Канон: В. Скотт "Айвенго"
Автор: Roksan de Clare
Размер: мини, 2595 слов
Пейринг/Персонажи: Бриан де Буагильбер/Ревекка, Исаак из Йорка
Категория: гет
Жанр: драма, постканон, мистика
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: AU
Краткое содержание: а если все-таки она...
И, как бывает в бравурных и глупых геройских балладах, спаситель явился в последний момент.
Командор Ордена бедных рыцарей Иерусалимского храма Бриан де Буагильбер негодовал: исход поединка был очевиден. Противник был уставшим, лошадь под ним — загнанной. Все должно было решиться с одного удара. Это была бы самая никчемная победа из тех, которые одерживал Бриан. Мальчишку, называющего себя Айвенго, он даже в чем-то уважал. Бриан не предполагал, чем мальцу насолил, но тот, как назойливая оса, все время оказывался поблизости. Все бы можно свести в шутку, да только этой «осе» на турнирах не силой, а лишь волей непонятной удачи удавалось одерживать верх. Но третий раз должен был стать решающим.
Мальвуазен уже предупредил, что случится, если друг вдруг откажется от поединка. Его позорно вздернут в собственных доспехах, а еврейку безоговорочно сожгут. Ведь какие еще нужны доказательства чар?
Мальчишка был ее единственным шансом, но гордость вставала поперек страсти: как же она беспокоилась о нем: «Твои раны ещё не зажили. Не бейся с этим надменным человеком. Зачем же и тебе погибать?». Что ж… Так тому и быть. Неплохой день для доблестной смерти молодого идиота.
Бриан де Буагильбер еще раз взглянул на привязанную у позорного столба девицу: «Прости меня, любовь моя. Я пытался…». Как же она была прекрасна. Она что-то шептала, видимо, свои молитвы и вдруг оказалась совсем рядом. Или нет… Не она, а бестелесный ее призрак с глазами-безднами. Оруженосец застегнул забрало храмовнического шлема, а призрак протянул в его направлении руку. Это было похоже на сумасшествие. Никто не видел ее, кроме Бриана. Разве что верный конь Замор занервничал, попятился. И тут зазвучала труба — знак к началу поединка. Бриан пришпорил коня и ринулся навстречу противнику, а призрак был рядом, легко проник сквозь броню и плоть, дотянулся до сердца и сжал его тонкими пальчиками.
Рыцарь святого храма видел, что, как и он и ожидал, соперник не выдержал его удара и рухнул, но одновременно с тем и в его собственных глазах потемнело, а мир сжался в горошинку. У него еще оставались силы крикнуть: «Ведьма» и предупредить обманутых товарищей, но он только шепнул: «Живи, коварная» и упал, как скошенный колос. Вот и все. Конец. Глупый и бесславный… Только об этом сожалел Бриан Буагильбер, погружаясь во тьму.
Но не так просто оказалось его извести даже ведьме.
Бриан не знал, сколько находился в предательской беспомощности. Он был жив. Он дышал. Сердце билось ровно. С некоторым опасением распахнув глаза, он поначалу решил, что ослеп — такая темень была вокруг. Бриан попытался подняться, но тело почти не слушалось его, а поднятая рука наткнулась на нечто непробиваемое твердое. Жуткая догадка почти привела его в отчаяние: этот низкий свод был ничем иным как крышкой гроба. Голос еще не вернулся к нему, но воздуха, казалось, уже не хватит, чтобы наполнить грудь. Какие бы опасности ни случались, он никогда еще не был в таком ужасе и отчаянии. Бриан Буагильбер не боялся смерти, но даже в самом страшном кошмаре не мог предположить такой исход — быть погребенным заживо. В отчаянии, не смиряясь, а только все больше распаляясь от осознания собственного бессилия, Бриан снова попытался поднять свод могилы, уперевшись в него всеми члеами, а потом — с силой ударив кулаком. Бесполезно…
Собрав силы для следующей атаки — ведь лучше разбиться до смерти, сражаясь, чем ждать смиренно смерть от удушья, — Бриан замер и вдруг уловил какую-то возню там, наверху. Это могло быть просто голодное животное, а могли быть и друзья, которые не поверили в нелепую гибель величайшего из воинов, мог быть, в конце концов, его чернокожий слуга Осман, с его звериным чутьем. Бриан, настолько мог, завозился так, чтобы быть услышанным. Он не ошибся! Кто-то действительно разрывал могилу. Вот уже донеслось царапанье снаружи по крышке, а потом она поднялась, открывая небо с россыпями звезд. И видит Бог, никогда Бриану раньше не доводилось видеть такой красоты! Потом он взглянул на спасителя, и радость его разом сникла. Похоже, это не было избавлением. Это было агонией и продолжением кошмара. Их было двое. И это были не люди. Над Брианом склонилось два огромных каменных истукана, с грубо вытесанными лицами. Один из них легко, словно дюжий храмовник был котенком, вытащил его за ворот рубахи и перекинул через плечо.
