У него был сын и дочь, принцесса Матильда. Однажды, когда принцессе было девять лет, ее отец-король сообщил: ты будешь императрицей, но тебе придется уехать в далекую страну. Ей не хотелось уезжать из родного дома туда, где все было чужим. Принцесса плакала и кричала. Тогда отец сказал: «Если откажешься повиноваться – ты не моя дочь». Страшнее кары он придумать не мог. Для принцессы ее отец был самым могущественным, самым величественным, самым добродетельным. Кто она такая, чтобы оспаривать его волю!.. Утешением служило, что у нее будет свое королевство, только нужно немного подрасти. Пока же она была вправе рассчитывать на должное уважение, но за глаза и в лицо слышала «дурнушка Мод». Не всегда удавалось стерпеть обиду, но она ждала. День свадьбы стал днем ее триумфа, а ночь наполнили боль и отчаянье. Когда муж так скоро потерял к ней интерес, она посчитала это благом. Но потом задумалась: кто она? Дурнушка Мод? Она начинала понимать те вещи, о которых лучше бы не знала. Ее отец… Он не был настолько могуществен – ему приходилось отстаивать свои земли и искать союзы с другими государями, он не был настолько величествен – платой за один из таких союзов стал ее брак. Что касается добродетели, то король и не скрывал своих бастардов. Легко представить гнев принцессы, когда она узнала, что сопровождающий ее в редком путешествии на родину рыцарь – один из таких бастардов. Она постаралась сделать это путешествие для него адом, а он открыл ей истину: она не дурнушка Мод, она императрица Матильда, и не по праву мужа, а по своей сущности. У них была всего одна ночь… Один безумный порыв, когда их словно бросило друг к другу. Такого больше не должно было повториться, но той ночью был зачат ты, мой мальчик. Матильда трепетала, но не от страха, от счастья. Не наказанье, а благословение Божье несло ее дитя. Что касается людских пересудов, то Матильда должна была вернуться к мужу. Возвращалась она не униженной, не побирушкой, просящей, как милостыни, внимания супруга забытой женой, а истинной императрицей. Те, кто раньше говорил «дурнушка», говорили: «Как она величественна». Император услышал хвалебные речи, и Матильде больше не стоило беспокоиться, что кто-то косо посмотрит на ее ребенка или оспорит его права. Был только один секрет, который знала она и некоторые посвященные: наследник империи родится несколько раньше положенного срока. Что в этом такого? Не так часто, но подобное случается. Император сам бы пресекал любые слухи. Как признался он, услышав радостную весть: он болен и скоро, возможно, оставит этот свет, и он потерял надежду на рождение наследника. У Матильды не было соперниц, кроме войны и хворобы императора, долгие годы точивших изнутри и его, и державу. Ты стал бы правителем и принес бы мир, но ты оказался таким нетерпеливым, мой мальчик…
Молодая мать замолчала. Ее сын настолько же несдержан, насколько и она. За несколько месяцев до рождения ребенка она постаралась отдалиться от двора, якобы суета утомляла ее и грозила ребенку. Узнав, что тот единственный, кому она доверяла, кто был отцом ее сына и считался ее сводным братом, находится так близко, но так и не нашел скорейшего способа увидаться с нею, Матильда выместила злость на его молодом секретаре Франциске.
Франциск для всех считался исповедником Матильды, но на деле был посредником между нею и Робертом Глостером. Скромному монаху, не знавшему женщин, пришлось претерпеть некоторые ужасные для него моменты, когда он понял, к чему привела вспышка гнева юной императрицы, но хуже всего пришлось Матильде. Она решила, что умирает, но страшнее смерти было то, что она теряла ребенка.
– Господь милостив, вы живы…
Роберт здесь. Он сам лично смачивал ее губы подкисленной лимоном водой.
– Мой ребенок? Он мертв?
– Он родился раньше срока, но он жив. Мальчик.
– Прикажите его принести, – как ни старалась, но голосу не удавалось придать даже немного властности, получалось тревожно и умоляюще.
– Было милосерднее сказать, что он мертв, но я поклялся говорить вам только правду.
– Он уродлив или искалечен? – Она попыталась подняться, но Роберт почти без усилий заставил ее снова лечь.
– Это самый прекрасный ребенок, но, будь он сыном Генриха, сейчас он был бы просто куском мяса. Ваш сын родился слишком рано, чтобы выдать его за недоношенного. Объявить о нем означает подписать приговор вам.
Деликатность Глостера выводила Матильду из себя. Она готова была кричать и накинуться на него с кулаками.
– Но что с ним будет дальше? – странно, как спокойно это прозвучало.
– Он будет воспитываться как мой сын.
– Мой сын не будет бастардом! – зло прошипела Матильда и осеклась: дай ей Господь силы отречься от своей крови. – Этот ребенок не будет бастардом, – повторила она.
– Я думал об этом. Франциск знает достойную, но бездетную семью. Они будут любить и заботиться о нем, как о родном. Это один из рыцарей…
– Достаточно, – прервала Глостера Матильда. – Вы доверяете вашему монаху – этого достаточно. Принесите мне ребенка. Я должна его увидеть и попрощаться. После этого он будет для меня мертв.
– Вам и ему нужно отдохнуть, – ласково проговорил Глостер.
Против этого Матильде возразить было нечего. Когда она наконец-то увидела своего мальчика, то подумала, что Глостеру действительно стоило опасаться разоблачения: не так много в ее окружении рыжеволосых. И уж точно не ее муж. Когда же мальчик сложил губки в тонкую линию, подобно тому, как это делал Роберт в минуты сосредоточенности или раздумий, то, несмотря на всю печаль момента будущего расставания, юная мать не смогла сдержать улыбку.
– Я хочу побыть с ним наедине, – сказала она Глостеру. Тот не осмелился ей перечить.
Опасаясь, что в последний момент Матильда передумает, или же, как он объяснил, пытаясь разделить ее горе, Глостер по истечении времени, отведенного на прощание, лично принял у нее из рук младенца. Матильда отдала сына отрешенно или даже безразлично. Она не проводила их взглядом, лежала без движения на постели и только редкими взмахами ресниц выдавала, что не спит и не мертва. Мертв ее ребенок. Он родился мертвым. Его никогда не было…
Господне провидение – загадочное явление. Брата Матильды, молодого принца Вильгельма – красивого и благородного, мужественного и ловкого, пустившегося в веселое плавание на судне с величественным названием «Белый корабль», погребла морская пучина. Ее муж, император Священной Римской империи Генрих, пережил его на пять лет.

1125–1127 годы
– Почему я должен говорить «императрица». Если Папа не возлагал на нее корону, то это ложь. А ложь противна Господу.
– Так кто же я? – Матильда сжала кулак и опустила руку, занесенную для пощечины.
Тому, кто посмел дерзко бросить ей в след обвинения, на вид было не более семи-восьми лет. Мальчишка с волосами цвета молодой моркови. Возмущенный, как ему казалось, несправедливостью, он не ожидал, что его слова будут услышаны. На вопрос мальчишка отвечать не собирался. Он только смотрел Матильде в глаза, плотно сжав губы в тонкую линию.
– Твой сын? – Она перевела взгляд выше.
Рыцаря, при котором находился сорванец, Матильда знала. Ричард де л’Эгль, верный друг ее брата. Может, единственный, кто искренне к ней относился, переживал вместе с нею и точно не злословил за спиной, и все только потому, что она была сестра Вильгельма.
– Сын моего друга Гилберта Бекета – Томми. Смышленый парень, но дисциплина ему бы не помешала. Единственный ребенок – вот и балуют. Гилберт поручил сделать из него настоящего рыцаря.
– Ну что же, Томас Бекет, – Матильде пришлось присесть, чтобы смотреть мальчику глаза в глаза, а не сверху вниз. В кошеле на поясе, где обычно сберегают мелкие деньги, у Матильды были цукаты и засахаренные орехи, которыми она любила время от времени полакомиться. Несколько из них теперь лежали на ее ладони. – Раз тебе так претит мой титул, то можешь звать меня просто: «Мод».
Томми пребывал в нерешительности: его вроде бы подкупали, но на его условиях. От дочери короля Генриха, славящейся злобным нравом, подобная доброта выглядела как подвох. Или же лгала молва. Томми забрал сладости и зажал в кулачке.
– Могу я просить подобной милости и для себя? – спросил его наставник.
Матильда резко встала.
– Ему позволено, тебе нет.
Она преодолела огромный соблазн: запустить ладонь в рыжую шевелюру Томаса – погладить, приласкать. Никто не должен видеть ее смущения, или пусть решат, что оно вызвано общением с молодым рыцарем. В отличие от свояченицы, императрица Матильда после смерти мужа не собиралась хоронить себя в монастыре. Сейчас, когда мужчины, как собаки перед большой охотой или мясной костью – борьбой за трон, застыли в ожидании, для нее был хороший шанс найти себе достойного мужа: и им мог стать овдовевший после крушения «Белого корабля» Ричард. Только вот этот мальчик… Тому, кого забыла, сейчас бы было семь лет, и у него были бы рыжие волосы. Если в каждом рыжеволосом ребенке видеть того, от кого когда-то отказалась, то можно сойти с ума. Могло ли быть так, что Томми Бекет попался ей на глаза не случайно? Кое-кто причастный к тайне мог все прояснить. И именно на встречу с ним она направлялась. Молодой монах Франциск, доверенное лицо и секретарь Роберта Глостера, при встрече с ней обронил фразу: «Молитвы приятны Господу пополудни». Для кого слова без смысла, а для Матильды –условный знак: в полдень Глостер ожидает ее в часовне.
– Так что же: наш дядя Роберт Короткие Штаны, кузен Вильгельм или кузен Стефан? Кому из них ты принесешь оммаж? Или же ты знаешь другого, более достойного кандидата?
Матильда догадывалась, о чем может пойти разговор. Если о мятежном кузене Вильгельме Клитоне или о верном и послушном Стефане Блуаском как о претендентах на престол говорили громко, то были такие, кто тихо произносили другое имя – Роберт Глостер. Сын короля Генриха – бастард, но и их дед великий Вильгельм Завоеватель не мог похвастаться законностью рождения. Матильда согласна была поддержать брата, но если бы он, вспомнив прошлое, попытался вынудить ее к этому шантажом, то у нее имелись средства, как умерить его амбиции навеки.
– Ты права, императрица. Я преклоню колени перед истинным наследником короля Генриха. – То, что он сделал, было яснее любых слов. Преклонив колено, Роберт сложил руки ладонь к ладони и вытянул их чуть вверх. Матильда осознавала, что, охватив их руками, соглашается на нечто безумное, невероятное по своей дерзости. Голова кружилась, как от выпитого вина. Роберт встал на ноги, и они довершили договор поцелуем в губы.
Последовавшая за разговором ночь для Матильды прошла без сна. Роберт прав: она дочь своего отца и вправе наследовать престол, но она женщина. Однако и требования кузена Стефана исходят из права его матери Аделы Нормандской, младшей дочери Вильгельма Завоевателя. Женщины! Значит, будет справедливо, если Матильда сохранит наследство отца для того, кто, возможно, придет – для собственного сына. Но если на это не будет согласия короля Генриха, то ее планы так и останутся мечтами. Ждать, пока представится благоприятная возможность – терять попусту время. Уже на следующий день Матильда постаралась остаться с отцом наедине для посвящения в заговор.
– Ты еще не объявил Стефана своим наследником, – не спрашивала, утверждала Матильда.
– Мне придется рано или поздно это сделать, – хмуро проворчал король Генрих, залпом опорожняя бокал и вытирая рукавом рот. Так и не оправившись после смерти сына, он постоянно прибывал в скверном настроении, предпочитая заглушать боль утраты вином. Это только подогревало кривотолки: Генрих не проживет долго – тоска по сыну сведет его в могилу.
– Не знала, что племянник тебе ближе родной дочери, – Матильда сердито глянула на виночерпия, и тот отступил на шаг, не решаясь вновь наполнить бокал государя.
– Что замер? – прикрикнул Генрих на слугу. – Дочь не удержит в руках меч! – сказал он с отчаяньем кубку – не Матильде.
– Но при мудром выборе за ее спиной станут тысячи людей с мечами. Тебе ли не знать это. К тому же дочь родит тебе внука. Твой род не прервется. – Она прикоснулась к ладони отца.
Он не потянулся за вином, замер, о чем-то задумавшись.
– После того, что случилось с твоим первенцем, ты могла стать бесплодна.
Сомнения отца резанули больнее ножа.
– Ты убедишься, что это не так.
Трудно представить, что отец не обдумывал подобного выхода из сложившегося положения. Он слишком ретиво взялся за исполнение их плана. Призрак «Белого корабля» отступал, Генрих снова оживился и, объявляя о своем решении оставить престол за дочерью, выглядел подбоченившимся и помолодевшим – как тот, кто невероятным способом выиграл смертельную битву, не пролив ни капли крови. Весна сменилась летом, и тайное стало явным. Матильда с гордостью, но и с некоторым беспокойством всматривалась в лица баронов, вынужденных приносить присягу женщине. Не смея устроить открытый бунт, они переглядывались, обмениваясь короткими приглушенными речами. Тот, кто действительно мог себя считать обделенным, – кузен Стефан – вел себя более чем достойно, ни словом, ни взглядом не высказав недовольства. Только личина, несколькими часами позже поймет Матильда, мельком взглянув на супругу Стефана, нареченную тем же именем, что и она – Матильда. Корона прошла мимо головы графини Булони – пусть плачет. У императрицы Матильды эта курица, рядящаяся в перья райской пташки, не вызывала никакого сочувствия.
Как еще встрепенется воронье, когда услышат весть о ее браке с Анжуйцем. Прямая, несгибаемая, как меч, крепко сжимая подлокотники кресла, Матильда слушала перепевы лютни. Очередная черта в ее жизни проходила через борт корабля. Она прощалась с Англией, Ричардом де л’Эглем и рыжим Томми Бекетом.

1128-1133 годы
Когда-то принцесса Мод не смогла оценить мудрый выбор отца, важность для себя и государства заключения брачного союза с императором Генрихом. Девочка, узнав о разлуке с родней, вымещала гнев на игрушках, сломав, что можно было сломать. Двадцати шести лет от роду императрица Матильда, будущая английская королева, обещала принять любой выбор отца тихо и с благодарным смирением. Когда же король Генрих сообщил, кто станет ее мужем, то сдержаться не смогла.
– Он даже не граф!
Ни о каком шитье и речи не могло быть. Матильда нервно скомкала в руках почти готовую рубаху.
– Но скоро станет! – Отец, довольный заключенной, как он считал, выгодной сделкой, рассевшись в вольготной позе, потирал ладонями колени.
После императора выйти замуж за сына графа? Матильда не разделяла отцовской радости.
– Ему всего пятнадцать лет!
– И что с того? Жоффруа не просто так получил прозвище Красивый. Думаю, как сделать тебе ребенка, должен знать, а если нет, то научишь.
Матильда залилась краской от гнева и стыда.
– Так ты подбирал его как жеребца для породистой кобылы?
– Я выбирал руку и меч, которые защитят мою дочь и внуков. И неплохо было бы, если бы моя глупая дочь могла направить его куда нужно, – Генрих явно был обижен, что его усилия оценили подобным образом.
Не желая слушать жалобы и упреки, он покинул покои дочери. Императрица Матильда швырнула шитье на пол и пнула его ногой. После императора – сын графа, сопляк, который младше ее более чем на десять лет. Матильду поднимут на смех, а вместе с нею и короля Генриха. Но разве у нее был выбор? «Смирись», – приказала себе Матильда.
Как и водится для середины июня, стояла невыносимая жара. Но когда Жоффруа Анжуйский и Матильда произносили брачные клятвы, небеса разверзлись и оросили землю настоящим потопом. Отец новобрачного Фульк, граф Анжу, да и ее собственный, были уверены: добрый знак. Вода напитает истомленную землю и даст богатый урожай. Эта попытка породнить два дома будет намного успешней первой.
Матильда не разделяла их радостей, сравнивая ее первую свадьбу и нынешнюю. Тогда было так холодно – сейчас изнывающая жара, сменившаяся ненастьем. Этот пир был намного скромнее, чем тот, которым чествовали императора Генриха и его молодую жену. Тогда юной Матильде приходилось поднимать взор, чтобы взглянуть на лицо мужа, нынешний муж был ниже ее на полголовы. Он был смазлив, но тонкие черты и едва прорезающаяся бородка скорее раздражали ее, чем прельщали. Когда же настало время новобрачным остаться наедине, он оказался настолько беспомощным, что Матильде самой пришлось его возбуждать и направлять. Благодарности за это от супруга не стоило ожидать. Матильде показалось, что, подтвердив их брак, он остался недоволен. Впрочем, ей не было дела до оскорбленных чувств мальчика-мужа. Если этот раз окажется удачным, ему не придется больше насиловать себя и делить с нею ложе. Они лежали каждый на своей половине кровати, распределенной обрядом первой ночи, чтобы зачать мальчика – слева муж, справа жена, – каждый без сна. Слишком много вина выпила Матильда на свадебном пиру, иначе не глотала сейчас бы слезы, как и в свою первую брачную ночь – тогда от боли и отчаянья, теперь от непонятной обреченности. Какая она отражается в глазах мужа? Дурнушка Мод? У той было, по крайней мере, одно преимущество – молодость. А что сейчас: несчастного ягненка Жоффруа кинули в зубы злой старой волчицы Матильды. До нее нет никакого дела – значит, и она не должна никого жалеть. Ей не дано познать настоящую любовь и привязанность, но и своего отдавать она не намерена. Пусть не любит, пусть даже ненавидит, но для него она тоже всего лишь средство возвышения. Мальчиком не так и сложно будет управлять, решила она, и ошиблась.
С мужем они были, как металл и кремень – одно прикосновение и полетят искры. Желая наладить хотя бы дружеские отношения с Жоффруа, Матильда предложила соглашение, которое ей казалось взаимовыгодным.
– После рождения сына я не стану заставлять тебя делить со мной ложе. Можешь спать с тем, кто тебе приятен.
Притом, что она давала ему абсолютную свободу, такой реакции от Жоффруа она не ожидала. Матильде показалось, что он готов ее ударить, но сдерживается из последних сил.
– Ты не смеешь мне указывать, женщина!
– Глупый юнец! Если тебе нужна корона Англии – будешь слушаться! – стоило сдержаться, но гнев завладел разумом.
– Если тебе нужно только мое семя, то ты его не получишь, – Жоффруа прищурился, скулы выступили и побледнели. Слова он бросал, как жалил. – Пока не научишься уважать мужа.
Он ушел, а Матильда до боли в боку смеялась ему вслед.
С этого разговора разразилась настоящая война. Матильда и Жоффруа либо не замечали друг друга, либо обменивались колкостями, почувствовав слабость кого-либо. Вмешательство графа Фулька, когда он встал на сторону невестки, только добавило жару. Люди в домашнем хозяйстве графа начинали разбиваться на два лагеря – старшего сына или его жены; начинали расходиться сплетни и домыслы, которые невозможно было удержать в кругу близких. «Я говорил, что ничего путного из этой затеи не получится», – махнул рукой Фульк. Тогда Матильда не придала значения его словам.
Война достигла апогея, когда Матильда застала своего дражайшего супруга в обществе шлюх. Когда приказом Матильды гулящих девок выкидывали из замка, Жоффруа не особо возражал, но только сыпал насмешками о ревности любящей супруги, которая бережет его, как не каждая мать своего сына.
Ночью Матильду разбудил громкий стук в дверь.
– Открывай! Из-за тебя я не получил удовлетворения. Так исправляй содеянное.
Он был пьян. Никаких сомнений.
– Убирайся!
– Может, это единственный шанс твоему лону принять мое семя, – последовал очередной удар. – Я могу взять тебя силой, и даже церковь одобрит.
– Можешь, – спокойно, но громко ответила Матильда. – Но если твое семя приживется, я выжгу его спорыньей.
Последний удар оказался настолько сильным, что, казалось, дверной косяк дрогнул. А дальше – тишина. Матильда забеспокоилась – ее непутевый муж мог сейчас сломать никак не дверь, а какую-то часть тела. Она уже почти отодвинула защелку, когда услышала голос Рауля, управляющего замка в Анжу.
– Пойдемте, милорд.
Жоффруа всхлипнул совсем как ребенок. Неприятное зрелище, которое львенок, несомненно, посчитает позором. Матильда так и не открыла дверь. Несмотря на сыпавшиеся оскорбления, она впервые в мыслях сравнила мужа со зверями, красовавшимися у него на щите, а не с цветком, которым Жоффруа украшал свой шлем. Язвительно фыркнув однажды: «Плантагенет», Матильда превратила название безобидного цветка в прозвище, чтобы уколоть мужа не хуже полюбившейся ему колючки. Тот же назло ей стал упорен в своей причуде.
Утром Матильда обнаружила в замке возню, присущую сборам к дальней дороге. Ее негодованию не было предела, когда она узнала, что уехать придется ей. Муж фактически возвращал ее обратно отцу, отправляя с земель Анжуйского графства в Руан. Она надеялась потянуть время, ожидая ответа от графа Фулька, но тот пришел слишком быстро: «Так будет лучше для всех». Без такого союзника война Матильды против Жоффруа была проиграна.
К чести мужа, он не ограничивал ее в средствах. Ссылка на деле выявилась почти наградой. Она могла быть сама себе госпожой, вести хозяйство по собственной воле и жить по собственному желанию, устраивать пиры и охоту для своих гостей. От них она и узнавала новости. Граф Фульк отказался от земель и титула в пользу старшего сына и отправился в Иерусалим ради других, более соблазнительных перспектив. Так что Матильда с этих пор могла именовать себя графиня Анжуйская. Бароны, воспользовавшись юностью молодого графа, устроили мятеж, но Жоффруа оказался крепким орешком. Восстание было подавлено. Король Генрих присылал Матильде гневные послания: если она не вернется к мужу и не исполнит обещание, он лично притащит ее к наглому юнцу за косы и запрет в одной комнате до тех пор, пока тот не сделает ее брюхатой. Маленькие птички щебетали, что дело не только в Матильде. «Наглый юнец» поднял перед тестем вопрос о своем статусе в Англии и Нормандии. Расклад игры становился ясен как никогда: Жоффруа нужна была власть, отцу нужен был наследник и защита на юге, что нужно было Матильде – как всегда, не интересовало никого. Между прочим, те же самые птички донесли, что в делах любовных Жоффруа также сопутствовала удача. Его любовница родила сына, а он его признал.
После такого известия Матильда сделала то, что давно планировала, но постоянно откладывала: совершить паломничество в аббатство Фонтевро, куда удалилась вдова Вильгельма и сестра Жоффруа Матильда и где она стала матерью-настоятельницей.
– Вот уж точно – двое из одной глины, – грустно усмехнулась Матильда Анжуйская. – Оба такие упрямцы.
Она была так похожа на брата: тот же разрез миндалевидных глаз и длинные густые ресницы, та же четко очерченная линия чувственных губ, прямой нос, и ямочки на щеках, когда улыбаются. Незадачливая жена мотнула головой, отгоняя навязчивый образ.
– В этот раз из затеи наших отцов ничего путного не выйдет.
– А что, если я тебе скажу, что затея шла совсем не от Фулька. Подобный союз скорее пощечина нормандским баронам, нежели способ примирения. Отец это понимал и скорее ответил бы отказом, если бы не наваждение Жоффруа. Именно с ним начал переговоры король Генрих, а отцу пришлось смириться.
– С безусым юнцом? Но что он ему предложил такое, чтобы он согласился взять в жены женщину чуть ли не вдвое старше него. Ах да! Корону Англии и Нормандию!
Другая Матильда только покачала головой.
– А если ему нужна та, которую когда-то давно он поклялся оберегать?
– И при каких же обстоятельствах была дана подобная клятва? – фыркнула императрица Матильда.
Ее собеседница не стала отвечать колкостью на колкость, голос ее был спокойным, а речь плавной.
– Жоффруа ревновал меня к будущему мужу и злился, что гадкий принц Вильгельм отнимал его сестру. На нашей свадьбе, среди общего веселья он нашел ту, в чьих глазах была тоска.
– Я надеялась, что никто не видит скрытых за натянутой улыбкой слез, – призналась Матильда. – Но это вовсе не потому, что я не желала брату и тебе счастья.
Это была полуправда. Тогда она смотрела на брата и его молодую жену и с горечью понимала, что ей не суждено получить хоть толику любви и нежности от мужчины, с которым ее связала судьба. Матильда испугалась: может, это она невольно привлекла последующие несчастья.
– Я знаю. Ты потеряла ребенка. Вильгельм сказал мне. Нам надо было окружить тебя заботой и вниманием, чтобы хоть на миг горе исчезло с твоего сердца, но в дни, наполненные солнцем, мы словно не замечаем чужих страданий. Но после пережитой бури взор как никогда ясен. Прости меня, – мать-настоятельница накрыла своей ладонью ладонь Матильды. Та дернулась, но руку не отняла.
– Жоффруа… – напомнила она.
– Я пришла его утешить. Может, даже немного подтрунить над его печалью. Но мой младший брат… Он казался не по годам разумным. «Я отпускаю тебя. Я нашел ту, с которой мы тоже из одной глины, как ты со своим Вильгельмом», – сказал он тогда.
– Сколько же ему было? Лет шесть? Дети не имеют греховных помыслов, и память у них короткая, – возразила императрица Матильда.
– Так и есть. Если сначала женщина, которую он встретил, была просто другом, а чувство – невинной игрой в рыцаря и даму, то позже, с периодом возмужания и появления совсем иных, плотских позывов, образ «босоногой императрицы» превратился в некое марево, в ту самую идеальную женщину, которую он возжелал.
– «Босоногая императрица»? Твой братец слишком болтлив. К тому же прошло столько времени, его идеальный образ мог разбиться от образа меня реальной.
– Разве не проще тебе самой прояснить ситуацию? Мне казалось, ты из тех, кто не привык сомневаться, – Матильда Анжуйская выпрямилась и строго посмотрела на золовку.
Разговор был окончен. Оставались некоторые формальные слова прощания, и Матильда отправилась в свою келью. Воспоминания о днях десятилетней давности оказались расплывчатыми и смутными. Это было на свадьбе ее брата Вильгельма и Матильды Анжуйской. Сама же она присутствовала в качестве особо почетного гостя. Держалась особняком, потому и пошли разговоры о ее надменности. Все произошло на третий день празднования. Молодых наконец-то уложили на одно ложе для исполнения финальной, сакральной части заключенного брачного договора. Гости устали от танцев, еды, питья и веселья, но оставалось еще ждать утра, когда особо приближенные к молодым объявят: жена была невинна, муж не обделен мужской силой и достаточно умел, и предъявят доказательства – свершилось!
Матильду предстоящая суета интересовала меньше, чем распевающий где-то в кусте роз соловей. Она могла побыть наедине с собой – и это было хорошо. Рассвет только-только собирался светлым проблеском на востоке, но трава уже покрылась капельками росы. Матильда позволила себе непозволительную слабость, стащив туфельки и шоссы, задрав подолы, прошлась босой по влажной траве. Потом она присела на лавку, и оказалось, что в этой отдаленной части сада она не одна. Очень скоро компанию ей составил мальчик, возможно сын кого-то из баронов, она не спрашивала. Его давно пора было уложить спать, но, похоже, он, как и Матильда, воспользовался возможностью улизнуть от некоторых свойственных его возрасту обязанностей. Такой сосед ей совсем не мешал. Они о чем-то болтали, но она не помнила, о чем именно – просто случайная ненавязчивая встреча, не стоящая даже того, чтобы внимательно разглядеть собеседника. Посреди разговора мальчик вдруг вскочил и куда-то умчался. Становилось прохладно, и Матильда собралась уходить, когда бегом, зажимая в руке сорванную цветущую веточку, возвратился ее спутник.
– Когда я стану старше, я пойду войной на твоего мужа, убью его и заберу тебя себе, – пообещал новоявленный маленький герой.
Она наклонилась и позволила вплести цветок в волосы. Это была веточка дрока… Это был Жоффруа… И позже, не опускаясь до пустых слов, он давал знак Матильде, что верен своей клятве. Она же оказалась слепа, и собственными руками вырыла между ними непреодолимый ров, и он только углубился за два года разлуки. Тем не менее процессия императрицы Матильды в Руан не вернулась, направившись в Анжу.
– Что тебе нужно?
Ее муж, уже не мальчик: за два года он стал выше и шире в плечах, лицо утратило детскую мягкость, обретая черты опытного война. Это был самый прекрасный и желанный мужчина, какого создавал господь. И он принадлежал ей, а она ему.
– Напомнить тебе, что у тебя есть жена.
Жена, от которой он может легко избавиться. После всего происшедшего церковь легко даст развод, предпочитая союзу, что так и не состоялся, союз, существующий и дающий плоды.
Ее муж встал и сделал шаг по направлению к ней, и сердце Матильды затрепетало, словно она была неопытной девицей, впервые узнавшая любовные томления. Жоффруа наверняка чувствовал ее смятение. С ответом он не торопился и позволил себе вольность – приподнять ее подбородок, чтобы взглянуть глаза в глаза.
– Долгий путь ты проделала, жена моя.
При общении камня с металлом – вспыхнет такой пожар, стоит только подложить сухой трут…
Еще не успели в покоях Матильды расставить все сундуки, как явился Жоффруа. Он повалил ее на кровать и овладел быстро и грубо, не стараясь избавить обоих от всей одежды, не обращая внимания на присутствие свидетелей. Если таким оказалось наказание Матильды, она готова была стерпеть. Скоро за этим последовала награда, когда они оба, лаская и изучая друг друга, достигли высшего блаженства слияния мужчины и женщины.
Утомленная, но довольная, Матильда лежала на животе, опустив подбородок на сложенные одна на другую ладони. Кое-кто не знал усталости: ее спину очень мягко поглаживала мужская ладонь, исследуя каждый позвонок, от лопаток до поясницы. Когда прыткие пальцы добрались до ложбинки ягодиц, Матильда прикусила губу, чтобы не застонать.
– Я прикажу изгнать Аделаиду и бастарда. – Губы Жоффруа почти касались ее уха, от его голоса по телу побежали мурашки.
Рискуя навлечь гнев мужа, Матильда нашла силы возразить.
– Нет. Я уже решила, что Аделаида станет моей дамой. – Хорошенькая, но глупенькая любовница мужа особой опасности их браку не представляла. Ее не особо влиятельная родня также вряд ли станет строить опасные козни, но все-таки лучше держать их при себе ненадежными друзьями, чем озлившимися врагами. – А твой сын станет нашему сыну товарищам по играм, а позже верным человеком и опорой.
– Нашему сыну? Уже? – Голос Жоффруа с по-кошачьи вкрадчивого стал недоверчивым и обиженным, как у капризного ребенка, которому собираются в чем-то отказать.
– Не так скоро, Плантагенет! Тебе еще придется потрудиться!
– Раз так… – Он перевернул ее на спину и подмял под себя.