Был велик риск, что вздумай он воспротивиться, чудовище раскроит ему череп, как орех, потому, пока ситуация не прояснится, Бриан предпочел притвориться мертвым. Он видел, как под ногами шагающего, почти как человек, истукана мелькает земля, а затем заметил телегу. По движениям носильщика Бриан понял, что сейчас окажется там. Истукан мог бы грубо швырнуть пленника, но нет же. Он положил его негрубо.
— Следовало бы тебя оставить там, среди мертвых, сэр рыцарь. Только если твое сердце остановится по вине моей дочери, ее собственное сердечко станет чернее уголька.
Возница телеги был явно человек, но он был последним из людей, с которым сейчас хотел бы встретиться Бриан. Он узнал этот голос — еврей Исаак, отец прекрасной колдуньи Ревекки. Бриан не особо верил в россказни о том, что евреи выкапывают трупы честных христиан, используя их в своих обрядах. Такие слухи нужны были, чтобы напугать чернь, а имеющим власть и силу спокойно разорять проклятое племя. Кто знает, может, и не все это выдумка? Дыма без огня не бывает.
Исаак что-то прошептал на своем наречии, и истукан рассыпался прахом, как и не было, а еврей тронул вожжи, цокнув языком на мула, и повозка двинулась. Что бы ни задумал старик, Бриан был еще жив, был спасен неуловимым везучим евреем. Теперь, куда бы тот ни направлялся, храмовник был уверен, если уж упомянул о дочери, то рано или поздно та должна объявиться.
Вспомнив о коварности Ревекки, Бриан к собственному удивлению почувствовал не злость, а облегчение — жива. После собственной несбывшейся смерти он мог думать только об этом. Может, именно из-за любви к ведьме Господь его не принял ни в ад, ни в рай. Однако после всего этого теперь и у Ревекки образовался огромный долг перед ним. Но оставалось лишь выжидать.
Привезли его не в какую-то тайную пещеру или склеп, а в богатый дом, видимо, принадлежавший самому Исааку. И опекали его не как врага, а как дорогого гостя. Только та, та самая, желанная, все не приходила. Терпение Бриана иссякало. Он готов уже был камня на камне не оставить от этого дома, но тут наконец вошла она. И первым почувствовало ее сердце, подскочив, как только шевельнулась расшитая восточными узорами занавеска, прикрывающая вход в покои мнимого больного. И тут же покои эти стали подобны райскому саду с единственным прекрасным цветком, пряный аромат которого он вдыхал и не мог надышаться.
На удивление молчалива, но нежна и заботлива была его еврейка. Благом, наверно, было принять из ее рук лично изготовленный напиток, даже если это был яд, но Бриан отодвинул чашу.
— Пей, сэр рыцарь, — Ревекка будто мысли его прочла. — Он не отравлен. В этом доме тебе нечего опасаться за свою жизнь.
Она слегка отпила напиток и снова поднесла чашу к его губам, но Бриан не торопился. Хоть так у него была возможность захватить своими ладонями ее ладошки, почти приласкать тонкие кисти, да и задать несколько вопросов, которые после прошедших событий уже нельзя было списать на недоразумение.
— Скажи, тот парень, что видел, как лебедь несколько раз облетела башню Торкилстона, ведь не врал? Я сам списал на волнение и яркий солнечный свет, когда стоя на парапете ты вдруг исчезла, а через миг появилась снова, и на рукаве было перышко…
Такая откровенная, гордая Ревекка не удостоила его ответом, но это и был ответ.
— Забудь об этом, сэр рыцарь. Забудь обо всем плохом, — шептала колдунья своим бесподобным журчащим говором.— Пей!
Бриан не хотел забывать, но повернул чашу так, чтобы у его губ оказалась та кромка, которую касались губы Ревекки. Он подчинился, прошептав:
— Почти как наш первый, а, может, и последний поцелуй.
Питье было вязким, слегка сладковатым. От него по телу разливалось приятное тепло и клонило в дрему.