Весна 1134 года
– Какой же ты беспокойный, Жоффруа, – Матильда возложила ладони на свой огромный, просто-таки выпирающий живот. – Весь в своего отца.
– Зачем было покидать покои? Хочешь убить и себя и ребенка? – ворчал король Генрих не сердито, а по-доброму, балуя у себя на коленях годовалого внука, названного в честь него – Генрихом.
Беременность проходила сложно, но как можно было усидеть в четырех стенах, когда погода стояла такая чудная: уже не холод, еще не жара. Птицы солировали божественными трелями. Пчелы, собирающие мед с цветущей яблони, под которой установили кресло Матильды, гудели, создавая умиротворяющий аккомпанемент. Музыка даже самых сладкоголосых трубадуров не сравнится с простой музыкой жизни. На самые изысканные и красочные гобелены невозможно взирать так долго, как на картину возни деда с долгожданным внуком.
– С моими сыновьями все будет хорошо, – закрыв глаза, она приподняла лицо к солнцу, принимая благодатные теплые лучи.
– А ты уже все решила? Может, я бы хотел еще понянчить внучку. Да и Генриху нужна сестра, – седовласый Генрих корчил гримасы, смеша младенца Генриха, а заодно поучал дочь.
В одном деле Матильда хотела просить отца проявить свое влияние, только нужно было дождаться подходящего момента. Матильда не предполагала, что такой момент наступить так скоро. Как удачно все же она вышла в сад.
– У вас уже могла бы быть внучка, а Генриху сначала старшая сестра, а позже верная жена. Мне она была бы дочерью, если не по крови, то позже по общим внукам с Генрихом.
– Я не стану переубеждать Вильгельма Аквитанского, если ты об этом, лиса, – голос отца не изменился, и в нем не было гнева, но все-таки это означал твердый отказ.
– Это был бы взаимовыгодный союз, – возразила Матильда. – Разве внук иерусалимского короля и короля английского не достойный муж для дочери герцога Аквитанского? В конце концов, Алиенора и сама когда-нибудь увенчает свою головку короной.
– Все так, но пока у Вильгельма не родился наследник, Аквитания остается за его старшей дочерью. Забрав ее, вы не просто заключаете союз, а получаете заложника.
– Ты сам сказал, что у Вильгельма еще может родиться наследник. Говорить о том, что мы с мужем собираемся присоединить Аквитанию к землям нашего сына, преждевременно и неразумно. Но даже если Вильгельм, оплакивая смерть любимой жены и сына, так и не решится повторно сочетаться браком, разве не лучше будет, чтобы будущее его дочери не решалось злобой жадных волков, которые обязательно сбегутся на такой лакомый кусочек? – Правда с маленькой примесью лжи: солнечная Аквитания сияла бы бриллиантом в короне ее сына Генриха, но Матильде и правда запала в душу бойкая маленькая кокетка Алиенора, настолько, что даже сейчас она готова была назвать ее дочерью и наблюдать за тем, как девочка расцветает в девушку, а позже в женщину.
– Дети, дети, все они торопятся. Все хотят получить сразу, – снова как бы к внуку обратился король Генрих. – Как вас оставить?
– Тогда зачем тебе нас покидать? Что тебе делать в дождливой Англии? Разве Нормандии не нужна твоя рука, а нам с Жоффруа – совет и наставление? – Матильда попыталась выпрямиться, опираясь о резные подлокотники, но как только она чуть повысила голос и сделала резкое движение, ребенок в ее лоне снова дал о себе знать пинком ножки, и ей пришлось откинуться на спинку кресла.
– Возможно, ты и права… – настало время кормить маленького Генриха, и старший Генрих с сожалением передал его на руки кормилице.
«Я знаю, что права». То, что отец колебался, означает, что он примет решение в угоду Матильде. Она в свою очередь возьмет то, что так не хватало ей в детстве, пусть и через сыновей – его внимание. Все будет так, как суждено, и так как желает она. Отец будет править еще долго, а после него королем станет ее сын Генрих. Ничто не помешает ему взойти на трон. В год, когда Матильда и Жоффруа примирились, и в год рождения их первенца отец снова потребовал у баронов принести присягу верности Матильде. Если даже бывший претендент на корону кузен Стефан дал клятву покорно и безропотно, что уже говорить об остальных. Генриху нужна достойная партия, а им нужны союзники. Если герцог Аквитанский окажется настолько несговорчивым, то найдутся и другие невесты. Алиенора достигла того возраста, когда сама Матильда была отлучена от родного дома, тогда как Констанция Французская больше подходит Генриху по возрасту. Все будет так, как задумано. После всего, через что императрице Матильде прошлось пройти, она заслуживает спокойствия и мира. Все они заслуживают.

Декабрь 1175 года
Как тогда, было начало зимы. Как тогда, Франциск появился внезапно. Прошло без малого сорок лет, и в этот раз у него на руках не было покинутого младенца, но визит такого важного человека при дворе в Кингсбриджский монастырь кое-что должно было значить.
– Только не говори, что принес известие: у нас новый король.
После тех событий, когда братья безуспешно взялись за дело переговоров между королем Генрихом и архиепископом Кентерберийским Томасом Бекетом, прошло пять лет. То, что Франциск не искал специально встреч, а появлялся внезапно – чаще всего, когда помощь необходима была ему, а точнее тому делу, которому он служил, – удивления не вызывало, потому и принял его Филип насторожено. «Суета для молодых», – решил он, оставляя свой пост приора. И вот Франциск явился снова, с явным намерением поколебать сей твердый устой.
– Король Генрих в добром здравии, королева и их дети также. Я просто приехал увидеть тебя. Скорее всего, в последний раз, – проворчал Франциск.
Время сказалось не только на характере Филипа – он считал, что он слишком ленив, но и на легком на подъем, неунывающем Франциске. Филип впервые заметил у младшего брата проявление обычного для стариков брюзжания.
Как и сорок лет назад, они шли по дорожке монастырского сада. Чтобы избежать тягостного молчания, Филип заговорил. Он рассказывал об успехах найденыша Франциска, сменившего Филипа, Джонатана, о ярмарке шерсти на кингсбриджском рынке, об урожаях, как-то само собой вспомнил былые дни и даже историю появления на свет Томаса, нынешнего графа Ширинга. Во время этого рассказа Франциск оживился.
– Рыжий Томас? Надо же, сколько совпадений.
Рассказ Франциска был гораздо короче рассказа старшего брата. Без лишних эмоций он раскрывал греховную тайну того, чьей мученической смерти Филип стал свидетелем, того, кого уже он почитал за святого.
– Невозможно, – Филип продолжал идти, пытаясь осознать то, что сейчас услышал. Он надавил пальцами на виски, пока не почувствовал боль. Сорок лет назад, вовлекая в заговор против своего хозяина Роберта Глостера, Франциск сказал: «Мне очень жаль, что пришлось обратиться к тебе». Теперь, переложив частично тяжесть хранимой тайны на плечи старшего брата, он умолк, оставляя Филипа с его раздумьями. Только ли благом для церкви руководствовался Франциск, когда предавал Глостера? – Невозможно, – повторил он. – Императрица Матильда… Она знала?
– Роберт Глостер предположил, что Мод, оказавшись в Англии, предпримет действия по поиску первенца. Именно потому именно я поставлен был за ней следить. Оказалось, даже Глостер не знал полностью эту женщину. Там, где кто-то пошел бы окольным путем, она действовала прямо. Случай подвернулся сам собой. Тогда в Линкольне, когда ты оказался в плену скоттов, а выкуп за твою свободу оказался непомерным, мне пришлось обратиться к Мод. «Чем готов откупиться ты, заставляя меня забирать у голодных собак лакомую кость?» – спросила она и назвала свою цену – нарушение клятвы молчания. И знаешь что? Услышав правду, она сказала: «Сердце меня не обмануло».
– А ты также получил возможность в будущем обеспечить себе место при дворе Матильды, а позже ее сына, – не сдержал упрека Филип.
– Почему бы и нет, – коротко ответил Франциск. – Мои ноги уже не так сильны и не выдерживают таких прогулок.
Филип оставил его замечание без внимания. Когда архиепископа Кентерберийского обвинили в смерти любимого сына императрицы Вильгельма, якобы тот разбил ему сердце, запретив брак с возлюбленной Изабеллой де Варен, Матильда, даже обладая огромным влиянием на детей, все же оказалась на стороне Томаса Бекета. Обширные земли Изабеллы все равно оказались у брата короля, пусть не родного, а бастарда: лояльность должна вознаграждаться. Кто-то после такого наверняка решил, что у императрицы сердце из камня. А ведь, возможно, не только разумом она руководствовалась, пытаясь примирить старшего сына Генриха и Томаса Бекета. Старшего сына…
Последняя догадка заставила его остановиться и встрепенуться.
– Кажется, я понял тогда, что ты имел в виду, говоря: «Он явно метит на королевский трон». Неужели Томас Бекет каким-то образом раскрыл правду?
Оказалось, Филип, не замечая того, ускорил шаг, а Франциск несколько отстал, и ему пришлось догонять брата.
– Не стоит придавать такое значение тому, что я говорил. По крайней мере, ум Мод достался не детям от Жоффруа.
– Каин и Авель, – глубокомысленно изрек Филип.
– Скорее, Исав и Иаков, – после таких нежданных выводов Филипа, а также после небольшой погони за братом к Франциску вернулось его обычное бодрое расположение, или же он, проговорив то, что вынужден был скрывать почти всю жизнь, получил облегчение исповеди. – Генрих ценил Томаса Бекета, но упрямства обоим было не занимать. А Генриху еще и горячности. Бросив гневное: «Кто бы избавил меня от этого попа», он и не предполагал, что найдутся исполнительные дураки, так буквально воспринявшие его слова. Если тебе так легче думать, то пусть это будет последней искупительной жертвой за мир, за благополучие, за справедливость.
– После всей пролитой крови, после всех смертей, все кто выжил, все кто родился и родится на этой многострадальной земле – мы все этого заслуживаем, – согласился Филип, глядя в небо, словно пытаясь найти подтверждения неоспоримой истине.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Императрица Мод

---

Утащила версалевский моб у  Снук

А какой ваш любимый момент в Версале в гифках?

Как бы много, но вот с этого отдельно любуюсь



- Кто там шуршит?
- Это король.
- Король, иди в...

@темы: Версаль

---

А вот, что у меня еще есть. Трофей с ФБ. Чудесная иллюстрация от  Maen

В одной из игр платой за проигрыш для Элинор стало то, что она была обязана принять в дар от короля Эдуарда серебряный браслет. Она его взяла, но надевать не стала.

Такое пренебрежение к королевскому вниманию не осталось незамеченным Эдуардом, и в следующее их полуночное заседание он обратился к ней с упреком.

@темы: ФБ, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor

---

Получить новогоднее предсказание из Диканьки!
Другие тесты от Ланы Тайгес

---

Название: Клятва
Автор: Roksan de Clare
Бета: Kage Tsukiyama
Исторический период: июнь 1134 года
Размер: мини, 1328 слов
Пейринг/Персонажи: императрица Матильда (Матильда Английская) / Жоффруа V Красивый, король Англии Генрих I Боклерк, Генрих Плантагенет (будущий король Англии Генрих II).
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: оказавшись на пороге смерти, она принимает решение
Примечание: на заявку: "Плантагенетов, пожалуйста".

Жарко. Нестерпимо жарко. Как может быть жарко в аду. А может, это и есть ад, куда она попала без исповеди и покаяния? И стоящая рядом женщина совсем не повитуха, а демон, призванный мучать и терзать ее? Нет, эта женщина не демон, она делает, что может, пытаясь извлечь дитя, но тщетно.
Матильда, графиня Анжуйская по второму браку, по первому Королева Римлян, дочь короля Англии Генриха Боклера, умирала. Может, так и суждено ей, так к лучшему для нее самой, уйти сейчас.
В девять лет, когда Матильда оказалась на земле будущего мужа, первое, что он сделал – отослал всех людей, сопровождающих ее, забрать все мелочи, которые могли напоминать ей о доме. Потом уже она поняла, что таким образом он пытался привязать к себе строптивую принцессу. Император Генрих не был плохим мужем. Он ждал, а когда она пришла к нему сама, то учил ее тому, что знал сам. Позволял вершить суды и путешествовать. Матильда могла стать ему хорошей женой, могла после продолжить его дело, если бы только у нее тогда родился ребенок. Даже бездетной она могла остаться в Германии, уйти в монастырь или сохранить корону, согласившись с претендентом в мужья, независимо от ее желаний. Матильда разом отсекла прошлое, оставляя свои поместья и императорские символы врагу императора Генриха Лотарю Суплимбургу. Себе она оставила самую малость: золота и драгоценностей как положено королеве, корону мужа и святую реликвию — руку апостола Иакова. Может, Господь, как и захвативший престол новый император, считает, что они не принадлежат ей, и она их попросту украла?
Если бы могла, Матильда засмеялась, но вместо этого новый приступ разрывающей боли и новый крик.
Она всего лишь стремилась вернуться на родину, которую она помнила обетованным краем. Оказалось: Англия стала для нее чужой — что земля, что обычаи, что люди. Она просто хотела быть женой и матерью и вдруг не заметила, как сама же начала борьбу за английский трон. Сначала она думала, что власть будет стоить ей счастья. Так и было, но только у них с молодым мужем утихли бури, и засияло солнце, как все разрушит смерть. Все справедливо. Корона Англии перейдет от дела к внуку, ее золотому мальчику Генриху. Она выполнила свой долг и может удалиться в вечный покой… Покой… Пусть бы уже скорее настал этот покой.
— Я могу извлечь ребенка особым способом.
Мелла… Повитуху зовут Мелла. Удивительно, что Матильда помнит такую мелочь. Мелла не говорит, какую цену за это заплатит ее подопечная, но это уже не важно.
— Делай, что должна, — удивительно, как из ее пересохшего горла могут еще исходить слова. — Скажи моему мужу и отцу: я желаю быть похоронена в аббатстве Бэк.
Скорей бы лежать под могильной плитой в тихом благословенном месте и не знать больше боли. Какая несправедливость, что даже свою смерть она не может принять без согласования мужчин!
— Что ты надумала, глупая девчонка?! — скорее Матильда готова была услышать глас святого Петра, чем своего отца. Он любит ее, не желает отпускать, будет оплакивать ее даже более, чем ее единокровного брата Вильгельма. Матильда закрыла глаза, ее душа готова была воспарить на небо, но следующие слова вернула ее обратно в тело. — Ты пока ничего не сотворила, чтобы о тебе сказали: святая. Хочешь, чтобы говорили: грешница, о которой надо молиться? Чем тебе не угодил Руанский собор?
Обида, глубокая и безбрежная, как море, невыносимая, даже детская, усиленная слабостью и беспомощностью, захлестнула Матильду. Если бы могла, она бы заплакала. Она бы сказала что-то язвительное, но ее хватило только прошептать.
— Бэк.
— Руан! — безапелляционно заявил отец. — Там тебе будет хорошо. Правда, сынок?
Матильда перевела взгляд от отца на того, кто сидел по ту сторону . Ее муж. Жоффруа. Зачем он здесь?
Разжав кулак со скомканной простыней, она протянула к нему руку. Он как-то неуверенно протянул свою.
— Обещай… Бэк… — проговорила Матильда пересохшими губами.
— Я могу пообещать, но ты не узнаешь, исполню ли.
Как за нечто, что вытянет ее c того света в этот, Матильда схватилась за запястье мужа. Ярость и злость изогнули ее тело дугой. Она издала вой, больше похожий на звериный, чем на человеческий. И в это же время Мелла вскрикнула:
— Головка. Я вижу головку. Какие рыжие волосы. Плечико.
Бог или природа, наконец, сжалились над роженицей. Дитя являлось на свет.
— Жоффруа… Пффф… Какой он Жоффруа? Настоящий маленький Вильгельм! — добродушно ворчал король Генрих Боклер, наблюдая, как его дочь баюкает новорожденного младенца. — Родите себе еще Жоффруа, а это…
— Мой муж! Где мой муж? — встрепенулась Матильда. Только теперь она вспомнила, что произошло, и ужаснулась. Когда их второй сын появился на свет, Жоффруа тоже был там. И что он там увидел? Свою не такую уже и молодую жену с распущенными спутанными волосами, мокрую от пота, с разведенными согнутыми в коленях ногами и задранной на выпирающий живот сорочкой.
— Вышел, бледный как полотно, и больше я его не видел. Не до него было, — отмахнулся король Генрих, даже не пытаясь успокоить терзания дочери.
— Зачем ты его потащил, куда не следует? Зачем сами пошел туда, куда ни одному мужчине нельзя показываться, — прошипела она, но, забеспокоившись, что напугает младенца, продолжила уже спокойным полушепотом. — Не будет тебе теперь ни внука Вильгельма, ни внучки Матильды. Если и подойдет он ко мне после всего, что случилось, то разделит ли еще ложе?
— А как иначе было тебя переубедить? Если что не по твоей воле, так разобьешься, а свое возьмешь. Что касается твоего мужа, то он вернется. Теперь и я убедился, что он не оттеснит тебя, не воспользуется в случае беды твоей слабостью.
— Значит, теперь ты можешь без сомнения передать нам в управление нормандские замки? — к слову вспомнила Матильда старый спор.
— Нет.
Было от кого Матильде унаследовать упрямство: от родного отца. Даже признав, что Жоффруа Анжуйский заслуживает доверия, а значить главная причина его отказа дать больше прав зятю и дочери несущественна, он не изменил решения. Она не стала спорить только потому, что в ее покои с годовалым ребенком на руках зашла одна из придворных дам, Аделаида.
— Познакомься, это твой младший брат Жоффруа, — лицо Матильды просияло, она показала малышу новорожденного. Аделаида подошла ближе и присела на край молодой матери, чтобы два брата оказались друг перед другом. Малыш Генрих, наморщившись, сосредоточенно смотрел на странного человечка на руках матери, затем протянул ладошку, чтобы якобы прикоснуться к нему, и… Матильда едва успела отодвинуть новорожденного сына от шлепка, которым его собирался удостоить старший брат.
— Генрих Плантагенет, не смей обижать брата, — наставительно произнесла она. Маленький Генрих обернулся на деда, ожидая поддержки, и, конечно же, нашел ее.
— Не надо приучать нашего славного Генриха к прозвищу его отца. Он станет известен точно не под именем «ветка дрока».
— Когда настанет время, тогда и увидим, — пусть, по мнению отца, такое прозвище достойно графа, а не короля, но для Матильды в этом заключался особый знак. — Но я не дам моим сыновьям убить друг друга еще в младенчестве.
— Сейчас их борьба еще безопасна, вот потом не удержишь, — усмехнулся отец. Ему ли не знать: у младшего сына Вильгельма Завоевателя не так уж и много было шансов стать господином Англии и Нормандии, когда хитростью, когда силой обойдя братьев. Младший брат Жоффруа, Эли, не желает слушать разумных доводов, желая как можно скорее забрать свое наследство, графство Мэн. Пока что амбиции юнца удавалось сдерживать разумными доводами. Но Матильда прекрасно понимала: претензии юноши не так уж и не обоснованы.
— Он просто ревнует, ведь раньше он был центром внимания, а теперь словно забыт, — неожиданно вмешалась в разговор Аделаида, видимо, желая примирить отца и дочь.
— Тебе ли и твоему бастарду не знать, — огрызнулась Матильда.
Аделаида опустила голову. Матильда не злилась на свою даму. Хоть первенец Жоффруа Анжуйского родился вне брака, вина в этом не столько Аделаиды, сколько самих супругов. Больше ее насторожили слова отца, а дама просто не вовремя открыла рот, вот и стала сосудом для вылитого раздражения.
Не всегда старшие братья щедры с младшими. Не всегда младшие братья готовы смириться со вторыми ролями. И не случайно Генрих Боклер, отец Матильды, имея более двадцати внебрачных детей, с законной супругой ограничился всего лишь одним наследником мужского пола и дочерью. Если Господь оставил ей жизнь, то, возможно, для того, чтобы она защитила своих детей от них же самих. Прижимая к груди спящего Жоффруа, она пригладила мягкие детские вихры маленького Генриха.

@темы: ФБ, Любимая графомань, Императрица Мод

---

08.12.2015 в 12:06

Пишет  jams:

смс пробирают сильно... респект волонтерам и парням ТАМ
Особлива подяка - "Армія SOS", "Народний Тил", Хіпстерська Сотня "Хвостик Фенікса". В кліпі використані фрагменти реального листування між українськими волонтерами та військовими.2014-2015 рік.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

— Так что же?
Король вернулся на свой трон, Элинор осталась стоять там, где стояла.
— Я благодарна вам, Ваша Милость.
Зал, который казался не таким уж и большим, когда в нем было многолюдно, теперь стал просто огромным, а между Эдуардом и Элинор словно простиралась дорога из льда.
— Что не так? — Эдуард дал знак подойти.
— Я счастлива, Ваша Милость, — Элинор медленно сделала полшага и остановилась. — Те, кого ждала только завтра, уже со мной.
— Но ты все равно недовольна? — за властным тоном звучала почти детская обида.
Элинор улыбнулась кончиками губ — для короля ее улыбка точно осталась незаметной. Она сделала шаг и оказалась на том месте, где раньше стояла лже-Элинор — Дженни.
— Такая глупость, Ваша Милость. Она не стоит вашего внимания.
Для испуганной Дженни король, должно быть, казался гигантом, готовым в любой момент ее раздавить.
— Расскажи, я готов выслушать.
Сделав видимость, что делает следующий шаг, Элинор остановилась.
— Когда верные вассалы делают все, чтобы вызволить сеньора из плена, разве сможет он смотреть спокойно, когда их секут? Но я всего лишь женщина, разве положены мне подобные чувства?
— Разве выяснение всех обстоятельств не стало для них наградой? Но я согласен с тем, что они достойны большего за то, что создали прикрытие для моей дорогой Норы.
— Прикрытие? — Элинор насторожилась.
— Король был так зол на дерзкую родственницу, что не пожелал ее видеть. Потом, немного усмирив гнев, он отдал насчет нее некоторые приказания и вернулся в Лондон. Глочестер — человек чести, он подтвердит вашу невиновность.
Похоже, Эдуард отрезал все пути отступления для Элинор, выставляя выдуманную историю как ширму.
— Должна ли дерзкая родственница вернуться в Лондон с королем? — попыталась выяснить свою дальнейшую судьбу Элинор.
— Об этом не может быть и речи! Я не могу допустить бунтарку и жену бунтаря к своей жене. Отдать под опеку родственников ее тоже нельзя.
— Так что же тогда? Строгий монастырь? — ей стало стыдно, что она не смогла сдержать разочарования.
— Так просто ей не удастся отделаться. Ее поместят в Рокингемский замок. Когда-то она уже пыталась оттуда сбежать, так что я точно знаю, что он ей не нравится.
— Могу ли я предложить человека из семьи барона Диспенсера, который мог бы следить и держать ответ, если бунтарка задумает что-либо дерзкое? Такой особе не помешает дополнительный надзор. Верно, Эдуард?
— Кто же эта честная и неподкупная особа, я ее знаю? — Эдуард поднялся и направился к Элинор. Она могла торжествовать. Ее упрямство совершило чудо, и не она шла тенью за королем, а он шел к ней, как гора к Магомеду.
— Вдова вашего друга барона Томонда, Изабелла.
— Ты доверяешь ей? — Эдуард оказался близко, достаточно, чтобы обхватить Элинор за талию и притянуть к себе.
— Если бы не ее щедрость, я бы ехала к вам, как леди Годива.
— Желал бы я на это посмотреть.
— Зачем же дело стало? Но прошу вас…
Их губы прикоснулись, и поцелуй был столь сладостным, что у Элинор закружилась голова.
— Я исполню любое твое желание, — Эдуард смаковал победу, потому сказанное Элинор вызвало его недоумение.

@темы: Элла и Ко

---

Начало

Название: Douce Dame Eleonor
Автор: Roksan de Clare
Бета: Контесса, Kage Tsukiyama
Исторический период: 1309-1310 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер / Эдуард II Карнарвонский
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: В феврале 1310 года Хьюго ле Диспенсер Младший сбегает во Францию на турнир. Наказанием за подобный поступок является конфискация земель. Что в этом случае делать любимой племяннице короля и жене Хьюго Элинор?