— Спи, сэр рыцарь, — тонкие пальчики скользнули по его щеке. И несмотря на тепло питья в чаше, были такими холодными. Бриан желал бы их согреть, но голос любимой убаюкивал. — Завтра будет совсем новый день…
Когда он проснулся, сначала даже не мог вспомнить ни собственное имя, ни как он оказался в этом месте. А потом появилась она, и все разом стало на свои места…
— Ревекка! — он успел схватить ее за запястье до того, как она в ужасе отшатнулась, будто от призрака.— Не смей отталкивать меня, Ревекка! Не смей гнать! Ты видишь, Господь ли, судьба или кто-то еще ведет нас друг к другу. Ты не можешь это не видеть, Ревекка! — пока не успели прибежать ее защитники, кем бы они ни были, он продолжал ее заклинать. — Ты же сама понимаешь, что не всесильна — не остановила пожар, чуть сама не сгорела как ведьма, потом все же пошла на обман…
— Ты сам не ведаешь, что несешь в своей одержимости, — странно, что она не пыталась вырваться, но тогда бы она не была собой.
— Тебе и твоему семейству нужен защитник, сильнее, чем ваши глупые чары. Позволь мне стать твоим защитником.— Она еще раз дернулась, а он отпустил, закричав: — Ведьма! Мои ноги!
Когда он ее отпустил, она шарахнулась, как будто над ней кнутом замахнулись, но тут же кинулась к нему, откидывая покрывало, ощупывая — и это было приятно. Стоило огромных усилий не выдать себя.
— Добилась своего, — стонал Бриан. — Конечно, кому теперь нужен калека.
Она убежала. Потом явился ее отец. И его прикосновения были совсем отвратительными. Хуже того, что в какой-то момент он достал иглу длиной в ладонь и вонзил ее Бриану в ляжку.
— Ты можешь обмануть невинную деву, но не меня, Ворон, — сказал Исаак.
Мысленно Бриан пообещал со старика шкуру содрать, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
Когда-то при Гастингсе фальшивым отступлением Вильгельм Нормандский завоевал Англию.
Когда-то молодой Бриан, обманутый женщиной, пришел в Орден защитников Соломонового храма, желая приобщиться великих тайных знаний. Все оказалось обманом. И уже с годами разочаровавшийся, переставший верить в чудеса он вдруг встретил ее…
Бриан нашел слабое место гордой еврейки — она не может устоять перед слабым. Притворяясь больным, ожидая своей участи, бывший храмовник был не менее доволен, чем его соотечественник, давая приказ к отступлению. Блуждая, он столько лет искал свою планиду. И он своего не упустит!
***
Создавать големов и управлять ими в роду Исаака умели все мужчины. Но настоящий дар повелевать стихиями и демонами, лечить, предсказывать, обращаться зверьем или птицей был у женщин. Исаак помнил тетушку Наву — грустную волоокую женщину, прекрасную, несмотря на преклонный возраст. Она так легко смогла оживить мертвую птичку. Потом Нава просто исчезла. Если она и умерла, никто не заботился о ее похоронах.
Позже отец объяснил, что это не дар вовсе — если для рода благословение, то для носительницы проклятие. Он с нею, пока она невинна. А без него… Ну это словно руки отнять. Так говорил отец, так внушали Наве. Так Исаак потом учил Ревекку.
Существовала еще одна опасность. Если случайно и нарочно по вине колдуньи погибнет человек, сила ее возрастет, но сама она перестанет видеть грань между добром и злом. Участь страшнее, чем одиночество…
Не Исааку грешить, что будущее покрыто тайной. Он видел вещие сны, правда, не всегда, подобно Иосифу, мог разгадать их суть. Мальчишкой ему привиделся разрушенный ураганом сад и шесть сломленных молодых фруктовых деревец, которых он сам посадил. Через многие годы он понял суть. Шестеро детей было у него. Один за другим уходили они в другой мир. Осталась лишь Ревекка, та, которой предстояло нести дар-проклятие.
А накануне Исааку снился ворон. Огромный и грозный он кружился над домом Исаака, а тот был уверен — птица желает украсть его сокровища. Смысл пророчества открылся довольно быстро, когда на турнире в Эшби Исаак увидел того самого рыцаря, что несколько дней назад пытался его убить и ограбить. На щите его красовался летящий ворон, сжимающий в когтях череп. Если бы не добрый саксонский юноша, пророческий сон уже бы стал вещим. Слегка отблагодарить спасителя и незаметно помочь ему с победой, а заодно и обезопасить себя стало долгом Исаака. Там, где есть деньги, не надо чар. Прельстившись целой пригоршней монет, жадный конюх так ловко подрезал подпругу, что ушлый рыцарь не заметил подвоха.