С нетерпением ожидая встречи с младшей сестрой, Элинор проживала обычные дворцовые будни. Весь интерес королевы к здоровью ее фрейлины составляла снисходительная фраза: «Хорошо, что ты не заразна. Можешь оставаться с нами, но в следующий раз будь осмотрительна». И никакого чувства вины! Конечно же, королева не желала смерти своей придворной, она хотела только ее проучить и наказать соответственно своим страданиям. Скорее всего, она не ожидала ответа от Элинор, полагая, что та выучила урок.
Не тут-то было. Элинор не отказывалась занять место за игровым столом Эдуарда, и ночи игры стали довольно частыми. Поскольку леди Диспенсер в окружении королевы не пользовалась популярностью, никто не упрекал ее за сонный вид днем. Изабелле, несомненно, все было известно: доброжелателей хватало, но она предпочитала гордо это не замечать, наполняя свою чашу терпения ядом.
Элинор понимала, что если между нею и королевой будет объявлена война, то ей, возможно, придется покинуть двор.
В одной из игр платой за проигрыш для Элинор стало то, что она была обязана принять в дар от короля Эдуарда серебряный браслет. Она его взяла, но надевать не стала. Такое пренебрежение к королевскому вниманию не осталось незамеченным Эдуардом, и в следующее их полуночное заседание он обратился к ней с упреком.
— Я благодарна вам. Я любуюсь на него каждый вечер и вспоминаю доброту Вашей Милости. Но я никогда бы не посмела надеть его, ведь таким образом нанесу оскорбление королеве.
— И в чем же будет оскорбление? — Эдуард даже отступил на шаг, сложил на груди руки и, наклонив голову, с интересом наблюдал за спокойной племянницей, несущей подобную несуразицу.
— Любой женщине будет оскорбительно, когда мужчина, завладевший ее сердцем, одаривает драгоценностями другую.
— И что же в таком случае делать?
— Если бы вы подарили Ее Милости такой же браслет, то я бы не чувствовала вину, что забираю себе положенное ей внимание и подарки.
— Будет, как желаешь. Я же желаю увидеть мой подарок на твоей руке на Майский праздник.
Пора поздней весны была любимейшим временем года Элинор. Холода отступают, нежно-зеленая листва пробуждающихся деревьев и цветов радует глаз. Все стремится к солнцу, появляются новые надежды и стремления. Майские праздники, когда злая зима где-то позади и можно не бояться отморозить нос, — самые веселые. Повинуясь вечному зову природы, девушки наряжаются в лучшие наряды, вплетают в волосы ленты и зеленые ветви. Мужчины пытаются покорить красавиц и показывают свою удаль в состязаниях и играх.
В детстве Элинор всегда приходила в восторг, когда оказывалось, что в это время они будут в Лондоне. Праздники в столице всегда отличались роскошью и каким-то необъяснимым волшебством. Чаще всего детские впечатления оказываются обманчивы, или повзрослевшие люди под гнетом приобретенного опыта отказываются видеть яркие краски.
Элинор это понимала, но желала сравнить, что она ощущала невинным ребенком и что ей откроется теперь, когда она стала состоявшейся дамой, фрейлиной королевы, женой и матерью.
С утра королевская процессия направилась на церковную службу в собор Святого Павла. Если бы Элинор попросили назвать одно из новейших чудес света, она, не сомневаясь, первым бы назвала этот величественный храм. Одна из историй говорила, что римлянин, решивший остаться в этих землях и основать многолюдный город, — Брут, правнук легендарного Энея, — велел на месте языческих жертвенников построить храм богини-охотницы Дианы. Король Вильгельм Завоеватель приказал построить тут собор. Но или забытые боги обиделись, или вмешался враг рода человеческого, но великое дело раз за разом претерпевало неудачу, сгорая в пожарах. Нынешний храм строился неторопливо, и, казалось, будет возводиться вечно: более двухсот лет прошло с того момента, как строители заложили первый камень, и до того времени, как собор был освящен. Старых мастеров сменяли их дети, не разрушая дело отцов, а только дополняя его новыми знаниями и умениями, а также кропотливым трудом. Собор имел стрельчатые арки и огромные окна в восточной части, яркие витражи, а центральная колокольня острой иглой, казалось, доставала до самого неба и задевала тучи. Не забыта была и богиня, былая хозяйка этих мест. Одна из примыкающих к зданию построек называлась Гротом Дианы. И недаром храм привлекал христиан-паломников не только из всех уголков Англии: такой длинный, такой широкий, он вмещал в себя множество людей. К тому же внутреннее убранство собора вызывало восхищение не меньше, чем наружное. Искусно расписанный библейскими сюжетами сводчатый потолок и стены, украшенные золотом, серебром и драгоценными камнями… Но, чтобы увидеть эту красоту, приходилось высоко задирать голову. И при этом приходили на ум две кардинально противоположные мысли: как мал и ничтожен человек пред Господом Богом и как он силен и царственен, сумев возвести этот божий храм.
Сама служба проходила неординарно. В Майский день месса разнообразилась тем, что в храм внесли столб с венком и лентами на вершине. Лондонское Майское древо было необычным. На вершине кола вместо венка воздвигли оленью голову, как будто сама древняя охотница пожелала заглянуть на праведный праздник. Все молили о счастливом годе и следующей благодатной весне, чтобы вновь воспеть гимны с теми же людьми и без потерь, в меру дождливом лете, дающем урожай, зиме не лютой, но снежной. Своеобразное древо пронесли по всему храму и передали на руки священникам в светлых одеждах и с венками на головах из первых цветов. Двор вновь возвратился в Вестминстер для следующего этапа праздника — игр и турнира. В этот раз мужчины решили устроить своеобразную войну, разделившись на два лагеря: римских богов и героев эпохи короля Артура. Для Элинор было готово платье одной из граций: нежно-голубого цвета с тонкой вышивкой серебром по долу и рукавам.
— Как оно могло исчезнуть?
Мария и Джон Беркхемстед только озабоченно переглядывались. Джон отдал платье портнихе после примерки для последних незначительных деталей, а та клялась, что вернула его обратно посланцу. Только это был не Джон, а некто другой, назвавшийся именем человека леди Диспенсер.
— Мы что-то придумаем, — пыталась успокоить разгневанную хозяйку Мария.
— Разве есть время для поиска или чтобы новое сшить? — Элинор еле сдерживалась, чтобы не заплакать от обиды. Наверняка пропажа платья — происки Изабеллы.
— Кажется, непутевый посланник барона Диспенсера просто запутался в переходах дворца, — в покои просто-таки ворвался сияющий Джон. — Мальчишка еще. Испугался взбучки, сунул мне в руки сверток и если бы не было нужно спешить, то я бы допросил его так, что ушей бы он точно лишился.
— Это точно был мальчишка барона? — насторожено спросила Элинор.
— На нем были его знаки.
Времени для расспросов не оставалось, потому, удовлетворившись подобным ответом, Элинор и Мария поскорее распахнули сверток.
— Это не мое платье!
Очевидность не скрыть, но зачем было менять и путать наряды, тайна из тайн, которая не влекла, а раздражала.
— Сшито как на вас, — Мария бережно раскладывала все детали нового облачения хозяйки.
— И это точно не римская богиня, — внезапно проявила упрямство Элинор.
— Но кроме этого неожиданного дара у вас есть только наряд матери нашей Евы. Или вы останетесь у себя и пропустите веселье? Ой! Я же знаю, кто вы, — Мария всплеснула ладонями. — Вы же прекрасная дева Элейна.
— Не нравится мне эта история. Несчастная девица, не сумевшая завоевать мужчину, умирает от тоски. Если бы меня не лишили выбора, то я бы лучше надела личину феи Морганы. Зачем барон сменил мой лагерь, от меня не зависит исход турнира?
— Кто знает… — Мария проверила тугость затянутой Авой шнуровки. — Вы думаете, это барон? Не похоже на него…
Элинор кивнула. Тот, на кого бы она сразу же могла подумать, поскольку он любил подобные сюрпризы, никак не мог это сделать, так как пребывал по поручению графа Пембрука в Уэльсе. Она была зла на Хьюго, потому и замыслила опасную шутку с браслетом. Возможно, кто-то воспользовался знаками семьи ее мужа, чтобы ввести Элинор в заблуждение. Только на благо ей или чтобы заманить в некую ловушку?
— Не знаю. Мне удалось перемолвиться с ним парой слов перед службой. Он ничего не говорил о сюрпризе.
— И как растет малыш Хью?
Конечно же, о чем они могли говорить со свекром, как не о сыне Элинор? Марии и гадать не нужно было.
— Он здоров. Хотя я так надеялась, что барон привезет его на праздники в Лондон.
Элинор склонила голову, пряча внезапно навернувшиеся слезы разочарования. В том-то и беда, что барон прав: дорога не принесет пользы младенцу, а у его матери не найдется времени, чтобы с ним нянчиться. Эгоистично ради того, чтобы на минутку посмотреть на его личико, подвергать малыша Хью опасности.
— Говорят, что в истории Прекрасной Девы из Астерата было место и для радости. Именно на берегах Темзы ей удалось заполучить возлюбленного, так что не все было правдой в ее письме. И само оно было не желанием обелить свою честь, а уберечь возлюбленного от гнева королевы, — Мария немного отступила, любуясь хозяйкой. — Может, благородный рыцарь руководствовался не жестокостью сердца, отвергая красавицу, а желанием ее защитить?
— Выдумщица ты, Мария, — Элинор подхватила красный рукав, расшитый жемчугом, — необходимый атрибут ее новой личины. — Забавно, кто же мой Ланселот?
«Мария что-то знает, но расспрашивать камерфрау — только тратить время», — к такому выводу пришла Элинор. Она чувствовала себе уверенней: хочет она того или нет, но все в скором времени раскроется, а, может, она и сама разгадает загадку, прежде чем интриган изволит открыться.
Им точно не был отец его мужа. Барон Диспенсер избрал себе личину бога торгашей Меркурия. Старший Диспенсер окинул невестку холодным взглядом. Выбор ею стороны он явно не одобрял.
Брат искренне восхитился ее нарядом. Неудивительно, что рыжеволосый задиристый Гилберт де Клер избрал себе костюм бога войны Марса. Не имело смысла спрашивать об утреннем происшествии: Гилберт бы только позубоскалил от неприятностей сестры. Элинор решила обратить внимание на представителей славного Камелота. Если рыцари Круглого стола решили принять бой, то их возглавит король Артур. А где Артур, там и Гвиневера. Элинор поискала глазами легендарную парочку. Ими оказались Томас Ланкастер и его жена Алиса. Разочарование Элинор можно было списать на ее непрозорливость. Только совсем новый человек при дворе не понял бы: амбициозный кузен Эдуарда не согласится на меньшее, чем лавры вождя, а Элинор, желая увидеть в Артуре некий знак для ее расследования, прикрыла глаза шорами. Томас Ланкастер доводился и ей дальним родственником, только особого интереса никогда не проявлял. С его женой они даже парой фраз не перекинулись за все время.
Внимание Элинор и всех присутствующих привлекло появление Юпитера и Юноны — короля Эдуарда и королевы Изабеллы. Выбор личин вполне естественен, и придворным дамам это было давно известно, некоторые посвященные даже присутствовали на примерке Изабеллой платья. Что бы они потом ни говорили, Элинор не считала, что хрупкая, юная Изабелла достойно представит лицо богини материнства, и в который раз за этот день она ошиблась. Юнона, выбирая себе личину, в которой бы она предстала пред смертными, не могла бы желать лучшего.
Не знавший ранее Изабеллу не смог бы определить, сколько же лет этой загадочной девочке-женщине. Светлые волосы Изабеллы были убраны под шелковое покрывало, на обозрение открывалось только два длинных вьющихся локона на висках. Покрывало удерживалось золотой царственной диадемой с драгоценными камнями. Изабелла не одобряла, когда ее дамы использовали женские хитрости, чтобы скрыть недостатки или сделать лицо более привлекательным, называя это обманом природы. Но теперь она и сама воспользовалась одним из подобных ухищрений, позволив подвести веки мавританской сажей, рисуя кошачий взгляд, отчего и так большие выразительные глаза Изабеллы казались невероятно широко открытыми и притягательными. Это дало самый главный результат: восхищение толпы значения не имело, но король отдавал почтение своей супруге не как дань уважения, а действительно склонившись перед ее красотой. Это было так очевидно, ведь их руки, когда они сидели рядом, были сложены вместе, широкая ладонь Эдуарда осторожно накрывала хрупкую ладонь Изабеллы.
Был еще один знак, очевидный для Элинор, но невидимый для других, что в королевской семье наконец-то настанет лад. Платье Изабеллы скроили так, что рукава оставляли открытыми руки с предплечья. На правой руке Изабеллы сиял золотой браслет, украшенный камнями и эмалью. Несомненно, это и был обещанный подарок Эдуарда. Королева, присаживаясь, поправила его и приподняла выше на руке, чтобы, несомненно, продемонстрировать окружающим. Он отличался от подарка Эдуарда Элинор, как отличается садовая роза от полевого цветка.
Кошка-ревность царапнула душу, а Элинор спустила на нее всех своих псов. Она недооценила Эдуарда и всех мужчин в его лице. Сказав «такой же браслет», она наивно думала, что Эдуард подарит своей жене действительно браслет, подобный тому, который подарил племяннице. Эдуард оказался хитрее и поставил зазнавшуюся родственницу на положенное ей место. «Почему так: задумываешь благо, оно же идет во вред, а злые планы превращаются во благо?» — размышляла Элинор. Она улыбнулась, пытаясь спрятать грусть, и неожиданно поймала ответную улыбку незнакомого рыцаря.
Тем временем в зале происходило нечто интересное. К королевской чете рука об руку шествовала еще одна пара римских богов: вальяжной походкой ступал бог веселья Дионис и легкой походкой охотница Диана. Эдуард не возмутился подобной дерзости, а встал и направился навстречу.
— Рад твоему возвращению, друг мой.
Они крепко обнялись, как лучшие друзья или даже кровные братья. Женщина тем временем подошла близко к трону королевы.
— Ваша Милость, — почтительно склонилась она.
— Добро пожаловать ко двору, леди Корнуолл.
Элинор стояла достаточно близко, чтобы заметить, что Изабелла улыбнулась не натянуто-официозно, а искренне, по-доброму.
Планы Элинор на союз трех сестер рушились на глазах. Очень осторожно она писала Маргарите о своем положении при дворе, облачая все в шутку, а не жалуясь. Маргарита поддерживала ее настроения относительно француженки, как думала Элинор. Даже намеком сестра не выдала, что с королевой они почти подруги, если такое вообще возможно. Платье, которое было на Элинор, сшили по ее размеру и соответственно ее вкусам. Такое мог сделать только человек, который так хорошо ее знал. Такая выходка вполне в духе Маргариты, и если это так, то очевидно: сестра желала ей показать, что им двоим мало места в ближайшем круге королевских особ. Это не предательство — это суть Маргариты: она мечтала во всем превзойти сестру. Сейчас был ее день.
— На самом деле настоящие хозяева праздника есть Дионис и Диана.
Голос над ее ухом просто повторил ее мысли. Но суть была не в этом. Этот голос мог звучать только в ее голове, а его обладатель должен был находиться где-то в Уэльсе.
— Вы?!
Элинор обернулась. Перед ней стоял рыцарь Ланселот собственной персоной, но ни фальшивые каштановые волосы, ни его наряд не могли ввести ее в заблуждение. Под ликом Озерного рыцаря скрывался ее муж.
— Не кричите так, — обхватив ее за талию, он вернул ее обратно, продолжая нашептывать на ухо. — На нас уже оглядываются.
Как ни сложно было, но Элинор отстояла всю церемонию, при этом, чтобы не привлекать внимания ненужной суетой, ей пришлось терпеть руку Хьюго на своей талии. Но прежде чем двор двинулся к полю для праздничных игр, она успела потребовать от мужа объяснений.
— Как это понимать? — она старалась говорить спокойно, даже добродушно, как и положено любящей жене, так, чтобы со стороны думали, что супруги Диспенсер обсуждают самые обыденные вещи.
— Разве вы не рады меня видеть? — также вальяжно и миролюбиво отвечал Хьюго. — Это я должен задавать подобные вопросы. Зачем вы строили глазки Джорджу Базету?
— Я даже не знаю, кто это.
— Но вы ему так мило улыбались. Заметьте, я не устраиваю вам сцен.
Супруги Диспенсер поприветствовали проходящих мимо знакомых.
— Зачем вы подменили мое платье?
— На турнире я желал носить ваш знак.
Он и не отрицал. Загадка решилась довольно просто.
— Что вы сделали с моим платьем? — Элинор уже не злилась. Она начинала привыкать к выходкам мужа, и они даже начинали ей нравиться.
— Хотел подарить его Марии, но ваша дама слишком щепетильна и очень вам преданна.
Еще одна догадка Элинор подтвердилась.
— Я не буду наказывать Марию. Она неплохо сыграла роль Брузены. Только если вы выбрали мне лик Элейны из Астолата, а не Элейны Пелесской, то более чем на мой знак на турнире вам рассчитывать не придется.
— Жестокая.
На этом им снова пришлось расстаться. На следующий день был назначен турнир. Рыцари продолжали съезжаться со всех сторон Англии. Нынешние гуляния были только тенью, репетицией предстоящего представления.
Когда представилась возможность, Элинор затащила младшую сестру туда, где им никто не мог помешать, чтобы расспросить о минувшем годе, выслушать об изгнании, возможно, посплетничать. Несколько часов прошли как мгновенье. И все-таки напрасно Элинор ожидала увидеть взрослую рассудительную Маргариту. Несмотря на возможные невзгоды, которые она пережила, она все еще оставалась язвительной беспечной девчонкой.
— Заметила, как ворковал наш дядюшка с француженкой? Возможно, королева Белла наконец-то потеряет невинность.
Маргарита смело говорила громко и со смехом о том, о чем следовало говорить на ухо и шепотом.
— Откуда ты знаешь, что это уже не произошло? — заметила Элинор.
— Разглядела в волшебном зеркале, — Маргарита выставила вперед сжатый кулак, словно смотрела в невидимое зеркало.
— И что ты еще там видишь? — полюбопытствовала Элинор.
— То, что и ты не достигла успеха. Королевская постель тебе недоступна, как и Изабелле. Как то, так и другое лишь вопрос времени…
— Твое зеркало не показывает, что я мужняя жена?
— Пфффф! Мое зеркало говорит, что мужняя жена грезит неким Светлым рыцарем!
— Что? Но… — таким откровением от сестры Элинор была застигнута врасплох.
— Я поняла. Давно. Еще с тех пор, когда ты к алтарю шла, как на плаху, — Маргарита подошла к одному из своих сундуков и, поискав там что-то некоторое время, чуть ли не с самого дна вытащила слегка измятый лист бумаги. — Я хотела вручить тебе это как подарок на свадьбу, но твой муж торопился тебя увести.
Хоть линии нарисованного углем изображения слегка стерлись, но лик был узнаваемым. Маргарите и тогда удалось запечатлеть то, что не замечала Элинор: улыбку и неземной, печальный взгляд. Элинор казалось, что он появился позже. Но нет…
— Я благодарна тебе за твой подарок. Только это в прошлом. Капризы маленькой девочки.
— Раз так! — Маргарита выхватила лист и, прежде чем Элинор успела ее остановить, разорвала его пополам.
— Нет! — попытки Элинор спасти хоть что-то оказались безуспешны. Она пыталась поймать сестру и отнять ее же труд, но образ Светлого рыцаря разлетался бумажным листопадом и оседал на полу комнаты. — Отдай!
— Зачем тебе угольный принц, если можешь добиться склонности живого короля! И что скажет твой муж, если ты будешь хранить подобный портрет? Пока все не свершится, храни все в тайне.
— Что скажет твой муж, когда узнает, что ты подбиваешь сестру на грех? И с чего такие советы? Может, стоит пожалеть несчастного Перро?
Маргарита остановилась и взяла Элинор за руку чуть выше запястья. Случайно или нет, но ее ладонь легла поверх подаренного Эдуардом браслета.
— Мы на твоей стороне. Помни это.
— Ты говоришь загадками. Кто это — мы? — Элинор, как бы ей не хотелось, не решалась одернуть руку.
— Нас уже ждут. И, скорее всего, ищут, — Маргарита направилась к выходу из маленького зала в ее дворцовых покоях, вытаскивая за собой Элинор, как ведут лошадку.
Осведомленность Маргариты Элинор совсем не радовала. К тому же «мы», скорее всего, предполагало, что Пирс Гавестон, муж Маргариты, знал о былых сердечных привязанностях родственницы. Как ни пыталась Элинор, поборов себя, начать с симпатией относиться к Гавестону, но доверять и доверяться ему не собиралась.
Подаренный Эдуардом браслет стал тяжелее самой тяжкой земной ноши и жег, как раскаленный огнем. Ей чудом удалось избежать наказания: не отдаления от двора и не осуждения, а кое-чего иного. Невинная шутка могла посеять бурю. На это Элинор и рассчитывала. Как опытный игрок в шахматы, она просчитала ходы различных фигур: короля и королевы, а также их окружения. Ее же цель была из навязанной роли пешки прыгнуть на последнюю линию: совсем не ради любви или амбиций, а только из уязвленной гордости и желания реванша. Она решила, что готова к некоторым жертвам. Но Господь, наверно, слишком любил ее, раз, ловко разрушив, казалось бы, идеальную комбинацию, позволил непутевой интриганке выйти сухой, пройдя сквозь ливень. Она могла лишиться доверия Хьюго, и это стало бы наистрашнейшим наказанием.
Ночь она провела с мужем в доме, который он снял на время турнира. Дела Хьюго шли лучше. Уголок, где нашел кров молодой Диспенсер, был богаче, чем тот, что он снимал в день свадьбы Маргариты и Гавестона. В покоях были, по крайней мере, три комнаты: маленькая, где оставили сундук Элинор и на циновке могла примоститься Ава, большая с кроватью, разборным столом и парой стульев, широкой кроватью и изношенными коврами на полу и комната, являющаяся неким образом кабинета Хьюго, в которую Элинор не допустили.
— Раздень госпожу, — велел Хьюго.
Ава подчинилась, затем поспешно убралась в свой уголок. Хьюго вроде как безразлично наблюдал за всем из угла комнаты, вальяжно расположившись на одном из стульев. Он продолжал наблюдать, пока Элинор лежала на грубом шерстяном одеяле и по телу ее пробегал холодок. Он встал, быстро скинул одежду. Казалось, ему не нужно никаких средств, чтобы возбудиться. То воздействие, которое оказывала на него Элинор, было очевидно. Он просто раздвинул ее ноги и овладел, жадно наваливаясь, насыщаясь, но не пытаясь доставить и ей удовольствие.
Хьюго ровно и глубоко дышал во сне. Элинор, пока не стремясь попадать в объятья Морфея, осторожно исследовала тело мужа. За всей суетой ей только сейчас вспомнилось, что прошло три года со дня их свадьбы. Три года, как ее впервые уложили в постель к этому мужчине. Странное дело: тогда, дрожащая от страха, она про себя молила, чтобы муж к ней не прикасался. Теперь, несмотря на небольшую боль, причиненную страстью супруга, она хотела продолжения постельных забав.
Она изменилась. Так же, как и Хьюго. Когда она увидела его первый раз, его грудь была гладкой, теперь же она поросла жесткими черными волосками. Хьюго стал шире в плечах. Его мышцы обрели больший рельеф. А вот тот шрам у него с детства. Хьюго не любил об этом рассказывать, но Элинор удалось все-таки допытаться, когда он был в веселом расположении духа. Свой первый глубокий шрам Хьюго получил ребенком, нелепо упав на собственное копье во время тренировки. Избежав смерти, Хьюго стал считать себя везунчиком, ведь много раз после ему удавалось избегать смертельных опасностей, не получив ни царапины. Элинор знала, что это не так. И у Ахилеса была пята, что уж говорить о ее неугомонном супруге. На спине у Хьюго остался шрам от меча одного из разбойников, которых он каким-то образом позже переманил к себе на службу. Еще один шрам на груди был совсем свежий, уже затянувшийся и не опасный, но все же еще не зарубцевавшийся до конца. Элинор осторожно обвела его пальцем. Хьюго проворчал что-то неразборчивое, а потом уже более четкое:
— Спите.
— Как это произошло? — раз уж потревожила, то решила все-таки воспользоваться пробуждением мужа Элинор.
— Сейчас это неважно. Дайте мне покой.
— Мы так долго были в разлуке, а вы просите покоя?
— Мне необходимы силы для завтрашнего дня.
— Понятно…
Хьюго сгреб ее в охапку и прижал своим телом к постели.
— Не будьте ненасытной, женушка. Завтра я отдам вам то, что задолжал.
— Вам нужна я или то, что у меня между ног? Гордитесь ли вы мной? — не унималась Элинор, хотя говорить погруженной лицом в подушку было сложно.
— Горжусь? Вы лучшее, что могло произойти в моей жизни. Теперь спите.
Элинор проснулась от ощущения присутствия посторонних в их обители. Хьюго встал, скинув одеяло так, что она оказалась полностью открыта посторонним взглядам. Хотелось спрятаться, скрыть свою беззащитную наготу, но тогда пришлось бы выдать себя, свое смущение и стыд. Элинор предпочла притвориться спящей, предоставив Хьюго право разрешить неловкую ситуацию. Однако он не торопился. По разговорам она поняла, что в комнате кроме них еще несколько человек, два оруженосца Хьюго — он называл их Несс и Кристофер, — а также мальчик-паж. Они пришли одеть Хьюго перед турниром.
Элинор осторожно приоткрыла веки. Хьюго был облачен вплоть до гобиссона, а она все также оставалась голой. Элинор застонала, словно ничего не понимая спросонок, и только тогда Хьюго соизволил обратить на нее внимание.
— Моя красавица! — Хьюго наклонился над женой так низко, что вроде бы еще немного и коснется ее губ, но он бережно поправил покрывало, подбив его так, чтобы Элинор оказалась не просто укрыта, а завернута в него.
Прозвучало настолько пафосно, с нажимом на слове «моя», что у Элинор не осталось ни тени сомнения: он ее демонстрировал, доказывая вчерашний разговор о гордости. Злиться или смеяться, Элинор пока не решила. Все, чего ей хотелось, — чтобы пришлые наконец-то убрались подальше. И вроде как по шагам она поняла, что они вместе с Хьюго вышли в другую комнату. Элинор открыла глаза и встретилась взглядом с восхищенным взглядом пажа, худощавого мальчишки. Ей вдруг самой захотелось подразнить очарованного наблюдателя: стараясь повернуться с наибольшим изяществом на своем ложе, она словно бы случайно приоткрыла плечо и выставила коленку.
— Джон Грей! Где ты застрял? — раздалось из соседней комнаты.
Мальчишка устремился туда, едва не налетев на стул. Элинор, сама не понимая, как так возможно, погрузилась в легкую дремоту, но как только за Хьюго и его людьми закрылась дверь, она, подхватив злосчастное одеяло и придерживая его рукой у груди, вскочила с кровати.
Она стояла у окна и наблюдала, как Хьюго садится на коня, черного Инцитата. Ее муж ни разу не обернулся, но Элинор была уверенна, что он знает о ее присутствии.
— Храни вас Господь… и на турнире, и на ратном поле, — последнее было тем, чего Элинор страшилась больше всего. Мужчинам неймется воевать, а женщины плачут.
Правда, в этот день не было места для печали. Церковные колокола били так громко, что слышно было, наверное, по всей Англии. Герольды зычными голосами оповещали:
— Закрепляйте шлемы!
Люди стекались в толпы, как весенние воды стекаются в поток, и эти человеческие потоки цветными лентами и гирляндами, праздничными одеждами и плюмажами превращались в полноводные красочные реки, которые устремлялись к единому океану — ристалищу, месту будущего турнира.
Элинор могла не бояться, что ей не достанется места. С разрешения королевы она приняла приглашение графини Пембрук в ложу графини Ланкастер. Но поторопиться все же стоило.
— Ава, — тихонько позвала Элинор. Ответа не последовало. Ей пришлось крикнуть громче, чтобы непутевая служанка наконец-то появилась. — Я на ногах, а ты все спишь.
— Я боялась, что они все еще здесь, — искренне оправдывалась Ава.
— Кто они?
— Джон Грей и призрак.
— Джон Грей? — тот очарованный мальчик. Кто его знает, чем успела насолить ему прыткая служанка. Элинор подобное не интересовало. — Призрак? Если ты знала о ком-то из мира иного в нашем доме, то почему не торопилась меня предупредить?
— Может, и не из иного мира. Может, вполне живой. Мертвые не могут так храпеть. С вами был хозяин, но потом он ушел, а призрак остался. Он все еще там, — Ава указала на дверь уборной Хьюго.
— Глупости. Господин Хьюго был там. И никого не выволок наружу.
— Вот я и говорю: призрак.
Упрямству Авы иногда просто не было предела. Элинор как была, босая, в одном одеяле на груди, подошла к двери и дернула за ручку. Заперто.
— Вот и хорошо. Знаешь историю о любопытной жене? — Ава кивнула. — Вот и делай выводы. А храпящие призраки боятся дневного света. Если и дальше будешь развлекать меня своими сказками, то узнаешь правдивую историю о ленивой служанке.
С трибуны леди Ланкастер ристалище было как на ладони, а дальше открывался вид на лес и реку.
— Мы даже в мельчайших деталях увидим финал зрелища, — сказала леди Пембрук несколько снисходительно. — Остальное не стоит внимания.
— Разве… — Элинор замялась.