Храмовник проиграл поединок, но даже не покалечился. Злым роком он продолжал их преследовать. Исаак запомнил его имя — Бриан Буагильбер и кричал в ужасе, узнав, что Ревекку отдали этому человеку как награду за разбой. Вот оно — толкование пророчества! Не за золотом охотился Ворон и даже не за жизнью Исаака, а за его дочерью! Она и есть самое ценное сокровище!
Ревекка не давала о себе знать, и Исаак опасался, что с дочерью произошло самое страшное. И все-таки она выстояла. Все устроила так, чтобы наказание врагу выглядело, как возмездие его бога. Но какой ценой? Доченька была так подавлена и опустошена, а Исаак, узнав, что произошло, вдруг решил, что та перешла все же грань. И возрадовался, когда она сообщила, что храмовник лишь усыплен. Кто бы мог подумать, что он будет рад — страшный человек жив!
Конечно же Ревекка не испытывала ничего к тюремщику, кроме презрения. Она безропотно согласилась приготовить зелье для забвения. Дальше план был прост: лишенного памяти, не помнящего даже собственное имя бывшего храмовника оставят у ворот любого монастыря подальше отсюда. Там он сможет служить своему богу, не проливая кровь, а молясь и пытаясь понять, кто же он есть, или смириться. Достойное покаяние!
Какие бы злые силы ни защищали Ворона, но зелье на него не подействовало. Что-то не так было с ним? Или с Ревеккой?
Впервые Исаак строго с пристрастием допрашивал дочь.
— Почему ты не исчезла с замка? Мышонком или птичкой, но ты могла это сделать. Не говори, что надзор был слишком суров!
Она подняла на него глаза, в них было отчаяние, но не слезы. Плакать Ревекка не умела.
— Я попыталась, но вернулась…
Исаак смягчился, он дал ей путь к оправданию.
— Из-за молодого Айвенго?
Ревекка отрицательно качнула головой. По-женски она умела хитрить, таская отцовские деньги для нуждающихся и тайком приводя в дом хворых, но врать — нет. Сейчас она сама была в смятении и не могла объяснить, что же с нею твориться.
— Я пыталась… Но вернулась добровольно… Из-за… — она, склонив голову, бросила беглый взгляд в сторону стены, за которой лежал их гость.
Сердце женщины — загадка, но Исаак с высоты своего опыта и отцовской любви понимал ее лучше, чем она сама. Почему хоть самый никчемный, но не человек их веры? Почему не тот саксонец? Он бы не уронил достоинства, связавшись с еврейкой, она, не потеряв гордости, прижгла бы болезненную рану отказа.
— Храмовник должен умереть, — вынес решение Исаак. — Он вернется к своим. И как они объяснят его воскрешение? Колдовством! А как иначе? И разве они будут неправы? И кого обвинят? Даже если мы уже покинем Англию, будут убиты тысячи и тысячи из нашего народа. Королю Ричарду нужно золото для нового похода. Вот и повод добыть его, не ощипав «честных христиан».
Не Ревекке рассказывать о деяниях Юдифи и Иаили, но в своем решении она вдруг стала непреклонна.
— Я дала ему обещание, что в этом доме ему нечего опасаться. Он поклянется, что не сделает зла ни нам, ни нашему народу. Мы можем забрать его с собой, чтобы быть уверенными.
— Уже поздно, — Исаак заметил, что Ревекка потянулась к запястью. Когда она переживала или была в нетерпении, то всегда крутила браслеты на руках. Небольшая уловка, чтобы не выдать себя. Но теперь их не было, а вещи по комнате не летали, как ураганом подхваченные. Вроде бы мелочь, но она чрезвычайно обеспокоила Исаака. Уже мягче он продолжил: — Иди спать. Сегодня с твоим храмовником уже ничего не случится.
Она подчинилась. Исаак и сам собирался это сделать, ведь как никогда нуждался в предвестии, добром или худом.
Ему снился ворон. Птица не нападала, не охотилась, просто шествовала по каменному забору, прятавшему дом Исаака от чужаков, и с любопытством косила темным глазом внутрь. Когда ворон был совсем рядом, Исаак не выдержав, подняв камень, швырнул в пернатого. Совсем немного не попал. В последний момент, задорно каркнув, ворон подпрыгнул и за один взмах огромных крыльев оказался на молодой, цветущей яблоне. Казалось бы, тонкая ветка под его весом должна была сломиться, но нет — даже не прогнулась.
Долго потом не спал Исаак на своем ложе, ворочаясь и ворча. Из всего бормотания можно было только едва разобрать: «Ладно. Так и быть. Ты победил, Ворон».
Но Ворону об этом еще не было известно…