— Говори, милая, — графиня благосклонно притронулась к ее ладони.
— Разве исход турнира уже известен?
— Беатрис хотела сказать, что подобное развлечение она считает скучным, — вмешалась хозяйка ложи, леди Алиса, графиня Ланкастер.
— Так и есть. Курящаяся пыль и лес из мелькающих щитов. Другое дело, когда рыцари сталкиваются в схватке один на один.
— Детская забава, где победа зачастую зависит от удачи, а не от рыцарского искусства. Здесь же мы увидим настоящую битву. Война, пусть и с малыми жертвами. Вы такого еще не видели?
— Не случилось, — это был третий турнир, который она наблюдала, и второй, где также принимал участие Хьюго.
— Тогда я спрошу вас после, что вы об этом думаете.
Две женщины, с которыми Элинор вела беседу, были различны не только во мнениях, но и внешне. Пышная леди Беатрис, графиня Пембрук, — добродушная и немного простоватая. Если бы Элинор приняла предложение Хьюго присоединиться к ее свите, они, несомненно, стали бы подругами, но сколько бы удалось Элинор терпеть ее компанию и не умереть со скуки, она предположить не решилась. Леди Алиса, графиня Ланкастер, несмотря на кажущуюся надменность и язвительность, нравилась ей гораздо больше. Теперь у Элинор появилась возможность рассмотреть ее внимательней. Алиса Ланкастер была из тех женщин, которых не портят худоба и те черты лица, что в других сочли изъяном: нос с горбинкой и узкие губы с чуть выделяющейся нижней смотрелись гармонично. Если бы Элинор попросили представить лицо великой императрицы, то после знакомства с Алисой она бы сразу подумала о ней. Говорила хозяйка ложи неспешно, тихо, но собеседники тем не менее ее слышали. Когда по уставу турнира дамы собрались для выбора почетного рыцаря, в обязанности которого входило наблюдать, чтобы на поле сражения не творились бесчинства, леди Алиса, графиня Арундел, предложила графа Линкольна, и многие дамы ее поддержали, то графиня Ланкастер даже бровью не повела.
Меж тем герольд провозгласил о начале турнира. Звучно пропел рожок, и солдаты обрубили канаты по обоим бокам ристалища. Рыцари помчали навстречу друг другу. Послышались звуки первых ударов копий, лязг затупленных мечей. Ровные строи смешались. Кто-то из рыцарей не удержался на коне и был проворно оттащен с поля оруженосцами. Все это были молодые рыцари, уже успевшие показать себя на турнирах, но еще не изведавшие настоящих баталий.
Хьюго среди них не было. Он появился во втором строе. Элинор сразу отыскала его по своей примете — алому рукаву ее платья, закрепленном на шлеме, — и потеряла, как только рыцари достигли начала схватки. Хьюго рьяно кинулся в бой. Элинор даже вытянула шею, чтобы попытаться в этой свалке разглядеть свое сокровище. Она оглянулась на скучающую леди Беатрис и спокойную, неподвижную, как величественная статуя, леди Алису и устыдилась собственной несдержанности.
— Смотрите на картину в целом, а не выбирайте детали, тогда вам откроется много прекрасного, — не оборачиваясь, сказала леди Алиса.
Элинор надеялась, что она не покрылась краской, услышав подобный совет. Дама Мод, почившая не более месяца назад, наверняка с небес укоризненно качала головой, сожалея о том, что не научила воспитанницу вести себя достойно. Но совет Алисы был очень кстати. Элинор сидела, словно бы в нее вколотили кол, и только оставила слегка свободной шею, но мять правой рукой пальцы левой ей никто не мог запретить, даже плачущая ангелоподобная Маргерия.
Чаще всего взор Элинор вырывал из всей этой рубящей и колющей массы рыцаря в золотых доспехах, ее родственника по сестре — лорда Корнуолла. Потом ее терпение и внимание было вознаграждено: она заметила Хьюго, сражающегося на мечах с другим рыцарем. Их схватку разнял почетный рыцарь, признав победу за ее мужем.
Элинор думала, что дальше ее интерес угаснет, но случилось обратное. Каждая из сторон то находилась почти на грани победы, то отступала. Если бы не рыцарь в золотых доспехах, то она скорее бы поддерживала древнеримских небожителей и их войско, но ее соседки были из другого лагеря. В конце концов она начала понимать исход. И ее выводы подтвердились. Армия короля Артура начала отступать к лесу.
— Аймер скажет не сегодня, но завтра, — сказала леди Беатрис вроде спокойно, но Элинор показалось, что если бы была возможность подтянуть рукава и пойти драться в рукопашную, то графиня Пембрук тотчас же вскочила бы с места и побежала отстаивать честь мужа.
— Так тому и быть, — сжав губы, заявила леди Алиса.
— Еще один строй? — напомнила Элинор о последнем ряде рыцарей, готовых вступить в бой.
— Юнцы и те, кто желал бы сохранить свое имя в тайне? Молитесь, дитя, иногда и такая мелочь имеет знак судьбы.
Элинор сжала кулаки: не бездетной Алисе де Ласи упрекать ее в незрелости. И вдруг начало происходить нечто непонятное. Новый ряд рыцарей Артура, возглавляемые воином в черном шлеме, вместо того чтобы подкрепить силы товарищей, разделил их на два клина. Противники тут же воспользовались этим, пытаясь еще больше рассредоточить соперника. Но рыцари Камелота вдруг пошли на сближение, захлопывая ловушку, как при клике ножниц. Большая часть рыцарей Рима оказались в окружении.
— Черный шлем! — кричали люди с трибун.
Потерять из виду этого война оказалось невозможно. Он не знал поражения. Это можно было объяснить свежими силами вступившего в бой и усталостью остальных, но и его умение отрицать было невозможно.
Рыцари Рима отступили к лесу, что означало поражение. Через некоторое время они один за другим начали возвращаться, но уже пешие и без оружия. Последним шел рыцарь в золотых доспехах — Пирс Гавестон.
— Черный шлем! Я желаю знать, кто скрывается за ним!
Только тут вспомнили о герое. Оказалось, что он вместо того, чтобы принимать почести, очень скоро пустился наутек. Организовали погоню, но она оказалась безуспешной. Хьюго тоже вел себя странно. Он даже не снял шлем, принимая приветствия, и постарался покинуть ристалище при первой же возможности.
«Он недоволен, что пришлось покинуть поле в самый разгар битвы», — решила Элинор. Для своего мужа у нее была особая награда. Наверняка после турнира Хьюго пожелает сходить в баню, чтобы смыть пыль и усталость. Решение было неожиданным, но Элинор успела подготовиться, послав шуструю Аву на переговоры с хозяином дома. Сюрприз для Хьюго хорошенько облегчил ее кошелек, и муж мог бы упрекнуть жену в расточительстве. Но, зная Хьюго, от ароматной купели, когда жена лично станет ему прислуживать, он не откажется.
Если не поторопиться, то можно и разминуться — Элинор сделала все возможное, чтобы прибыть в дом раньше Хьюго и проконтролировать все самой, но все равно ее муж оказался проворнее. Когда она подъезжала к дому, слуга, взяв поводья Инцитата, уводил коня на конюшню.
По крайней мере она не опоздала. Спешно поднимаясь на второй этаж, она осадила оруженосца, пытавшегося преградить ей путь.
— Смеешь останавливать свою госпожу?
Тот покраснел и замер, как вкопанный. Даже не зная его в лицо, Элинор стало понятно — это один из оруженосцев Хьюго, что снаряжал его на турнир. Не трудно было догадаться, какую картину он вспоминал, глядя на жену своего мастера.
— Но миледи…
— С дороги! — Элинор надеялась, что сама не вспыхнула от гнева.
Хьюго и не подозревал, что своей выходкой нашел способ разрешать войны. Случилось чудо: храбрый юноша, наверняка мечтавший о рыцарстве и славе, ретировался пред сердитой дамой. Вдохновленная успешным наступлением, Элинор скрыла улыбку до времени, пока Ава не захлопнула за ее спиной дверь. Побежденный без единого удара оруженосец Хьюго был настолько растерян, что сдался на милость суровой госпожи. Он, не возразив ни словом приказу Элинор, поступил в распоряжение хозяйки дома для организации сюрприза мужу.
Отослав Аву проследить за всем, в комнате Элинор оказалась одна. Хьюго все еще разоблачался в своей комнате, а она коротала время, наблюдая из окна за игрой кошки с котятами. Глупые животные, не имеющие души и долга, выглядели счастливыми. Элинор так увлеклась, что не сразу обернулась на скрип двери и звук шагов.
— Филипп? — увидеть вместо мужа его младшего брата она никак не ожидала.
— Сестра, — Филипп развел руки, как для радушных объятий, но озадачен он был не меньше Элинор.
— Как жаль, что вам так скоро приходится нас покинуть, — если Филипп разумный человек, то поймет: приоритет жены, разлученной надолго с мужем, выше приоритета младшего брата. К тому же новоопоясанный рыцарь Филипп ле Диспенсер обязан уважать женское желание.
Внесли огромную, крепко сколоченную лохань.
— Хьюго здесь нет, — без излишних витиеватых фраз сообщил Филипп. — Сожалею.
— Я видела его коня. Хотите сказать, услышав мой голос, он выпрыгнул в окно?
— Хьюго все вам пояснит.
Филипп говорил холодно, словно Элинор была виновата или же у него не было ни одного аргумента для своей защиты.
Элинор обвела взглядом молчаливых спутников Филиппа. Глаза растерянного мальчишки, того самого очарованного Джона Грея, сказали ей правду лучше самых пристрастных допросов.
— Скажите одно — он цел?
— Он цел и здоров.
— Тогда не откажите воспользоваться гостеприимством, а я должна вас покинуть.
— Хьюго все объяснит, — напоследок сказал Филипп.
В этом Элинор не сомневалась: ему придется это сделать.
С Хьюго они снова увиделись во дворце. Отдохнувший и посвежевший, в новом наряде, он с гордостью принимал награду за турнирные подвиги. На торжественном обеде они сидели за разными столами: Хьюго в дальнем конце зала с людьми Пембрука, Элинор за столом фрейлин королевы. Когда же начались танцы, Хьюго, легко преодолев расстояние, их разделяющее, схватил Элинор за руку, выдернул из собирающейся для танца толпы и утащил из зала прочь, остановившись у одной из отдаленных от зала колонн.
— Что вы о себе думаете? — возмущалась Элинор, пытаясь увернуться от нескромных прикосновений и поцелуев.
— Что я ваш муж и прошлой ночью вы молили меня о близости, а теперь своей холодностью все отрицаете, — жадные руки скользнули ниже поясницы Элинор, сжимая ягодицы. Ей пришлось присесть, чтобы выскользнуть, как рыбка из сетей. Рыбак оказался проворнее, снова вернув ее обратно и прижав спиной к колонне.
— Разве не вы этим днем сбежали, оставив вместо себя брата?
— По отношению к вам подобного я не позволил бы Филиппу даже в мыслях.
— Неужели? Представляю, как вы развлекались, слушая нашу милую беседу, чтобы позже посмеяться уже вместе с братом, — Элинор удалось собрать все силы и оттолкнуть Хьюго. Она уже развернулась, готовая вернуться в зал к танцующим и веселящимся кавалерам и дамам, но Хьюго преградил ей путь рукой, уперев ее в колонну.
— Кто же знал, что вы последуете за рыцарем в доспехах славного сэра Хьюго.
— Разве доспехи двигались сами по себе, без славного сэра Хьюго?
Хьюго захватил ее в плен так, что и не трепыхнуться, и прошептал на ухо.
— Тогда бы сэра Хьюго назвали колдуном, а это не так.
— В доспехах был не сэр Хьюго?
— Какая умная у меня жена!
— Где же тогда был сэр Хьюго? — Элинор прекратила бесполезное сопротивление.
— В других доспехах. И эти доспехи принесли ему славу, хоть этот подвиг сэра Хьюго и не прославят в песнях менестрели.
— В других доспехах, — обреченно повторила Элинор.
— Черный шлем, — тихо одними губами прошептал Хьюго.
— Это были вы! — эхом прокатился по галерее.
Хьюго прикрыл рот Элинор ладонью.
— Охота на Черного шлема оказалась большей трудностью, чем его участие в турнире. Еще раз почувствовать себя в роли дичи — передам подобную участь врагу. Просто так вернуться в дом не представлялось возможным.
— Зато в доспехах сэра Хьюго был его брат сэр Филипп.
— Именно.
— И зачем братьям было устраивать подобную путаницу?
— Из-за графа Уорика. Наш дядюшка назначил Филиппа своим наследником. При этом он решил, что за будущие титулы и богатства получил возможность распоряжаться и настоящим Филиппа. Уорик запретил ему принимать участие в турнире.
— Но почему?
— Возможно, боялся, что воспитанник его превзойдет. Если бы Филиппа раскрыли, ему грозили бы серьезные неприятности.
— А если бы его раскрыли в том, что он присвоил себе чужое имя? — Элинор положила руки на плечи Хьюго.
— Я знаю Филиппа. Скорее в собственных доспехах он показал бы меньшую удаль, тогда как чужая броня дала ему сил. Мне же представилась возможность реализовать давнюю задумку.
— Несносный вы человек! Втянули наивного Филиппа в свои делишки. Зачем вы дразните судьбу, играя с опасностью?
— Разве не это горячит кровь? Попробуйте, и вам легче будет понять, чем я живу, чем вам следует жить, деля со мной невзгоды и радости.
Хьюго опустил руки Элинор на тесьму, удерживающую боэ, она, завороженная не речами, а неведомыми чарами, покорно начала ее распускать.
— В моих покоях нам будет удобнее и спокойнее, — пробудился голос рассудка, когда Хьюго развернул ее лицом к колонне.
— Сравним позже… — как полупьяный, пробормотал Хьюго.
На праздник они так и не вернулись…
— Я не оставлю вас просто так, — говорил Хьюго. — Помните, что вы должны мне девочку.
За неделю с небольшим Элинор поняла, что не беременна в противоречие желаниям Хьюго. Сама новость стала для нее смесью разочарования и облегчения. Элинор начала привыкать к мысли, что в ней зреет новая жизнь, но пока не привязалась так, чтобы делить любовь с ее уже рожденным сыном, растущим вдалеке.
К тому же покидать двор сейчас не было резона.
С возвращением графа Корнуолла и его супруги много что изменилось, по крайней мере для Элинор. Зная, что в противоположном случае ей бы также пришлось делить общество короля с Гавестоном, она несколько раз нашла, не без помощи королевы, веские причины отказаться от приглашений Эдуарда. Со временем их дружеские беседы прекратились, оставив легкое сожаление и уверенность в верном выборе. Все оказалось так просто: после исчезновения причины раздора закончился и период вражды с королевой. Что удивляло, так это теплое отношение Изабеллы к сестре Элинор Маргарите. Радость на лице королевы в Майский день не была фальшивой маской: графиню Корнуолл Изабелла отмечала даже более своих французских дам. Возможно, после замужества Маргарита получила в подарок и часть обаяния супруга, пред которым королевским особам устоять трудно, но, скорее всего, причина крылась еще и в неком таланте Маргариты, который она сама считала бесполезным. При помощи уголька на бумагу или же веткой на песок Маргарита ловко наносила изображения людей, предметов, животных, со временем так преуспев в своем «никчемном» занятии, что выходило неимоверно схоже, как не каждый художник смог бы воссоздать.
Этот дар оказался востребованным королевой. Изабелла и Маргарита часто, отослав в сторону других фрейлин, оставались вдвоем. Они шептались, Маргарита рисовала, Изабелла с интересом наблюдала и даже позволяла себе неподобающую вольность: хихикать в ладошку. Листы бумаги после таких сеансов Маргарита тщательно сворачивала и, не доверяя ни служанкам, ни подругам, уносила сама. Но, как она ни старалась, Элинор все-таки удалось узнать тайну одного такого листа.
Как раз после королевской прогулки в саду, оставив фрейлин играть в болванчика, якобы уставшая Изабелла поручила Маргарите провести ее на скамью. Они какое-то время разговаривали, а затем появилась служанка с бумагой, и, как все догадались, специальным угольком. Или рисунок Маргариты показался Изабелле не таким интересным, или же ее привлекла игра, которая была в самом разгаре, но королева вдруг подскочила и, потребовав принести любимый расшитый золотыми львами и серебряными лилиями мячик, скоро присоединилась к одной из сторон, оставив Маргариту на лавке с ее тайной.
Такое пренебрежение Маргарите явно не понравилось, но что она могла возразить? При королеве Маргарита даже виду не подала, что чем-то недовольна, но за глаза напустила вид мрачнее тучи. Покои сестер были рядом, потому возвращались они во дворец вместе. Маргарита шла, словно сомнамбула, не обращая внимания ни на что и только двигаясь в известном ей направлении. Элинор не успела ее одернуть, и, огибая угол, Маргарита столкнулась с несколькими мужчинами, идущими навстречу. Один поддержал едва не упавшую ему в объятия графиню Корнуолл, другой наклонился за упавшим свитком, но, оторопев, замер.
Свиток развернулся. Невольным свидетелям раскрылось его содержание. Лист был разделен на две части: на левой краткими штрихами Маргарита изобразила мужской профиль, на правой — острую морду пса. Черты собаки повторяли черты человека, или наоборот, кроме того в изображении вполне угадывался портрет. Портрет того, кто потянулся за свитком, — Ги де Бошана, графа Уорика.
— Старая шутка. Могу предположить, от кого она исходит, — Уорик передал злополучную бумагу Маргарите. — Только если я пес, то могу и укусить.
Маргарита плотно сжала губы, не удостоив язвительным замечанием в ответ, только потом, когда их не могли услышать посторонние уши, дала волю словам.
— Какой негодяй! Сбивать с ног беззащитных дам, а потом насмехаться!
— Свой портрет он тоже мог посчитать насмешкой.
— Не смей его защищать! — зеленые глаза Маргариты так и сверкнули гневом. — Он твой родственник и уже не мой. Помнишь, как он поступил с нашей сестрой?
Ги де Бошан, тот самый дядя Хью и Филиппа, запрещавший последнему участие в турнире, был женат на сводной сестре Элинор и Маргариты Изабелле. Не имея в браке детей, граф Уорик воспользовался возможностью развестись с женой ради молодой вдовы Алисы де Тони.
— Не знала, что ты так печешься о судьбе сестры, которую почти и не видела.
Маргарита швырнула лист с рисунком в сторону и презрительно фыркнула.
— Что в этом такого? Несчастная теперь — отрезанный ломоть.
Отмахнувшись от подставленной служанкой скамеечки для ног, Маргарита потребовала еще одну подушечку под спину. Она полусидела, поджав ноги и прислонившись к одному из резных подлокотников, словно восточная принцесса.
— Но зачем позвала меня ты? — Элинор, не позволяя себе подобную вольность, сидела прямо на таком же широком кресле, оставив руки вдоль его подлокотников. Поза была вполне царственной, но несколько неудобной из-за широко разведенных рук, и Элинор нашла, чем их занять.
— Сибл, будь любезна, подай мне лист, — служанка оглянулась на хозяйку, и та дала ей знак согласия взмахом ресниц. Элинор принялась уже не мельком, а внимательно рассматривать рисунок. — Дело не в Изабелле? Тогда в чем?
— Дело в винограде. Мы полакомимся им раньше, чем особа, сидящая на троне и носящая имя нашей несчастной сестры.
Вошла еще служанка с тарелкой нежно-зеленого винограда. Ягоды выглядели аппетитно: сочные и яркие, похожие на драгоценные кристаллы, сквозь которые просвечиваются ядрышки. Маргарита подхватила виноградную кисть и занесла ее над головой, захватывая одну из ягод губами.
— Ты больше года замужем… — Элинор оторвала ягоду от основы и отправила в рот. Совсем не так давно за подобные разговоры в ее отношении она готова была в мыслях устроить самую страшную казнь вопрошающему. Но вредина Мег именно так могла просить о помощи или совете. Элинор оторвала ягоду и отправила ее в рот, намеренно задерживая продолжение фразы.
— И я до сих пор не беременна! — Маргарита коварно прищурилась, а потом засмеялась, откинувшись на спинку кресла. — Перро навещает меня каждую ночь, и мы близки, но он знает способы не взрастить во мне свое семя.
Элинор потянулась еще за одной ягодой винограда. Слова младшей сестры смутили ее, и она надеялась, что не вогнали в краску.
— Он не желает детей от тебя?
Маргарита указала на висящий поверх двери щит, разделенный на золотых орлов на зеленом фоне и червонные полосы на желтом.
— Больше всего на свете он желал бы смешать нашу кровь подобным образом, но… — теперь замялась Маргарита.
— Мег, что случилось?
— Если бы младенцев можно было подносить, как виноград на блюде. У Перро есть дочь. Ами. «Самая любимая». И так звали его сестру.
— Он завел интригу с другой женщиной?
— Нет! — возмутилась Маргарита. — Все было до меня. Пока что Перро считает меня не готовой родить. Опасно для здоровья, а он не желает меня потерять или причинить какой-то вред. Но когда-нибудь…
— Ты будешь любить их раньше, чем возьмешь на руки.
— Их? — Маргарита пренебрежительно пожала плечами. — На первом мальчике можно и остановиться.
— А если первой родится девочка?
— Первенец матушки — мальчик, твой также. Неужели ты считаешь меня ущербной?
— Оставим это, — Элинор снова развернула лист с псом-Уориком. — Так похоже. И кто еще попадал вот так под твою злую руку?
— Поверь, я не часто балую королеву подобными шутками. Ее, как и любую девицу ее возраста, интересуют совсем другие темы. Но можешь не беспокоиться, ни ты,ни твой глупый муж не стали моими объектами, — Маргарита по-кошачьи потянулась. — А вот твой тесть однажды удостоился подобной чести.
— Было бы интересно взглянуть. И не смей называть моего мужа глупым.
— Ты тоже не жалуешь Перро, — тут же взвилась Маргарита. — И я не храню подобные мелочи.
— Он же не мой муж, чтобы его жаловать, — вернула брошенное Элинор. — Но я, принимая его как родственника, не лью словесную желчь на его родню.
— Но ты веришь слухам, раз говоришь подобное? — Маргарита задала вопрос сухо, что совсем не свойственно было ее пылкой натуре, и почти враждебно.
Элинор понадобился глоток медовой воды и немного времени для ответа.
— Возможно, я не так очарована, как ты и Гилберт, чтобы не замечать некоторых вещей…
— Или наш государь Эдуард? Почему ты не говоришь о нем?! Как этому выскочке Гавестону удалось околдовать короля? Может, он действительно знается с нечистым, раз Эдуард даровал ему орлов вместо родовых быков? Даже про скромную зеленую финифть на гербе завистники кричат, как про попытку захватить себе знак старых королей Уэльса. Ведь так! — Элинор уже и забыла, какими бывают вспышки ярости ее сестры.
— Я не желаю обсуждать подобное.
В прошлый раз, когда Элинор навещала апартаменты сестры, они были пустыми и безжизненными. Теперь Маргарита обустроила все согласно своим вкусам. Три стены украшали огромные шпалеры, центром которых были картины, складывающиеся в своеобразную историю. Первый изображал рыжеволосую деву, играющую с единорогом под роскошным деревом. Лесные звери и птицы, грозные и не очень, наблюдали за чудесной парой, не решаясь потревожить их идиллию. На шпалере у стены, противоположной двери, эта же дева танцевала с другими женщинами и мужчиной, а одинокий единорог стоял в заграждении под их деревом. Преграда не казалась такой значительной для величественного зверя, но он словно не понимал или не желал принимать простой путь к свободе через бегство. Финал истории открывался в следующем гобелене: мужчины отправляются на успешную охоту. Зверь повержен множеством ударов копий. Его окружали люди, узнаваемые по одежде и лицам, как танцоры со второго гобелена, и собаки с раскрытыми пастями, возбужденные кровью. Твари лесные наблюдали за смертью с таким же любопытством, как за невинной игрой прежде. И жертвой был тот самый единорог, только вот его девы нигде не было видно…
— Зато я желаю!
В какой-то момент Элинор показалось, что Маргарита схватит тарелку с виноградом и швырнет в нее. Тем более она рисковала, произнеся:
— Говоря о нашем брате, он дурно отзывался о чести нашей матушки.
Режущим болезненным воспоминанием возник шлейф подслушанного разговора, что следовал за их братом Гилбертом: «Слизняк, сын рогоносца и шлюхи…», — и имя того, кто якобы нарек графа Глостера позорными эпитетами: друга, честь которого Гилберт был готов защищать кровью, Пирса Гавестона…
Элинор слишком бурно прервала сплетничающих кумушек, напомнив им, кто является женой злослова. Она забыла, что громкое слово само по себе во дворце обрастет тихими сплетнями.
— Как у тебя язык не отсох!
Тарелка осталась на месте, а Маргарита отвернулась от сестры.
— Я бы никогда не поверила, что в трезвом уме твой муж позволил бы подобные оскорбления.
— Ни в хмельном веселии, когда слова льются без воли хозяина, ни в час отчаянья, когда горе затмевает разум, ни тем более ради пустого разговора мой муж не посмел бы оскорбить матушку. Даже в мыслях!
— Хорошо, что толки лживы, — попыталась сбить накал страсти Элинор.
— Нашей первой дочери он желает дать имя матушки — Джоанна, — несмотря на выброшенный флаг перемирия, продолжала наступать Маргарита.
— Ему трудно будет исполнить обещание.
Замечание Элинор заставило воинственную Маргариту дернуться.
— Почему?
— Потому что ты решила остановиться на первенце-мальчике.
Маргарита засмеялась, откинувшись на спинку кресла, громко и заразительно, так, что ее собеседнице с трудом удалось удержать серьезный вид.
— Мне придется уступить.
— Верное решение. Возможно, для нее уже и муж родился.
— Неужели твой Хукон? — Маргарита снова потянулась за виноградом.
— Заметь, это ты предложила, — Элинор последовала ее примеру.
— Кто знает. Пока что сын какого-то рыцаря не чета дочери графа. Старик, конечно, не вечен, а твой глупый муж…
— Прекрати, Мэг!
— Но мудрая жена всегда найдет способ помочь глупому мужу и даже спасти ему жизнь.
— Что ты знаешь, Мэг?
Рука с поднесенной ко рту виноградиной опустилась.
— Нора, ты так побледнела. Я не хотела тебя пугать. Твой глупый муж решил, что может выбирать сторону игры, являясь всего лишь пешкой. Но если крупным фигурам надоест игра, не легче ли им разойтись, оставив самую малую жертву?
— Что-то угрожает Хьюго?
— Нет, глупая! Пока не угрожает. К тому же ты могла бы спасти его в будущем. Такая информация ценнее золота, разве не так?
— О чем ты?
— Если о милости попросит верный королю отец — он откажет. Иначе его доброту примут за малодушие. К тому же ты уже постаралась, чтобы не пропало его имя и было кому передать земли. Если попросит жена, племянница короля, — он откажет, как бы ни любил он ее. Ведь тут он в двойном выигрыше: освободившись от смутьяна, получает ценный приз, которым можно вознаградить того, кто будет полезен королю. Но если короля попросит некто более дорогой и близкий…
— Хватит, Маргарита!
— Я всего лишь желаю тебе добра.
— Мы говорили о нашей сестре Изабелле. Помнишь? — Элинор оставила всякую расслабленность в позе. Она готова была отвоевывать свою честь даже такими запретными способами. — Ее мать Алиса Ангулемская, говорят, была хороша собой. Говорят также, она пользовалась расположением нашего деда Эдуарда. И разве не это стало причиной, что, оставив ее, наш отец женился на нашей матери, дочери любовника Алисы?
Сестры снова замолчали. Оставленный виноград стоял на столе, ни одна из них больше к нему не прикоснулась. Элинор уже подбирала слова, чтобы вежливо покинуть покои сестры, когда Маргарита нарушила тишину.
— Жанна Первая! Что она себе думала, выбирая платье такого цвета? С ее кожей — желтое платье?!
— И ее длинный нос к такому платью! — подхватила Элинор.
— Настоящий цыпленок! — разом закончили сестры.
С Хьюго Элинор удалось увидеться только в начале осени, когда двор прибыл в Динстейбл. Ее мужу не хватило совсем немного удачи, и звание короля Гринвуда получил Джайлс де Анжентан. Элинор сердилась, считая судейство несправедливым, а Хьюго не унывал. Оказалось, денежная награда от побежденных рыцарей ему ценнее, чем браслет королевы и корона из листьев.
Ее мужа больше волновало невыполненное обещание: сделать Элинор еще одного ребенка. Он был так беспечен, что Элинор уверилась: скрытая опасность — только плод ее фантазий и злых слов Маргариты. Она поддалась настроению мужа и пользовалась возможностью быть вместе.
Попытка зачать дитя снова закончилась неудачей, хотя оба старались на славу. «Видимо, не время», — решила Элинор с сожалением.
Потом было письмо о болезни ее сына, когда, бросив все, сломя голову она бросилась в Речной.
Отдыхая от страсти в объятиях мужа в родном доме, нетрудно поверить, что прошедший год был лишь долгим сном…

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, Douce Dame Eleonor

---

Версаль. Теперь и онлайн.

Людовик XIV взошел на престол, когда ему было 4 года. Многие годы Францией управлял совет министров, возглавляемый его матерью. Теперь она мертва и у знати с каждым днем все больше власти. Чтобы выжить, Людовику необходимо с чистого листа выстроить новую власть, вдалеке от Парижа. В деревушке под названием...Версаль.

Версаль

Карл, король и император
Элементарно. 4 сезон
Грим 5 сезон
Царство. 3 сезон
Дневники вампира. 7 сезон
Древние. 3 сезон
Доктор Кто. 9 сезон
Как избежать наказания за убийство. 2 сезон
Однажды в сказке. 5 сезон
Сонная Лощина. 3 сезон
Американская история ужасов. 5 сезон
Лес русалок 7 серия
Кланы Шотландии 10 серия
Под куполом 11 серия
Легенды старого замка, 2 сезон 10 серия
Как построить средневековый замок 2 серия
Звездный путь: Вояджер. 3 сезон 10 серия